Моя Шамбала

Время от времени Филин снимал очки, чтобы проте-реть кругляшки стекол огромным, больше похожих на по-лотенце, носовым платком и снова надеть их на кончик но-са, тщательно прилаживая, словно зачесывая за уши, гиб-кие ушки.

Старик давно заслужил себе пенсию и ушел бы, но ка-ждый раз директор уговаривал его поработать еще год, и он оставался, объявляя этот год последним.

Филин набычил голову и оглядел всех поверх очков; бросил журнал на стол, сел и, еще раз оглядев класс, вы-звал:

– Пахомов, Третьяков, Дурнев, Анохин.

Мы вразнобой поднялись из-за парт.

– К директору, голубчики, - ласково, с каким-то даже умилением сказал Филин...

Больше всех, как всегда, досталось бедному Пахому. Ему досталось по первое число от тети Клавы, а потом пришел с работы отец и выдал все остальное.

Третьяк на все расспросы только отмахивался и жалко улыбался.

Семена Письмана никогда не били, но отец, дядя Зяма, долго и нудно читал ему нотации, которые сводились все-гда к тому, как хорошо быть ученым и как плохо быть не-учем, и приводил в пример дядю Давида, который, благо-даря своему уму и учености, стал директором треста строй-материалов.

– Вот, если бы у меня было образование, разве я пошел бы в часовщики. Нет, я не жалуюсь, это очень уважаемая профессия, но это же не одно и то же, что трест строймате-риалов.

– И дядя Зяма вздыхал тяжело. Но здесь он немного лукавил, потому что его профессия позволяла неплохо кор-мить семью из четырех человек.

Так вот, Семену так долго и нудно читали нотацию, что он сказал Пахому, что лучше бы его избили. Пахом по-смотрел на него, как на ненормального, повертел пальцем у виска и сказал от всей души:

– Дурак ты, Пися.

У меня после разговора с Костей остался нехороший осадок. Мне было стыдно, и чувство стыда усиливалось от того, что Костя на меня не кричал, просто сказал, что если отличники будут вести себя так, то что же остается делать другим.

– От кого-кого, а от тебя я не ожидал!
– молвил грустно Костя. Он отдал мне портфель и сказал, чтобы я сам расска-зал все отцу, и добавил:

– Отец - уважаемый человек, а ты его так подводишь...

Конечно, я первым делом рассказал отцу о том, как удрал с английского и о том, как потрясло меня разрушение церкви. Отец не перебивал и молча слушал рассказ о моем разговоре с директором, и, видя в глазах отца вопрос, я соз-нался, что поступил нехорошо. Этого отцу оказалось доста-точно. Матери мы ничего не сказали.

Глава 3

Фотографическая память. Переписка отца с академией наук. Пророческие сны. Конец переписки.

Монгол ошибался, утверждая, что я ничего не учу, а мне ставят пятерки. Уроки я делал. Просто мне давалось все легко. Я обладал фотографической памятью. Пробежав глазами страницу, я мог воспроизвести ее слово в слово. Причем, эта страница так прочно откладывалась в моей го-лове, что я видел ее перед собой со всеми картинками, точ-ками и запятыми. Получалось, что я не читал книгу, а фо-тографировал страницы, отправляя снимки с них в память.

Когда меня вызывали к доске, я старался переставить предложения, чтобы не казалось, что я вызубрил урок наи-зусть.

С математикой у меня тоже проблем не возникало. У меня списывало пол класса, а на контрольной я успевал сделать оба варианта.

В общем, свободного времени у меня оставалось доста-точно, и я тратил его на чтение. Отец любил книги, и дома у нас постепенно собиралась хорошая библиотека. Кроме книг классических и религиозного содержания, отец доста-вал специальную литературу, в которой пытался найти от-веты на вопросы, не укладывающиеся в его материалисти-ческое мировоззрение. Он всегда считал проявление моих способностей фактом научно объяснимым и материали-стичным, в отличие от его матери, а моей любимой бабуш-ки, Василины, которая видела во мне избранника божьего и молилась на меня.

Читал я все подряд, как гоголевский Петрушка, но, в отличие от литературного героя, я понимал, что читал, лю-бил приключения и обожал Майн Рида, Фенимора Купера, Роберта Луиса Стивенсона, не говоря уже об Александре Дюма с его мушкетерами. Кроме того, меня занимала "Об-щая психология" и "Анатомия человека", к которым я вре-мя от времени возвращался. Книги типа "Эксперименталь-ные исследования мысленного внушения" профессора Л. Васильева меня перестали интересовать после того, как я попробовал как-то вникнуть в научные дебри, ничего не понял, запутался и оставил это...

Отец писал обо мне в Академию Наук, и я помнил не-которые письма с ответами, которые отец мне показывал.

"Я не оспариваю некоторых чудес, о которых говорит-ся. Я, например, полностью признал историчность Иисуса Христа, и есть чудеса, которые можно объяснить; например, эффект передвижения легких предметов, находящихся в создаваемом вашим сыном силовом поле, вполне уклады-вается в рамки нашей обычной физики - скажем, его мож-но объяснить законами электродинамики и акустики. Так что, "волшебство" в этом явлении - вовсе не сами факты передвижения, а редкая, необычная способность вашего сына управлять и выработкой магнитных импульсов в ор-ганизме, и созданными зарядами. Так что, этот феномен вполне материален. Хотя объяснить суть явления еще пред-стоит. Проф. В. М. Вольштейн".

"Можно думать, что прекращение кровотечения, за-живление ран, язв, осуществляемые целителями, происхо-дит также в основном за счет генерируемых или физиче-ских полей. Об этих полях и об их роли в жизни и, в частно-сти, в экстраординарных психофизических явлениях, мы ничего не знаем. Исследования этих полей и изучение ме-ханизма их воздействия на организм, безусловно, откроет новые горизонты в ряде областей науки, и в первую очередь в медицине. Ю. Кобзев, радиофизик".

Моего отца эти письма утверждали в его вере, у меня же они не вызывали никаких чувств, это были лишь простые рас-суждения, которые никоим образом меня не задевали. Я оста-вался самим собой, и ничего во мне не менялось.

Но однажды отец получил короткое послание от про-фессора И. Блохина, которое его очень расстроило и насто-рожило. "У меня позиция была и остается твердой: с науч-ной точки зрения в этом феномене ничего нет. Чудесами и мистикой мы не занимаемся", - категорически заявлял профессор.

Для того чтобы стало понятно, о каком феномене идет речь, нужно вернуться назад, к нашему с отцом разговору, со-стоявшемуся больше года назад. Речь шла о снах, которые отец называл пророческими, а бабушка Василина вещими.

Я помнил, как проснулся в слезах и не находил весь день места, когда мне приснилось подобие "Последнего дня Пом-пеи" с картины Карла Брюллова. Люди метались, падали, вставали и оставались лежать, а я был одним из них и тоже бежал. Большие строения складывались как бумажные гар-мошки и оседали бесформенными грудами, более легкие по-стройки сносило, и они летели как клочки бумаги от легкого порыва ветра. Все горело. Дым и пыль, поднятые до небес, за-крывали солнце. Я запомнил ужас, который захватил и пара-лизовал меня. Я хотел проснуться и не мог открыть глаза. Ве-ки, налитые свинцом, заставили меня искать спасения. Я бе-жал, а на меня валились куски бетона, обломки кирпича, стекло и железо. Я споткнулся, не удержался на ногах, и тут на меня стала валиться бетонная стена. Она раздавила меня. Но я успел закричать... И проснулся...