Муля, не нервируй… Книга 2

— Зачем столько? — пробормотал я, но Дуся услышала и крепко рассердилась:

— Ты, Муля, на себя погляди, исхудал весь. Куда это годится? Какая девка за тебя замуж пойдёт, подумай своей лысой башкой? Мужик справным должен быть! Чем справнее мужик, тем оно лучше. И он добрее будет и на его фоне любая девка дюймовочкой выглядит. Всяко выгодно получается. Так что и не возмущайся даже, а садись и ешь давай. А то получишь у меня!

Я не возмущался. Я понимал, что это примерно то же самое, если бы муравей возмутился на Всемирный Потоп. Кроме того, Дуся была умная, как Шопенгауэр, поэтому спорить с ней изначально было бесполезно. Вряд ли в мире найдётся хоть один человек, который вот так запросто переспорил бы самого Шопенгауэра.

Поэтому я просто смиренно кивнул и сказал «ага».

— Ой, чуть не забыла, — хлопнула себя по лбу Дуся, — тут же тебе Модест Фёдорович письмо передал. Так ты глянь и мне скажи, я ему передам.

Она вытащила из бездонных складок юбки сложенный вчетверо листик бумаги из ученической тетрадки в косую линию:

— Вот! — и протянула мне.

Я развернул. Записка гласила:

«Дорогой Муля! Приходи сегодня на ужин. Дуся обещала фаршированную утку с солёными груздями сделать и пополамный расстегай из стерляди. А ещё придёт Машенька, так что ужин у нас будет по-семейному. Подпись — твой отец».

— Что передать? — спросила Дуся и по её виду было понятно, что ответ мой они уже наперёд с отцом знают, а остальное это всё только из приличия соблюдается.

— Скажи, что я не знаю, — неопределённо ответил я, — если успею — то буду. А не успею, то пусть без меня ужинают.

— Да как же так? — изумлённо всплеснула руками Дуся и левый глаз у неё дёрнулся, — я же для кого такие блюда готовить буду?!

— Для Модеста Фёдоровича и Машеньки? — подсказал я, а Дуся нахмурилась:

— Муля! Это несерьёзно! Ты посмотри, как ты исхудал! Тебе нельзя фаршированную утку пропускать!

— А, может, у меня свидание с девушкой будет? — загадочно улыбнулся я.

— Да как же это так, а?! — вознегодовала Дуся, — Модест Фёдорович вон нашел себе, теперь ты нашёл, а как же я буду? Что же вы меня все покидаете?!

Слёзы крупными каплями скатились по её пухлым щекам.

— Да мы просто прогуляемся по Арбату и всё, — постарался успокоить я Дусю (ну не буду же я ей говорить, что собирался, как стемнеет, наведаться к тому дому и попытаться забрать свёрток с деньгами. Дальше то тянуть некуда).

А тем временем Дуся бушевала:

— Нет! Это никуда не годится! Я так Модесту Фёдоровичу и скажу!

— Дуся, ну, я постараюсь, — примирительно сказал я, — но могу опоздать, могу сильно опоздать, а могу и вообще не успеть. Просто сразу предупредил, чтобы меня не ждали. Ладно?

Дуся, чуть успокоившись, нехотя кивнула.

Я уже было облегчённо выдохнул и начал надеяться, что сейчас Дуся, наконец-то, уйдёт, а я сразу сяду, наемся сальтисона с домашним хлебом, и как засяду графа Монете-Кристо читать, так аж до самой ночи буду. Пока всё не прочитаю.

Но тут Дуся, метнув взгляд на мою комнату сказала строгим голосом:

— Муля, я, как в понедельник приду, так буду у тебя в комнате убираться. А вот ковры на стенах вытрепать надо. А я сама не управлюсь. Руки у меня болят, если поднимать высоко, да и росту не хватает. А со стола доставать я боюсь. У меня голова сразу на высоте кружится. Так ты все ковры сейчас сними и на улице их от пыли выбей. А потом обратно повесишь.

— Зачем?

— Ну так пыльные же они, — покачала непреклонной головой Дуся, — а до Пасхи положено дом в чистоту приводить. Так что сделай это прямо сейчас.

Вот и отдохнул в воскресенье.

Так-то Дуся была права. Пылесборники это ещё те.

Но выбивать ковры всё воскресенье — это совсем не тот вид человеческой деятельности, за которым мне бы хотелось провести выходной.

Я даже пригорюнился. Выбивать ковры категорически не хотелось, занятие это глупое. Но, с другой стороны, если я не сделаю этого, то завтра придёт Дуся и сама начнёт выбивать их больными руками. Я же знаю её принципиальность.

Озабоченный этими мыслями, я вышел на кухню с целью покурить (ох и гадостная привычка, но я буду бороться. Сейчас только одну сигарету выкурю и всё, это просто Дуся меня с этими коврами расстроила, а вот с завтрашнего дня окончательно бросаю!)

Дав себе такую страшную клятву я со спокойной совестью закурил.

А потом вышел Печкин и сказал:

— Ты почему, Муля, опять сигареты куришь? Ты же давеча говорил Белле, что бросишь.

— Да вот, — развёл руками я и замолчал, любуясь сигаретным дымом, который истончался куда-то к засиженному мухами потолку.

— А ко мне Фаина Георгиевна приходила, — сказал вдруг Печкин и печально вздохнул.

Я насторожился, начало мне показалось зловещим. И не ошибся, потому что Печкин сказал, ещё более печальным голосом:

— Сказала показать, как я в роли скоморохов кликушествую…

— И как? — осторожно спросил я (подсознательно ответ мне слышать совершенно не хотелось).

— Я показал, — пригорюнился Печкин.

— А она?

— А она показала тоже, — чуть не плача сказал Печкин, — а потом спросила Варвару Карповну, кто из нас лучше кликушествует, я или она.

— А что Варвара Карповна?

— А что ты с влюблённой бабы возьмёшь? — махнул рукой Печкин, — в общем, Фаина Георгиевна обиделась и сказала, что раз так, то на свадьбу она не придёт.

Он окончательно загрустил. Так мы и стояли на кухне у форточки: я курил, Печкин вздыхал.

А потом Печкин сказал:

— И будет у нас не свадьба, а сплошная насмешка, — и опять вздохнул. — Людей стыдно.

— А вот если бы вы в комнате, где застолье будет, ковёр повесили, то было бы красиво, — внезапно даже для самого себя сказал я. — И людей не стыдно.

— Да где же его, ковра этого, взять? — развёл руками Печкин, мол, всё плохо, на свадьбе не будет ни Фаины Георгиевны, ни ковра, хоть бери и отменяй всё.

А я этого допустить никак не мог. Поэтому сказал:

— Ну так у меня ковёр возьмите. А лучше — все четыре. Гости сразу поймут, что вы серьёзные люди.

— Вот спасибо тебе, Муленька! — всплеснул руками Печкин, — вот уж выручил!

— Только они пыльные, — скромно сказал я, — их сперва выбить надо.

— Да за это не переживай! Ерунда это! — засуетился Печкин, — я сейчас Герасима кликну, мы их быстренько снимем и сами прекрасно выбьем!

Он торопливо выбежал из кухни звать Герасима, пока я не передумал.