Моя Шамбала
Шрифт:
О своем видении я постарался забыть и не рассказал о нем даже отцу.
Quid est veritas?
(Понтий Пилат к Иисусу Христу.
Евангелие от Иоанна.)
Часть II
ВОЛЬФ МЕССИНГ
Глава 1
Сон или видение? Школа. Урок Английского. Директор Костя. Серый со шпаной. Отпор шпане.
Я видел себя... женщиной. Меня сжигали на костре. Я был привязан к столбу и ждал, то есть ждала, смерти.
Костер разгорался, и уже языки пламени лизали мои ноги. Дым ел глаза, и я поворачивал голову,
После смерти я увидел себя, парящим над костром. Вокруг разливался удивительно красивый золотой туман. Я блаженно плавал в нем, освещенный каким-то неземным светом...
Вдруг я очутился в другом месте. Я увидел себя боль-шой пятнистой кошкой. Самым поразительным было ощу-щение мягких прикосновений к земле подушечек на лапах. Это были очень необычные ощущения, почему-то они каза-лись мне знакомыми. Мое тело помнило их.
В этот момент я открыл глаза и с удивлением стал раз-глядывать свои руки. Думал увидеть подушечки на лапах, но это были ладони. Я снова закрыл глаза - видение про-должалось.
Я вышел из джунглей на берег реки. Осторожно ступая по песку, приблизился к воде, чего-то высматривая, подсте-регая. Наконец, я увидел больших рыб, прыгнул в воду и стал ловить добычу...зубами и лапой. Рыбалка была успеш-ной. Я чувствовал, как во рту трепещет холодное тело ры-бины. Сжал челюсти - зубы вонзились в чешую, раздался хруст костей, и я почувствовал вкус рыбы, который был мне приятен... В это время картины стали быстро сменять друг друга в обратной последовательности, - и я снова парил над костром, потом готовился к смерти, наконец, вернулся в свое тело...
Утром я чувствовал себя бодро. У меня было отличное настроение. И, как ни странно, никаких неприятных опу-щений после сна у меня не осталось, если не считать легко-го крапивного жжения в ногах, которое вскоре прошло.
Я рассказал о своем видении отцу. Ему передалось мое хорошее настроение, и он легко разъяснил все происходящее со мной так же, как и в случае с шаманством, упростив все до элементарных понятий. Это ничего не объясняло, но это не выходило за рамки материалистического восприятия.
– Можно наверняка предположить, что ты когда-то чи-тал об этом или видел в кино, но потом забыл, а в твоем сознании мозг воспроизвел эту информацию в виде при-чудливых образов.
– Пап, но это было так реально, что я чувствовал жар костра, и у меня до сих пор горят ноги.
– Я не стал говорить отцу, что мои ступни до самых щиколоток все еще остава-лись красными, как если бы я держал их в кипятке.
– Сынок, нет оснований для беспокойства, ты же зна-ешь, у тебя все ощущения на более высоком психическом уровне, чем у обычных людей. У тебя хорошее самочувст-вие, и это главное.
– Кстати, - добавил отец с улыбкой.
– Мудрецы Востока объяснили бы это реинкарнацией: когда-то твоя душа жила в теле леопарда, потом перевоплотилась в колдунью, кото-рую приговорили к сожжению на костре, может быть, за то, что неудачно лечила какими-нибудь снадобьями. Впрочем, мы с тобой уже как-то обсуждали эту тему.
Мужская школа номер семь, где я учился последние два года, находилась в трех кварталах от нашей улицы и размещалась в отремонтированном наспех двухэтажном здании, длинном и несуразном. Окна первого, кирпичного этажа, почти лежали на земле, а второй этаж, деревянный, выглядел так, будто он предназначался для другого дома, а его по ошибке приставили сюда. А до этого учащихся тасо-вали как карты и раскидывали по всем существующим в го-роде школам. Ни нам, ни нашим родителям смысл этих пе-ремещений был не понятен. Видно, у Гороно имелся какой-то свой, и не иначе как стратегический, замысел. В резуль-тате, к пятому классу я успел поучиться еще в пяти школах. Нас отрывали от новых друзей, чтобы через полугодие или год свести с ними вновь Может быть, в этом и была страте-гия и тактика Гороно, дать испытать мальчишкам горечь расставания, чтобы они острее почувствовали радость от встреч.
Все эти переходы и переводы не оставляли особого следа в памяти. Это происходило серо и буднично и кроме досады и слез ничего не вызывало.
Четвертый
класс мне запомнился по Семенову. Семе-нов, тихий тринадцатилетний переросток, в первый день учебы достал на перемене из холщовой сумки, похожей на торбу, с которой ходят пастухи, сверток в тряпках, развер-нул их и вынул плоский алюминиевый котелок со следами облезлой зеленой краски, открыл его, и по классу поплыл запах вареной картошки. Из котелка шел пар, и Семенов стал жадно есть самодельной деревянной некрашеной лож-кой толченую картошку без хлеба. Картошка быстро кон-чилась, Семенов поскреб ложкой по дну, облизал ее, с со-жалением посмотрел на пустой котелок, кинул туда ложку и спрятал его вместе о тряпками в сумку, где лежали тет-радки. Потом мы привыкли к таким обедам. Иногда Семе-нов ел картошку с хлебом. А ближе к весне он ел хлеб или распаренный горох. Пацаны брали на обед, кто что мог. Чаще всего это был хлеб с маргарином или подсолнечным маслом, посыпанный солью. Старшие ребята носили с со-бой жмых, могли принести пару вареных картофелин, но толченую картошку в котелке носил только Семенов.Учителя тоже, наверно, сытыми не бывали, потому что любили задавать вопросы о еде. Я помнил, как Нина Степа-новна (мы звали ее Мина Степановна или просто Мина), добродушно улыбаясь, спрашивала самых чистеньких, хо-рошо одетых Миронова, Осипова, Гусева:
– Витечка, что ты сегодня ел на завтрак?
И Витечка Гусев отвечал, морща лоб и закатывая глаза к потолку, вспоминая:
– Яйцо всмятку, какао, булочку.
Семенов с Аникеевым не знали, что такое какао и не помнили вкуса белого хлеба, поэтому слушали Витечку, раскрыв рты.
А позже как-то незаметно вошло в правило, чтобы Нине Степановне утром на стол клали, кто что может. И на учительский стол ложились яблоки, карамель в бумажке, баранка и другие нехитрые подношения. Клали одни и те же ученики, и класс их тихо ненавидел.
На нашей улице, рядом с бывшей синагогой, а потом вторым ремесленным училищем, тоже была школа. В этой школе учились девочки. Иногда по воскресеньям в жен-скую школу привозили бесплатное кино. Кино показывали по частям в тесном физкультурном зале, народу набивалось много, и взрослых было не меньше, чем детей. Аппарат, ус-тановленный прямо в зале на столе, трещал как "кукуруз-ник". Когда заканчивалась часть, на экране появлялись звездочки, полосы, и экран чернел, потом ярко вспыхивал слепящим белым светом. Кто-нибудь у выключателя вклю-чал свет, и киномеханик заправлял бобину с новой частью, а зал орал, топал и свистел. Часть заканчивалась всегда не-ожиданно и на самом интересном месте.
Мы завидовали девчонкам, которые учились в этом кра-сивом двухэтажном здании с физкультурным залом и про-сторными светлыми классами, и не думали тогда, что нам повезет, и оканчивать среднюю школу мы будем именно в этой школе, а учиться нам придется вместе с девчонками.
Молоденькая учительница Алла Константиновна, круг-лолицая, с доверчивыми близорукими глазами, простодуш-ная и застенчивая, держать в узде банду из трех десятков че-тырнадцати - пятнадцатилетних шалопаев не могла. Нa голо-ву ей сели сразу и бесповоротно на первом же уроке, когда она робко вошла в класс, предварительно протиснув голову в дверь, словно опоздавшая школьница. Класс напряженно за-мер, и это была первая и последняя тишина на ее уроке. На новую учительницу выжидающе смотрели тридцать две пары хитрых и наглых глаз, обладатели которых имели в своем ар-сенале бесконечное число проделок и пакостей, способных сломить и не таких учителей, как эта барышня. Барышня прошла к столу, сощурилась так, что носик ее сморщился и прыгнул вверх, оглядела класс и сказала:
– Меня зовут Алла Константиновна. Я буду вести у вас английский. Good morning.
"Гуд монинг, гуд монинг, гуд монинг ту ю, огромная муха сидит на бую", - показал свои познания в английском языке матершинник Валька Себеляев. Учительница зали-лась краской до корней волос, а класс покатился со смеху. И тут началось такое веселье, что Аллочка (над прозвищем голову долго не ломали), вылетела из класса и вернулась минут через пятнадцать, когда наши глотки охрипли от крика, с директором. Нет, она не побежала жаловаться. Костя сам нашел ее в коридоре у окна со слезами на глазах и с платочком у носа.