Моя Шамбала
Шрифт:
Костю ученики боялись. Боялись и уважали.
Вся школа знала, как Костя расправился со шпаной в школьном дворе и не дрогнул при виде ножа....
Шпану привел Серый, которого исключили год назад из шестого класса. Серому шел уже шестнадцатый год, он курил, матерился и постоянно устраивал драки. От него плакали все учителя, и один раз его уже пробовали исклю-чать, но тогда вмешалась милиция, где Серый стоял на уче-те, и через участкового упросила директора дать ему еще один испытательный срок. Терпение Кости лопнуло, когда Серый пришел в школу пьяным и стал бузить, сорвав заня-тия в нескольких классах. Вызвали милицию. Серого забра-ли, и больше он в школу не
Костя все видел из окна своего кабинета. Кто-то из старших пацанов, прогуливавших урок, рассказывал, как он спрятался за школьными сараями, когда Костя вышел во двор, и слышал, как он попросил шпану покинуть школь-ный двор, но те и ухом не повели, лишь покуривали и ух-мылялись. Тогда Костя еще раз, уже строго попросил уб-раться с территории школы.
– А что ты мне сделаешь, если не уберусь?
– вызываю-ще спросил один из приятелей Серого.
А Костя хоть и был жилистым мужиком, но ростом, по сравнению с любым из них, не вышел. Да и эти двое при-ятелей Серого были настоящие блатные.
– Иди сода, покажу!
– сказал Костя тихо.
Тот посмотрел на своих дружков, вынул окурок изо рта, а в руке у него блестела финка. Костя ждал.
А дальше все произошло в одно мгновение. Не то что мы из своих окон, но, наверно, и шпана не успела сообра-зить, что случилось. Блатной лежал с заломленной рукой, а нож валялся на земле. Недаром Костя в разведке служил. Мы видели, сколько у него было орденов и медалей, когда ходили на демонстрацию.
– Марь Николаевна, поднимите нож. Да не бойтесь вы. Теперь он не опасен, - сказал Костя учительнице. Та стояла ни жива, ни мертва, но, боясь ослушаться своего директора, двумя пальцами взяла нож и держала его, не зная, что де-лать дальше. Детишки сбились в кучу и жались друг к другу ближе к своей учительнице.
Костя достал свисток и засвистел. Серый с приятелем растерянно топтались на месте, озадаченные неожиданным поворотом дела.
Услышав свисток, они, не сговариваясь, дунули во все лопатки в сторону забора, перелезли, и только их и видели. А их приятель с завернутой рукой визжал: "Отпусти, падла, больно. Дай уйти, я больше не буду. Век свободы не видать".
Всех троих забрали. Больше никто из нас их не видел.
На учеников, конечно, Костя руки не поднимал, но этого и не требовалось...
В классе воцарилась тишина.
– Ну что? Кто-то хочет ко мне в кабинет?
– сурово ог-лядев класс, спросил Костя.
К нему в кабинет никто не хотел, потому что в его ка-бинет входили хоть и перепуганными, но нормальными, а выходили красными как после бани и ничего не сообража-ли. Что он говорил им, какие слова, - никто не помнил, но неделю, тот кто у него в кабинете побывал, ходил по струн-ке и становился шелковым. А уж если Костя вызывал мать или отца, - это конец света. Родителям не позавидуешь, а пацанам ... и говорить нечего.
Все сидели, боясь пошевелиться.
– Я вам не успел представить вашу новую учительницу. Задержался ... А вы ее как встретили? ... Конечно, законы гостеприимства вам неведомы... Новый человек... Женщи-на. Входит в класс, а попадает в зверинец... Посмотрите на себя! У вас же шерсть растет и клыки лезут.
Ребята недоверчиво и сдержано засмеялись.
– Ну, вот что, голубчики. Я вас всех как под микроско-пом вижу. Знаю, кто здесь верховодит. Что, Аникеев, за Нефедова прячешься? Тебе чтобы спрятаться, шкаф нужно вместо Нефедова поставить.
– Как что,
так Аникеев!– привычно затянул Колька Аникеев, стараясь не смотреть на Костю.
– Встань, когда с тобой директор разговаривает!
– гаркнул Костя. Аникеев быстро встал.
– Головой скоро потолок проломишь! Какой год-то в шестом?
– Первый. Это я в пятом два года сидел.
– И в третьем два... А ты, Пахомов, что ухмыляешься? Не-далеко от Аникеева ушел ...И остальные голубчики. Знаете, ко-го я имею в виду. Правильно. Агарков, Андриянов, Королев, Себеляев ... Первые кандидаты на вылет из школы.
Пахомов, довольно рослый для своих лет и крепко сбитый, переростком не был, он добросовестно переходил из класса в класс, но энергия, бившая из него через край, не давала покоя ни ему, ни учителям и привела его на "кам-чатку", где сидели переростки. Среди переростков только трое были второгодниками Аникеев, Андриянов и Агарков, остальные пришли в четвертый класс после оккупации, на-верстывали упущенное и не могли дождаться, когда закон-чат семилетку и пойдут работать. Некоторые уже брили усы, а у Кобелева на груди росли волосы. Переростки томи-лись с младшими и тяготились школой. И еще они все вре-мя хотели есть. Они не отнимали у младших, но клянчили и отрабатывали "хлеб", заступаясь за тех, кто их регулярно подкармливал.
Нагнав страху и внушив нам уважение к англичанке, Костя, наконец, покинул класс. Внушения хватило ровно на остаток урока, а потом все пошло своим чередом. Класс об-наглел, а бедная Алла Константиновна, добрый и хороший человек, терпела наши выходки и ничегонеделание, в кон-це концов, махнула на свой предмет рукой и тратила все свои силы только на то, чтобы обеспечить хоть какую-нибудь видимость урока.
В результате, к концу года мы знали хорошо два слова: "фазе" и "мазе", которые произносили по-русски твердо и уверенно.
Глава 2
Симулянты. Покровская церковь. Разрушение. Наваждение. "Попухли". Учитель математики Филин.
На английский мы не пошли. Со стороны Московской доносились взрывы. Взрывали Покровскую церковь. Здра-во рассудив, что такое зрелище грех пропустить, мы с Па-хомом, Женькой Третьяковым и Генкой Дурневым тихо "смылись" с урока, наказав старосте Женьке Богданову, чтобы он сам придумал, почему нас нет: то ли мы болеем, то ли школьный двор метем. По дороге к нам присоединил-ся откуда-то взявшийся Сеня Письман.
– А ты почему не на уроке?
– строго спросил Сеню Пахом.
– Я с вами, - не ответил на вопрос Семен.
– Шел бы ты на урок. Нас и так много, и ты еще под но-гами крутишься, - недовольно сказал Дурнев, но Сеню мы не прогнали, и он молча трусил за нами.
Стоял этот красивый пятиглавый храм у моста на бе-регу реки в самом центре города, был на виду, и мимо него ежедневно ходили и ездили тысячи людей.
К храму привыкли, и посмотреть, как его взрывают, собралось чуть не полгорода. Народ стоял на противопо-ложной стороне улицы и в безопасной близости возле хра-ма. Ближе, чем на сто метров, к церкви не подпускали. Дальше стояло милицейское оцепление, и милиционеры зорко следили, чтобы никто не пересек условную черту. Взрывы гулко бухали где-то внутри уже изуродованного здания с обвалившимися после первого взрыва куполами. Но стены оседали неохотно, с каждым взрывом лишь вздрагивая испуганным животным, и уступая какую-то часть. Глыбы завалили нутро. Пыль толстым слоем окуты-вала полуразрушенную церковь и медленно оседала на еще непорушенную кладку.