Мой мастер (сборник)

Хмырь присел на корточки и потянул на себя ящичек.

Косой нервно чиркал спичкой. Дрожащее пламя осветило пачку трехрублевок, рядом лежала брошюра «Алкоголизм и семья»…

Наступило утро.

Али-Баба и два разбойника мирно похрапывали на своих постелях.

Трошкин вытащил из-под подушки честно сворованные деньги, вышел из номера и заковылял вниз по лестнице.

— Товарищ марафонец, — обратилась к нему дежурная, — вас просили позвонить по этому телефону. — Она протянула ему записку.

— Ну где же он? — нетерпеливо спрашивал профессор Мальцев Славина, бегая по кабинету новокасимской милиции. — Может, они его убили?..

— В восемь тридцать вышел из гостиницы, в девять ноль-ноль приобрел в универмаге четыре тренировочных костюма. В девять пятнадцать переоделся в общественном туалете. В данный момент очень медленной скоростью направляется к нам…

* * *

Хмырь нервно шагал по номеру из угла в угол.

— За шмотками, говоришь, пошел? — сердито спросил он, останавливаясь перед лежащим в постели Косым.

— Ага, — зевнул Косой. — Жрать охота, — пожаловался он.

— Да? — Хмырь снова забегал по комнате. — А если он вовсе ушел? А если он вовсе не вернется, а?

За окном послышалась далекая трель милицейского свистка, Хмырь вздрогнул, на цыпочках подбежав к своей кровати, юркнул под одеяло.

— Ай-яй-яй! — вдруг зацокал языком на своей кровати Али-Баба. — Тьфу!

— Что плюешься, Вася? — спросил Косой.

— Шакал я паршивый! У детей деньги отнял, детский сад ограбил!

— Ишь какой культурный нашелся, — сказал Косой. — А когда ты у себя там на колонке бензин ослиной мочой разбавлял, не был паршивым?

— То бензин, а то дети! — Али-Баба вздохнул, встал и пошел.

— Ты куда, Вася? — забеспокоился Косой.

— В тюрьму. — Али-Баба снова вздохнул и вышел из номера.

— Продаст! Век воли не видать, продаст! — сообщил из-под одеяла Хмырь.

Косой спрыгнул с кровати, подбежал к двери и высунулся в коридор.

— Вась, а Вась! — тихонько позвал он удаляющегося по ковровой дорожке дезертира.

— Ну что? — Али-Баба нехотя остановился.

— У тебя какой срок был?

— Год. И три за побег… Четыре, а что?

— А теперь еще шесть дадут! — ласково пообещал Косой. — Статья 89, кража со взломом. Иди-иди, Вася!..

Али-Баба подумал, подумал… Потом горестно поцокал языком и пошел обратно в номер.

Отворилась дверь, и в кабинет, прихрамывая, вошел Трошкин. Он был небритый и усталый, под глазами лежали глубокие тени, синий тренировочный костюм был ему тесен.

Мальцев посмотрел на вошедшего, шагнул к нему, порывисто обнял:

— Евгений Иваныч, родной, а я думал, вас нет в живых.

— Ну, чего там… — Трошкин похлопал профессора по спине.

Славин тоже пожал руку Трошкину.

— Простите, Николай Георгиевич, — сказал он Мальцеву. — Времени у нас в обрез. Садитесь, Евгений Иваныч!

— Не хочу, — отказался Трошкин.

— Вот! — Лейтенант протянул Трошкину ведомость. — Распишитесь: деньги на четверых, суточные и квартирные. Одежда, — он показал на стул, где лежали пальто, сапоги, ушанки. Сверху лежала профессорская дубленка.

— Это вам. — Мальцев похлопал по ней ладошкой.

Трошкин посмотрел, но ничего не сказал.

— А почему четыре? — обеспокоенно спросил он. — Что же, мне и этого Василия Алибабаевича с собой водить?

— Придется. Если его сейчас арестовать, у тех двоих будет лишний повод для подозрений. В Москве будете жить по адресу: 7-й Строительный переулок, дом 8.

— Квартира? — уточнил Трошкин.

— Выбирайте любую — этот дом подготовлен к сносу. Жильцы выселены.

— Да ведь там не топят, наверное! — забеспокоился Мальцев.

— Не топят, — согласился лейтенант, — и света нет.

— Вот видите. А может быть, они остановятся на даче? У меня под Москвой зимняя дача, — предложил Мальцев.

— Спасибо, — отказался Трошкин. — Только на нейтральной территории мне будет спокойнее.

Он расписался в ведомости, положил деньги в карман.

— Поезд отходит в 18.30 с городского вокзала, — объяснил Славин.

— А билеты? — спросил Трошкин.

— Видите ли, в чем дело… — Славин слегка замялся. — Тут есть одна тонкость… У вашего двойника странная привычка: он никогда не пользуется самолетами, не садится в поезд — он передвигается исключительно в ящиках под вагонами. И об этом знает воровской мир…

— А может, у него еще есть какие-нибудь привычки, о которых вы забыли мне сообщить и которые знает весь воровской мир? — поинтересовался Трошкин.

— А знаете, — обрадованно сказал Мальцев, — это не так уж плохо! В бытность свою беспризорным я всю страну исколесил под вагонами! Я ведь из беспризорных… Это было прекрасное время!

Поезд шел, равнодушно стуча колесами, подрагивая на стыках рельсов. В купе международного вагона Славин и Мальцев пили чай с лимоном, за окном тянулись заснеженные поля, а под вагонами в аккумуляторных ящиках тряслись Хмырь, Косой, Али-Баба и Трошкин.

Стараясь перекричать грохот колес, Косой пел:

— Я-я-лта, где растет голубой виноград!..

По зеркальной поверхности замерзшего пруда под музыку носились на коньках дети.

Сквозь разбитое стекло старого дома, покинутого жильцами и огороженного забором, сверху, с четвертого этажа, на каток смотрел Али-Баба.

По комнате гулял ветер, приподымая обрывки старых газет. В одном углу валялся старый комод с поломанными ящиками, а в другом — на полу, скрестив ноги, сидели Хмырь и Косой. Хмырь был в длинном, не по росту черном суконном пальто, а Косой — в светлой профессорской дубленке, порядком измазанной мазутом. Оба курили и с брезгливым неодобрением глядели на Трошкина, который посреди комнаты делал утреннюю гимнастику.