Моя идеальная
Шрифт:
Кто-то бросается мне на спину и сжимает рукав стараясь сдержать, но я ни черта не понимаю, сосредоточившись только на своей мишени. Пульс гремит так, что едва улавливаю крики.
— Хватит, Артём! Остановись! Перестань! Ты убьёшь его! Умоляю, Тёма, пожалуйста не надо. Ты нужен мне! Ты! — вдалбливаются в мозг Настины слова, но я просто, блядь, не могу тормознуть.
Глаза красным туманом заволакивает.
— Убью сучару! — ором озвучиваю свои намерения.
Если бы на разъёбанной морде Должанского можно было что-то прочесть, то я увидел бы там ужас.
— Артём! Артём, блядь, остановись! — криком
Делаю глубокий вдох и шумно выпускаю углекислый газ. Я позволю этой мрази жить только потому, что не могу оставить любимую одну. С трудом поднимаю закостеневшее тело и выпрямляюсь во весь рост. Настя продолжает висеть на спине, как обезьяна. Хватаю её руки, которые не позволяют пробиться в горло кислороду, и хрипло выбиваю:
— Задушишь, маленькая.
Девушка тут же разжимает хватку, и я поворачиваюсь к ней. В зелёных глазах такой страх таится, что я без раздумий заключаю её в объятия и бешено целую на глазах у её предков.
Пусть знают, что это только начало.
Отрываюсь от сладких губ и крепче прижимаю напряжённое тело к себе. Заталкиваю во взгляд не только решимость, но и всю свою любовь. Я хочу, чтобы они видели. Чтобы знали...
— Я бы никогда не назвал вашу дочку шлюхой. Никогда бы не оставил на её теле синяки. Никогда намеренно не сделал больно. Я люблю Настю, нравится вам это или нет. И мы всё равно будем вместе. Если вы любите её хотя бы на сотую часть того, как люблю я, то дайте нам этот шанс.
Недомать всхлипывает, и я понимаю, что смог пробиться хотя бы к ней. Перевожу глаза на ошалевшего папашку, но тут голову прорезает резкая боль, пронизывающая всё тело, и я погружаюсь в темноту.
От боли же прихожу в сознание. Она появляется где-то в районе виска и, будто пулями пробивает по каждому нерву. Перед глазами расплывается мокрое от слёз лицо любимой. С трудом моргаю и вижу кровь на её прикрытом только зелёным лифоном теле.
Какого хера? Почему моя девочка в крови? Это её кровь или моя?
Делаю попытку подняться, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, но Настя толкает меня землю, как тряпичную куклу. Пытаюсь спросить, что случилось, но во рту всё пересыхает, а горло скручивает тошнотворным спазмом. Голова кружится, а перед глазами всё плывёт. Мотор пашет на разрыв. К тошноте и боли примешивается панический страх, что какой-то уёбок мог причинить моей малышке вред.
— Не двигайся, Тём. Лежи спокойно. — шелестит Настя. — Вызовите скорую!
Её голос громом летит по парковке и отзывается тяжёлыми пульсациями по черепушке, отчего я морщусь. Зелёные глаза, как у перепуганного кролика. Не в силах ничего сказать, оглядываю её с ног до головы, но ран не замечаю. Отпускаю тяжёлый выдох, и внутри прокатывает новая волна боли.
Собираю все силы и выдавливаю:
— Насть... — голос срывается на кашель. — На... Настя... Про...сти...
— Молчи, родной. Не говори, Тём... Ничего не говори... Всё будет хорошо. Верь мне!
И я, конечно, верю. Как можно иначе, если она не даст мне уйти в любом случае?
— Ве...рю... — толкаю вроде как уверенно, но выходит что-то похожее на ржавый хрип.
—
Миронова, скорая едет, но там пробка. — выбивает подоспевший Тоха.— Какая, на хуй, пробка?! — срывается на крик моя девочка.
Я должен успокоить её. Должен прижать к себе. Должен сказать, что всё будет хорошо, но не могу даже губами пошевелить.
Картинка расплывается, и я прикрываю веки, прислушиваясь к глухим голосам.
— Авария, Насть. — выдыхает Арипов.
— Надо ехать им навстречу.
Открываю глаза и делаю ещё одну попытку подняться. Настя размазывает по лицу кровь и толкает меня обратно.
— Пое...хали.
Они обмениваются тяжёлыми взглядами, но я сейчас даже своё состояние анализировать не могу.
— Идти сможешь, брат? — спрашивает Тоха.
Киваю и морщусь от новой порции боли. Настя кричит, чтобы мне помогли. Какие-то пацаны поднимают меня ноги и волокут к машине. Моя девочка отстаёт, но я чётко слышу её голос с такой сталью, что даже меня перетряхивает от её жестоких слов. Это я должен защищать её, а не наоборот.
В машине стараюсь держаться, но сознание постоянно уплывает. Каждый раз, возвращаясь в реальность, вижу и ощущаю Настю рядом. Знаю, как сложно ей сейчас держаться, но она не сдаётся. По щекам периодически стекают слёзы, но ни рыданий, ни всхлипов не следует. Такая маленькая и такая сильная.
Физическая боль не идёт ни в какое сравнение с той, которую чувствую от невозможности успокоить любимую. Даже от дыхания спазмами прошивает, когда вижу её в таком виде. В глазах столько страха и боли, что будь у меня сейчас силы, выл бы во всю глотку. Я должен не просто справиться с этим, но и встать на ноги в самые короткие сроки, чтобы быть для неё стеной и опорой.
В скорой опять отрубаюсь, но даже сквозь пелену бессознанки слышу её тихий шёпот.
— Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.
Конечно, родная, будет. Клянусь.
В больнице Настя, как и всю дорогу до этого, сжимает мою руку до хруста. Слышу, как она кричит, когда ей не позволяют отправиться со мной. Я обязан сказать ей хоть что-то, но голос, будто, блядь, испарился, сменяясь хлюпающими хрипами.
Цепляю запястье санитара и показываю глазами на любимую. Мысленно прошу сказать, как сильно я люблю её, но он лишь качает головой и отворачивается. Опять проваливаюсь в темноту. Последнее, что вижу, как Настя срывает с себя чужие руки и бежит ко мне. Впитываю её образ. Каждую чёрточку лица. Она похожа на ангела. Такая красивая и неземная. Если бы я только знал, что когда увижу её в следующий раз, не вспомню даже имени, то лучше бы вообще никогда не возвращался в эту грёбанную реальность. Реальность, где Настя Миронова станет для меня чужим человеком.
Глава 23
Можно забыть разумом, но не сердцем.
Первое, что чувствую — жуткую боль по всему телу и отравляющую слабость. Они настолько сильные, что лучше бы я просто сдох. Эти давно забытые ощущения слишком хорошо мне знакомы. С ними приходит отчаяние.
Топлю все поганые воспоминания. Всё это в прошлом и нехер туда возвращаться.
На звук открываемой двери даже не реагирую, но вот дрожащий голос вынуждает поднять налитые свинцом веки.