Моя жизнь

событий.

Мы получили от начальника азиатского ведомства письмо, и котором

говорилось, что, так как я уже имел беседу с м-ром Чемберленом в Дурбане, следует исключить меня из состава депутации, которую он должен принять.

Это письмо в высшей степени возмутило моих товарищей. Они предложили

вообще не посылать депутацию. Я разъяснил им, что община в этом случае

оказалась бы в весьма щекотливом положении.

– Если вы не представите м-ру Чемберлену своих требований, - сказал я, -

то решат, что их у вас вообще нет. Но ведь наше ходатайство должно быть

представлено в письменном виде, и текст его уже выработан. Совершенно

неважно, прочту его я или кто-нибудь другой. М-р Чемберлен не станет

обсуждать с нами этот вопрос. Полагаю, нам надо проглотить это оскорбление.

Едва я закончил, Тайиб Шет воскликнул:

– Разве оскорбление, нанесенное вам, не равносильно оскорблению всей

общины? Разве можно забыть о том, что вы наш представитель?

– Совершенно верно, - сказал я.
– Но и общине в целом придется

проглатывать подобного рода оскорбления. Разве у нас есть другой выход?

– Будь что будет, но к чему терпеть? Ничего хуже с нами не случится. Какие

еще права мы рискуем потерять?
– возразил Тайиб Шет.

Возражение было остроумным, но толку от этого было мало. Я вполне сознавал

затруднительность положения общины и успокоил друзей, посоветовав им

пригласить вместо меня м-ра Джорджа Годфри, адвоката-индийца.

Итак, депутацию возглавил м-р Годфри. В своем ответе депутации м-р

Чемберлен намекнул на мое исключение из ее состава.

– Вместо того, чтобы всегда и всюду выслушивать одного и того же

представителя, неплохо повидать и других, - сказал он, пытаясь смягчить

нанесенную обиду.

Но все это вовсе не исчерпывало вопроса, а только осложняло работу общины, а также и мою. Приходилось начинать все сначала.

Некоторые укоряли меня:

– По вашему настоянию община помогала англичанам в войне, и вот к чему это

привело.

Но колкости меня не задевали.

– Я не раскаиваюсь ни в чем, - говорил я, - и продолжаю утверждать, что мы

поступили правильно, приняв участие в войне. Делая это, мы лишь исполняли

свой долг. Не следует ждать награды за труды, но всякое доброе дело в конце

концов обязательно принесет свои плоды. Забудем же о прошлом и будем думать

о задаче, стоящей перед нами в настоящий момент.

Все согласились со мной. Я добавил:

– Откровенно говоря, дело, ради которого вы меня вызвали сюда, фактически

уже сделано. Но я считаю, что я не должен уезжать из Трансвааля, даже если

вы позволите мне вернуться домой. Раньше я делал свое дело в Натале, теперь

же должен делать его здесь и в течение года даже и не помышлять о

возвращении в Индию, а приписаться к Верховному суду Трансвааля. Я

достаточно уверен в своих силах, чтобы иметь дело с новым ведомством. Если

же мы этого не сделаем, община будет изгнана из страны, не говоря уже о том, что ее разорят. Каждый день ей будут наносить все новые оскорбления. Отказ

м-ра Чемберлена принять меня и оскорбление, которое нанес мне чиновник, -

ничто по сравнению с унижением всей общины. Немыслимо станет выносить ту

поистине собачью жизнь, которая нам угрожает.

Такие беседы вел я с индийцами в Претории и Иоганнесбурге, обсуждая их

положение, и в конце концов решил открыть контору в Иоганнесбурге.

Впрочем, было сомнительно, чтобы мне позволили вести дела в трансваальском

Верховном суде. Но местные адвокаты не возражали против моей практики, и суд

разрешил мне ее. Индийцу было трудно найти подходящее помещение для конторы.

Но я близко познакомился с м-ром Ритчем, одним из местных купцов. С помощью

знакомого ему агента по найму помещения я нашел подходящие для конторы

комнаты в деловой части города и занялся своей профессиональной работой.

IV. ОЖИВШИЙ ДУХ ЖЕРТВЕННОСТИ

Прежде чем рассказать о борьбе за права индийских поселенцев в Трансваале

и об их взаимоотношениях с Азиатским ведомством, я должен остановиться на

некоторых сторонах своей жизни.

До сих пор мной руководили противоречивые чувства. Дух самопожертвования

умерялся желанием отложить что-нибудь на будущее.

Как-то в Бомбее ко мне явился американский агент по страхованию жизни -

сладкоречивый человек благообразной наружности. Он заговорил о моем будущем

благосостоянии так, словно мы были с ним старые друзья.

– В Америке все люди вашего положения страхуют свою жизнь. Не

застраховаться ли и вам? Жизнь переменчива. Мы, американцы, смотрим на

страхование как на свою священную обязанность. Нельзя ли предложить вам

страховой полис на небольшую сумму?

Прежде я всегда оказывал холодный прием всем страховым агентам, с которыми

мне приходилось сталкиваться в Южной Африке и Индии, так как считал, что

страхование жизни равносильно страху и неверию в бога. Но перед

искусительными речами американского агента я не устоял. Слушая его доводы, я

мысленно представлял свою жену и детей. "Ты продал почти все украшения жены,

– подумал я.
– Если же с тобой что-нибудь случится, то все заботы о

содержании жены и детей падут на плечи несчастного брата, который с таким

великодушием занял место умершего отца. Каково бы пришлось тебе в его

положении?" Этими и подобными доводами уговорил я себя застраховаться на 10

тысяч рупий.

В Южной Африке вместе с переменой моего образа жизни изменились и мои

взгляды. В этот период испытаний каждый свой шаг я совершал во имя бога и

ради служения ему. Я не знал, как долго мне придется пробыть в Южной Африке, и опасался, что никогда больше не смогу вернуться в Индию. Поэтому я решил: пусть жена и дети живут вместе со мной, а я постараюсь заработать на их