Моя идеальная

Неделю назад я бы скакала от радости, что Северов здесь, но сейчас поддаюсь страху. Я для него чужой человек. И я тоже не знаю его таким. Я не знакома с Артёмом, который не любит меня. Жгучие слёзы сползают по щекам. Мужские ладони крепче вжимают меня в грудную клетку. Делаю попытку оттолкнуться, но ничего не выходит.

— Отпусти, Артём. — шепчу одними губами, потому что внезапная слабость растекается по телу, которое без оглядки на разум желает этой близости.

— Не отпущу Настя. Я никогда и никуда тебя не отпущу.

— Тёма? — поднимаю в темноту глаза и неожиданно прикасаюсь губами к губам парня.

— Привет, любимая. Я вернулся. — и он целует меня с такой нежностью, от которой у меня подкашиваются колени и плывёт сознание. — Я люблю тебя, Настя. Не могу не любить.

— Сволочь ты, Северов. — смеюсь сквозь слёзы. — Я так скучала. Так по тебе скучала.

— Я тоже скучал, моя идеальная девочка.

Глава 22

Где заканчивается Ад?

Идём с Тохой на последнюю пару, но мои мысли далеко от учёбы. Могу думать только о том, что сделаю с моей девочкой, оказавшись дома. Помню, что нельзя сейчас срываться, но кроет конкретно. Хочу её так, что яйца звенят.

Возле аудитории меня перехватывает Лигизов.

— Северов, — раздаётся ржавый голос декана, едва ступаю на порог. Оборачиваюсь и ловлю его хмурый взгляд, от которого мандраж по спине пробегает. — пойдём.

Указывает головой направление, и я без слов иду за ним. Надеялся, что раз уж весь день меня не задрачивал по поводу прогулов, то пронесло. Не тут-то было. Строчу месседж Насте, чтобы не волновалась. Мы с ней как два маньяка, все пары переписываемся. Странно будет, если сейчас пропаду.

Всю дорогу Владимир Юрьевич хранит грёбанное молчание, которое хреначит по нервам, как оголённый провод. Хочет навешать пиздюлей за сачкование, так пускай вешает. Нахрена меня мариновать?

Ответ я получаю, входя в ректорский кабинет. Сразу подмечаю двоих ментов, торчащих там.

Какого хера?

— Северов Артём? — спрашивает тот, что при погонах.

— Да.

— Вы арестованы по подозрению в похищении и изнасиловании.

Хладнокровие слетает к херам, как ни стараюсь держать лицо. Что за бредятина?

— Это чё ещё за хуйня? — высекаю несдержанно. — Кого я, мать вашу, насиловал?

— Миронову Анаста...

— Хрень не пари! — рыкаю и разворачиваюсь, чтобы свалить.

М-да, блядь, было бы всё так просто.

Мусора утыкают меня мордой в дверь и щёлкают браслетами на запястьях.

— Успокойся, пацан. — выбивает старший.

— Какой я тебе, блядь, пацан? Кто накатал эту блядскую заяву?!

— Не гонори тут. Не в твоём положении. — толкает сержант и силой паркует меня на стул. — Читай.

Перед глазами падает бумага. Даже не вчитываюсь в содержимое, бросая взгляд на подпись. Кто бы сомневался...

Миронов Р.А.

Так значит, вот как эта сука решила меня убрать. Ни хера он этим не добьётся. Настя легко опровергнет все его слова. Так какой смысл?

— Слушай, старлей, — вскидываю голову на старшего, — вся эта заява — больное воображение её отца. Настя — моя девушка, и она сейчас в академии, ждёт меня возле четыреста двенадцатого. Приведите её сюда и спросите лично обо всей этой хрени.

— Роман Александрович ясно дал понять, что девушка подверглась не только сексуальному, но и психологическому давлению, и разговаривать с ней бесполезно. Скоро он приедет лично и заберёт дочку.

Психологическому и сексуальному давлению? Да что за хуйня, мать вашу? От злости колотит так, что из моего горла вырывается звук, больше похожий на треск гремучей змеи. Сжимаю челюсти, сдирая эмаль и кроша зубы. Мотор херачит до треска в рёбрах. Животный рёв взбесившегося пульса перекрывает все наружные звуки. Топлю в себе всю ярость, потому что она сейчас лишь глубже закопает меня.

— Я, блядь, в жизни никого ни к чему не принуждал. Если кто-то на это и способен, то только Миронов. — выплёвываю зло.

— Тише будь, парень, пока больше проблем не заработал. — высекает лейтенант.

Слушать меня, конечно, блядь, никто не собирается. Мусора продолжают давить и задавать какие-то вопросы, но я могу думать только о том, как вырваться отсюда и предупредить Настю обо всём этом дерьме. Если её папаша явится, то моя девочка вряд ли справится с ним.

За рёбрами всё замирает от страха за любимую. Я должен любой ценой выйти отсюда и быть с ней в этот момент. Я поклялся себе защищать её, но сейчас не могу даже долбанную SMS написать. От бессилия сильнее стискиваю кулаки, натягивая вены на предплечьях, и скриплю зубами. Блядь, как мне предупредить мою девочку, чтобы она не столкнулась с папашей?

Дверь распахивается так, что ударяется о стену, отчего даже менты подпрыгивают. Поворачиваю голову и сталкиваюсь с перепуганными зелёными глазами.

— Настя. — хриплю, глядя на то, какой шок появляется в глубине её зрачков. Она не должна видеть меня в таком виде. — Уходи, малыш. Всё нормально. Всё будет хорошо. — прошу любимую, но она словно не слышит.

Переводит глаза с меня на мусоров и спрашивает, что здесь происходит.

— Северов Артём Константинович арестован за похищение и изнасилование. — выбивает летёха.

Я хочу заорать, чтобы Настя не слушала его. Что всё это подстроил её отец. Чтобы она просто ехала домой. Но я, блядь, даже слова не могу выдавить, глядя на то, какой ужас отражается на её лице.

— Только не верь в это, малыш. Только не верь, маленькая. Не верь. — молю мысленно, потому что в глотке такой удушающий ком появляется, что даже дышать выходит с трудом, а Настя...

Она быстро перекрывает страх сарказмом, принимает непроницаемый вид и выбивает:

— И кого же он похитил и изнасиловал?

В который раз удивляюсь её силе и способности сохранять хладнокровие в самой поганой ситуации.

Откуда всё это? Неужели она всегда была такой сильной?

— А вы, собственно, кто будете и кем приходитесь этому? — грубо бросает старлей.

Настя ухмыляется и отбивает:

— Миронова Анастасия Романовна.

Голос ровный. Интонации стальные. Холодная решимость. Моя девочка ни на секунду не поверила в мою вину. Неужели она поняла, кто за всем этим стоит?

Не могу оторваться от неё. Читаю каждую эмоцию, доступную только мне. В ней нет сомнений. Она верит мне. Даже дышать становится легче, когда понимаю, что любимая даже мысли не допускает, что я способен на то, в чём меня обвиняют. Я думал, что невозможно любить сильнее, но как же я ошибался. С каждой секундой я влюбляюсь в неё всё больше.