Мучимые ересями
Шрифт:
«Я действительно должен перестать удивляться, когда Алик делает что-то правильно», — обругал он себя. — «Он не дурак, что бы там ни было, и он, вероятно, лучший бригадный кавалерийский командир в Корисанде. Просто…»
Внезапное «фьють» одной из адских черисийских пуль, пролетевшей неприятно близко от его головы, убедительно напомнило ему, что он почти на передовой и что неразумно позволять своим мыслям блуждать.
«И», — подумал он с горькой усмешкой, быстро ныряя обратно за спасительный бруствер, — «именно по этой причине я приказал всем своим офицерам снять со своих шляп эти проклятые кокарды!»
Он преодолел последние пятьдесят или шестьдесят ярдов по ходу сообщения до редута, который собирался посетить. Майор, командовавший им, резко отсалютовал, когда Гарвей вошёл в оборонительное
«И я не позволю им превратиться в сброд», — мрачно пообещал он себе — и им тоже.
— Добрый день, майор, — сказал он наконец.
— Доброе утро, сэр.
— Как сегодня дела?
— Всё то же самое, сэр. — Майор пожал плечами. — Я думаю, что кто-то из их лёгкой пехоты шнырял где-то тут сегодня рано утром, перед рассветом. Хотя с самого рассвета мы не видели никаких их следов.
— А их снайперы?
— Как заноза в заднице, сэр, — откровенно признался майор. Затем он криво усмехнулся. — Как обычно, — добавил он.
— Насколько плохи ваши потери?
— Вообще-то, сэр, я думаю, что они сегодня немного не в своей тарелке. У меня двое раненых, только один серьёзно. Вот и всё.
— Хорошо! — Гарвей похлопал молодого человека по плечу, размышляя, не кажется ли майору таким же странным, как и его собственным ушам, сказать «хорошо» про двух раненых в обмен на отсутствие потерь среди врага.
«С другой стороны, это именно так и есть, так что нет смысла притворяться иначе. Кроме того, я бы никого не обманул, даже если бы попытался».
Гарвей взобрался на банкетку[29] редута и очень осторожно приподнял голову над бруствером. Ни одна черисийская пуля не просвистела у него в ушах сразу же, но он сделал себе мысленную заметку не предполагать, что это так и останется, быстро осматривая подходы к своей нынешней позиции.
Перевал Талбора был кратчайшим, самым очевидным маршрутом через Горы Тёмных Холмов, хотя, учитывая расстояние в чуть менее двадцати семи миль, «короткий» был чисто относительным термином. Кроме того, это было крайне неприятное место для сражения. «Кратчайший» и «самый очевидный» ничего не говорили о такой вещи, как «самый прямой», и ни один генерал в здравом уме не начал бы наступательную битву в таком месте, как это. Именно это было причиной, почему армия сэра Корина Гарвея была здесь.
Где-то половина перевала с западной стороны была достаточно широкой и действительно имела протяжённые участки, позволяющие перемещаться в хороших условиях, но по мере продвижения дальше на восток он становился всё более узким, извилистым и крутым… кроме всего прочего. Несколько мест, которые не были голыми скалами или тонким слоем грязи на голом камне, который мог бы поддержать облезлый клочок горной травы, были покрыты спутанными зарослями проволочной лозы и кинжального шиповника. То, что не удалось опутать проволочной лозе, должно было легко разрезаться на ленты шестидюймовыми, острыми как нож, шипами кинжального шиповника. Лучше всего, с точки зрения Гарвея, было то, что практически невозможно было найти места, где линия огня была бы больше ста пятидесяти ярдов длиной. Во многих местах самый длинный доступный сектор обстрела составлял менее пятидесяти ярдов, что подходило его гладкостволкам так же, как и винтовкам черисийцев. И это также означало, что менее дальнобойные корисандийские батареи могли рассчитывать на то, что им удастся выстоять против черисийских орудий.
Он не мог помешать черисийцам посылать своих снайперов сновать по крутым склонам в поисках подходящих позиций, но быстро стало очевидно, что число черисийцев, способных на такие поистине поразительные дальнобойные выстрелы, ограничено. Они умудрялись причинять постоянный, болезненный поток людских потерь, по горстке тут и там, но их было недостаточно, чтобы представлять серьёзную угрозу
его способности удерживать свои позиции. Особенно с редутами и соединительными земляными валами, которые он приказал построить. Большинство из них были выстроены ещё до того, как остатки его отступающего авангарда достигли перевала, и с тех пор они неуклонно улучшались рабочими группами каждую ночь. К этому времени Гарвей был полностью уверен в своей способности выдержать любую лобовую атаку… предполагая, что кто-то столь умный, как Кайлеб, будет страдать достаточно серьёзным случаем временного помешательства, чтобы начать любое такое нападение.Часть Гарвея испытывала сильное искушение отступить за Талбор. Он мог бы оставить примерно четверть своих пехотных сил для удержания укреплений, и это, вероятно, облегчило бы его проблемы со снабжением. Он отступил к западу от худшего «бутылочного горлышка» прежде, чем успел окопаться, так что доставка припасов на его передовые позиции в достаточном количестве была не такой уж невозможной. Основная часть его армии была разбросана по широким участкам перевала позади него — достаточно близко, чтобы быстро двинуться вперёд, если представится такая возможность; достаточно далеко в тылу, чтобы сделать её снабжение относительно лёгким. Однако, при всём желании, это не заставило эти проблемы волшебным образом исчезнуть, а вот вывод сорока или пятидесяти тысяч человек с перевала очень помог бы.
«Я должен это сделать», — сказал он себе, наверное, в тысячный раз. — «Но если я это сделаю, то потеряю возможность угрожать тылу Кайлеба, если он вдруг решит пойти куда-то ещё. Кроме того, мы готовим для него небольшой сюрприз».
Он поморщился, глядя на восток, а затем пригнулся, так как на высоком склоне перевала расцвёл клуб дыма, и пуля бухнула в бруствер достаточно близко, чтобы бросить грязь ему в лицо.
— Понимаете, что я имел в виду, говоря, что они не в своей тарелке, сэр? — Гарвей повернул голову и увидел, что майор присел рядом с ним, ухмыляясь. — В большинстве случаев, этот мерзавец мог бы пришпилить вас.
Вопреки себе, Гарвей поймал себя на том, что улыбается в ответ. Он полагал, что некоторые генералы могли бы сделать молодому человеку выговор за его фамильярность, но Гарвей дорожил этим. Ухмылка майора «какого-чёрта-мы-все-в-этом-участвуем» была самым ясным признаком того, что, несмотря на понимание того, насколько оружие его врагов превосходит его собственное, его армия всё ещё была далека от поражения.
— Ну, майор, во всяком случае, я полагаю, я увидел то, зачем пришёл. Нет смысла давать ему возможность улучшить свой результат, не так ли?
— Я бы действительно предпочёл, чтобы вас застрелили во время чьего-то другого дежурства, сэр. Конечно, если вы настаиваете на том, чтобы вас застрелили.
— Я постараюсь иметь это в виду, — усмехнулся Гарвей и похлопал молодого человека по плечу. Затем он оглянулся в ту сторону, откуда пришёл, расправил плечи и глубоко вздохнул.
— Ну что ж, возвращаемся обратно в штаб, — сказал он и отправился в осторожный путь в тыл.
Во-первых, у него не было никакой необходимости совершать сегодня утром это путешествие на передний край. Он уже точно знал, что ему предстоит увидеть, а его личная рекогносцировка вряд ли могла что-то изменить, зато можно было с уверенностью утверждать, что подвергать командующего армией ранению, которое может вывести его из строя (или убить), без какой-либо чертовски веской причины — не самый блестящий ход. Но он взял себе за правило проводить по крайней мере часть каждого дня на одной из передовых позиций, главным образом потому, что чувствовал, что у него есть веская причина. Он любил свист пуль, проносящихся мимо него, не больше, чем кто-либо другой, и по его личному мнению, офицер, который намеренно подставлял себя под огонь, когда в этом нет необходимости, доказывал не свою храбрость, а только лишь свою глупость. К сожалению, бывали времена, когда у командующего офицера не было выбора. Ничто не могло разрушить боевой дух быстрее, чем ощущение, что армейские офицеры предпочитают держаться подальше от опасности, оставляя при этом своих подчинённых беззащитными перед врагом. Именно по этой причине он нашёл реакцию майора на то, что по нему промазали столь желанной.