Мой препод Укротитель

– Я же говорила, – завела устало, – он совсем не мой…

Но Бранище перебил.

– А вот рыбачит этот мужчина не очень. Никудышный из меня вышел бы кошкот, Шани.

– Это неважно, – склонила голову кошка, поглаживая подбежавшую дочь по спине. – У нас мужи не ловят рыбу и не охотятся. Это женская работа.

Яфа, поднырнув под лапу матери, в подтверждение кивнула.

– А чем же тогда они заняты? – с удивлением глядела я на вожака Джахо, важно шагающего к нам.

– Ткут, мастерят, плетут верёвки, – начала перечислять Яфа, – строят лодки, мосты и острова. У мужчин много работы.

– И ведём войны, Создательница, – склонился вожак передо мной, и немедля обратился к Бранову. – Мут сказала, вы после заката собрались к Камню Поклонения.

Ян кивнул, натягивая свою рубаху. Мятую, плохо отстиранную, с одним рукавом... Недолго думая, Яфа ухватила аспиранта за плечо и оторвала второй рукав.

– Так лучше! – лучезарно улыбнулась она, скомкав обрывок ткани и прижав его к груди.

Я отвела взгляд, едва сдерживая смех. Этот кусок тряпицы Яфа теперь до старости хранить будет. А вот Бранову такое самоуправство явно по душе не пришлось. Он нахмурился и потёр плечо, покрывшееся за утро розоватым загаром.

– Раз так, – сурово топорща усы, пробасил Джахо. Внешний вид аспиранта его явно волновал куда меньше, чем Яфу. – Тогда я соберу отряд до захода солнца, и мы проводим вас. Те земли опасные.

– Да, это будет как раз кстати, – застегнул последнюю пуговицу Бранов на безрукавной рубахе. – Помощь пригодится.

– Добро, – кивнул кот и отправился по своим делам.

Шани посеменила следом, пробормотав что-то о еде для людей в дорогу, а детвора на берегу выстроилась в ряд и с надеждой поглядывала на аспиранта.

– Ты им определённо понравился, – протянула я, косясь на аспиранта.

– Ещё бы, – хмыкнул Ян. – Ты всё веселье проспала. Я показывал, как делать лодочки-оригами из листьев.

– Славу забрать мою хочешь? – шутливо возмутилась я, ткнув аспиранта в бок. – Не смей! Я тут звезда номер один.

Бранов поохал, кривляясь, а я прикрыла ладонями макушку.

Солнце и впрямь пекло нещадно, поэтому мы с аспирантом потихоньку побрели в поисках тени. И если сперва я собиралась уговорить Яна отправиться в путь пораньше, ведь тревога за Оксану с каждым часом простоя лишь усиливалась, то теперь засомневалась. По такой жаре я и пару километров не пройду. Жахнет меня солнечный удар, и дело с концом.

– Может, стоило пораньше утром выйти? – протянула я, присев на крыльцо чьего-то домика.

Ян опустился рядом.

– После обеда совсем пекло начнётся, а утром ты спала крепко. Не хотел будить.

От воспоминаний о прошлой ночи стало только жарче.

Бранище позаботился обо мне. Позаботился! Настроение стремительно покинуло пределы плинтуса.

Надеясь спрятать румянец, я закрыла щёки ладонями. Ян обеспокоенно взглянул на меня.

– Ты в порядке?

– Жарко просто, – улыбнулась я неловко, – и за Оксану боюсь... Сколько можно в этой Материи находиться без вреда?

– Мы успеем, – увильнул от ответа Бранов, и мы оба уставились вдаль.

Закулисный мир моей сказки оказался буро-зелёным и надёжно скрытым от посторонних глаз. С дальнего берега бескрайней реки, заросшей на многие километры травой и ряской, и не углядеть кошачьи дома. Только если с воздуха. Но, думается, самолётов-вертолетов здесь точно нет.

Группку островов, соединённых мостами-переходами, занимали жилые шалаши. К тем островам, что подальше, путей прилажено не было. Хочешь добраться – на лодке плыви.

Коты неспешно бродили туда-сюда, переносили самодельные корзины, потрошили рыбу. Кто-то выделывал на растяжках шкуры, кто-то ковырял узловатыми палками землю, готовя её под посадки. Каждый делом занят.

Воздух, напоенный запахом воды, сладкого дыма и трав пьянил и будоражил кровь. Я прикрыла глаза и вдохнула до отказа. Хотелось каждый запах, каждое мгновение запомнить.

– Интересно, а сколько тут островов?

– Двадцать два жилых и тринадцать хозяйственных, – отчеканил аспирант.

– Уже разузнал!

Бранов самодовольно хмыкнул и запустил пятерню в волосы.

– Говорю же, ты проспала всё веселье.

Снова помолчали, а затяжное молчание всегда рождало во мне рой не самых приятных мыслей. Вспомнилось, как Бранище отказывался идти в книгу и как называл мои сказки глупыми и бездарными.

От блаженной неги вмиг и следа не осталось.

– А ничего такой мир у тебя вышел, – словно прознав о моих мыслях, улыбнулся Ян и махнул котятам, что до сих пор с надеждой поглядывали на него.

– Да, наверное, – ответила, тоже найдя взглядом детвору.

– Ты не заболела, Вознесенская? – хохотнул Бранов. – Куда подевалась твоя самоотверженная уверенность в своих трудах?

Ян ни с того ни с сего с совершенно серьезным видом приложил ладонь к моему лбу, проверяя наличие жара, но я отстранилась. Брановская ладонь зависла в воздухе там, где ещё пару секунд назад было моё лицо.

– Чего скисла, Матерь Котов? – снова попытался пошутить аспирант, но прикасаться больше не спешил. – Если ты из-за моих слов, то я ведь…

– Нет, конечно! – раздражённо передёрнула я плечами. – Мне всё равно, кто и что обо мне думает. Просто…

– Просто что?

Аспирант пытливо ковырял меня взглядом. Я же ковыряла выбоинку в дощатом настиле. Ян добурился до истины первым.

– Слушай, если тебе просто хочется посидеть вот с таким лицом, – он приподнял брови и виртуозно изобразил мину скорби, – я отстану. Ну, или составлю тебе компанию, если позволишь.

Я усмехнулась и мотнула головой. Ну что за несносный аспирант? Даже разозлиться не даёт по-человечески!

– Нет. Не в том дело. Просто я вдруг поняла, что ты был прав. Моя история и гроша ломаного не стоит, ведь этот мир… он потрясающий! – я раскинула руки, словно всё вокруг обнять хотела. – Глубокий, живой! А я ведь Создатель. Автор, творец этого мира! Как угодно назвать можно, но толку? – огонь радости во мне потух, а руки обессиленно опустились, будто лишились костей. – Я… у меня ничего не вышло, Ян. Я и крохи о том, о чём должна была, не рассказала, понимаешь?

Бранов ничего не говорил. Не кивал, не противоречил. Просто смотрел внимательным, совсем незнакомым взглядом, а я окончательно растеряла боевой дух.