Моя чужая новая жизнь

— Винтер, на твоём месте я бы позволил какому-нибудь «ивану» прострелить себе руку или ногу, — окликнул меня Каспер.

Я лишь усмехнулся. Тоже об этом думал, но играть в русскую рулетку слишком рискованно.

— Ну хотя бы нажрись какой-нибудь дряни, глядишь, и отправят в госпиталь.

Я решил, пока есть время, сложить вещи Эрин. Кох нашёл её ранец и конечно собрал всё, что из него выпало, но второпях. Нехорошо, если Рени увидит, что её вещи кое-как запихнуты одним комом. Я вытряхнул содержимое ранца на постель и стал аккуратно складывать. Как же я соскучился. Вроде понимаю, что в госпитале безопасно и она там не одна, есть же Чарли, Вильгельм, но внутри всё сжималось от тоски. Последний бой показал, насколько хрупко наше счастье. Я позволил эгоизму взять верх. Нужно было настоять, чтобы она перевелась хотя бы в госпиталь, но без её согласия Файгль этого не сделает. Она слишком хорошая переводчица. Что же нам делать, Рени?

Вещей было немного. Я помнил, она говорила, что её ограбили на вокзале. Когда я собирался на фронт, взял пусть немного дорогих сердцу вещей: книги, фотографии. А у неё нет ничего на память о доме. Что бы там она ни говорила, я видел, что она скучает, ведь все мы стремимся — особенно после тяжёлых испытаний — вернуться в тихую безопасную гавань. Под пальцами захрустели бумажные листы. Единственная, кому она писала, это Чарли. Копаться в конвертах я не собирался, но один листок плавно спикировал мне прямо под ноги. Это явно не письмо Чарли. Больше похоже на стихи. Рени конечно много читала, но я никогда не замечал за ней склонности к поэзии и не видел, что бы она просиживала с блокнотом как я, выписывая понравившиеся цитаты. Читать не очень разборчивый почерк, да ещё и на русском было сложновато, тем более уловить в переводе рифмы.

Мы летим прям к смерти, от рождения сиюминутно.

То, что мы называем веками, для него лишь короткое утро.

Я открываю окна, пусть греет свет в моём доме.

Дай сил принять уготованное, принять это в полном объёме.

Не вернётся былое, не вернется то, что нас сделало ближе.

Не вернутся герои из детства и вдохновение прочитанных книжек.

Прошлое будто болото, задержишься и оно тебя травит.

Утри слёзы, и дальше в путь, всё это там и оставив.

Мы можем быть живы только сейчас.

Никто не надышится про запас.

Игра в перегонки, замешкался — остыл.

Не принимается ничья, время или ты.

От этих строчек веяло безысходностью, словно тот, кто писал, действительно бежал со смертью наперегонки. Интересно, это написала Рени, или автор — незнакомый мне русский писатель? Я понял одно — она не просто боится смерти, как человек постоянно находящийся в опасности. Тут что-то ещё… Я торопливо убрал листок к остальным письмам. Кох уже минут пять приглядывался, что я делаю. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся:

— Она скоро вернётся.

Помню, раньше я был против того, чтобы служить в одной части с Вильгельмом. Мне казалось, что личные отношения будут мешать службе, и поначалу собственно так и было. Сейчас же не могу отделаться от неприятно зудящего под рёбрами чувства пустоты, когда вижу на его месте Кребса. Дело не в том, что он относится ко мне иначе, чем к остальным солдатам, нет. По-прежнему пытается воспитывать. Отказал же, когда я попросился съехать с казармы. Но, оказывается, я привык к этой заботе, которая негласно проявлялась в мелочах. Привык видеть после боя его родные глаза, в которых тревога постепенно сменялась облегчением. Я уже не нуждаюсь в его опеке и защите, скорее ценю эту близость. В адской мясорубке войны, когда человеческая жизнь значит так мало, греет душу, что рядом есть тот, кто будет рядом, что бы ни случилось. Тот, кому не всё равно остался ли ты лежать израненным где-то в окопе или всё ещё в строю.

— Винтер, подойди сюда, — окликнул меня Кребс.

Может, есть какие-то новости от Вильгельма? Кребс, словно решив меня помучить ожиданием, не торопясь порылся в кармане, достал портсигар.

— Будешь?

Ну, не курить же он меня позвал, в самом деле! Наконец-то он подкурил сигарету и, сделав глубокую затяжку, скупо улыбнулся, бросая мне ключи.

— Держи.

— Нужно кого-то отвезти? — я непонимающе повертел их.

— Поедешь в госпиталь, а то тут уже от желающих отбоя нет, — он покосился на Хольмана.

Я недоверчиво усмехнулся. Неужели он такой непонятливый? Я же тогда вроде доходчиво объяснил ему, чтобы держался от Эрин подальше.

— Я бы на твоём месте не смеялся. По-моему, он серьёзно положил глаз на Эрин. Недавно пытался узнать у меня, кто её родители.

— А это здесь при чём?

— Ну как же, ты разве не знал, что он у нас планирует жениться на девушке из влиятельной семьи? Бартель как-то сболтнул, что отец Эрин какая-то важная шишка, теперь он так просто от неё не отцепится.

То, что он собрался приударить за Рени, меня особо не волновало. Я же видел её реакцию на его ухаживания. А вот такой интерес к её семье — это уже проблема посерьёзнее. Чёртов Бартель, не мог держать язык за зубами. Парни были более-менее в курсе, как Рени попала на фронт, и слава богу никому не пришло в голову презирать её за несколько капель русской крови, но если до этого докопается Хольман, чувствую, проблем не оберёшься. Интересно, почему он не пошёл служить в СС, если такой рьяный приверженец партии? Надеюсь, он всё же решит, что для его карьеры слишком мелко оставаться в штурмовой пехоте, и подаст прошение о переводе.

— Проезжайте, — кивнул мне солдат, отдавая военник и кивком приказывая открыть шлагбаум. Госпиталь был оборудован в старинной усадьбе, по совместительству бывшем санатории. Всё-таки наверное Файгль в чём-то прав, русские — странный народ. Я не мог представить, чтобы кто-то у нас посмел бы разрушать храмы или переделывать старинные дворцы под санатории. Нет, конечно это не значит, что они неполноценные, как твердят нам командиры, возможно их ввели в заблуждение коммунистические лидеры. Изначально идея о равенстве людей и социальных ступеней звучала разумно, но ведь каким путём они пришли к этому? Кровавая революция, гражданская война… Разве не абсурдно было кричать, что они свергли никчёмного царя, посадив при этом во главе государства очередного тирана, жаждущего власти?

Я вышел из машины, машинально поискав в толпе солдат и медсестёр знакомые лица. Вильгельма я увидел на крыльце. Он пока не заметил меня, увлечённый беседой с каким-то мужчиной. Подойдя ближе, я понял, что разговор у них судя по всему не из приятных.

— При всём уважении к вам, я не могу позволить себе остаться без переводчицы, — в безупречно-вежливом голосе брата я различил глухое раздражение.

— Я уверен, вам пришлют кого-нибудь на замену, — невозмутимо ответил мужчина.

Я заметил, что он старше Вильгельма, к тому же ещё и гауптман. Судя по их фразам, речь идёт о Рени. Что здесь произошло за эти недели? Увидев меня, Вильгельм чуть заметно покачал головой. Понял, не дурак, куда уж рядовому солдату вмешиваться в разговор командиров, но чёрта с два я отойду, пока не узнаю, до чего они договорятся.

— Почему бы вам не обратиться в генеральный штаб с той же просьбой?

— Герр лейтенант, давайте начистоту. Вы против перевода фройляйн Майер по личным причинам?

Мне всё меньше и меньше нравился этот скользкий тип. Сверлит Вильгельма холодно-расчётливым взглядом, в снисходительно-насмешливом тоне явно мелькает угроза. Шрам на пол-щеки придавал его лицу какое-то зловещее, хищное выражение.

— Мои причины продиктованы прежде всего необходимостью исполнить свой долг. Мне ли вам объяснять, как много значит грамотный переводчик? — Вильгельм холодно улыбнулся. — В свою очередь могу задать вам тот же вопрос. Почему вам так нужна именно эта девушка? Она не бог весть какой боец, даже стрелять толком не умеет. С вашими связями вы можете получить куда более полезного человека.