Муля, не нервируй… Книга 2

— Сегодня Софрон так кричал на Музу.

Я нахмурился, а Фаина Георгиевна насмешливо и красноречиво посмотрела на меня.

Я предпочёл взгляд не заметить, поэтому она не выдержала и едко сказала:

— Видишь, какой ты молодец, Муля!

— Нужно время, — буркнул я.

— Ну-ну, — ответила мне она многозначительным тоном с подтекстом.

Мы ещё немного поболтали на отвлечённые темы. Разговор, в основном, крутился вокруг свадьбы Ложкиной и Печкина, и вероятности примирения Пантелеймоновых. Затем дамы разошлись по комнатам. А я остался сиротливо стоять на кухне, крутя в руках злополучную пачку. Возвращаться в комнату было неудобно. Но и торчать всю ночь на кухне тоже не улыбалось.

Мои сомнения разрешил приход Модеста Фёдоровича.

Он вошел на кухню и сказал усталым голосом:

— Муля, дай сигарету.

Губы его при этом были припухшими и общий вид он имел лихой и немножко безумный.

Я сделал вид, что не заметил и протянул ему пачку.

— Спасибо! — поблагодарил он и машинально вернул пачку мне, — с ума сойти!

Я философски пожал плечами, чуть подумал и прикурил очередную сигарету. Эта уже третья. Понимаю, что не надо бы, но разговор, очевидно, сейчас предстоит серьёзный.

Модест Фёдорович и себе прикурил от конфорки, по моему примеру, и сказал, выпуская дым:

— Спасибо, сын!

Ну супер. Значит, всё образовалось. И я ответил:

— Как там Маша?

— Немного успокоилась, — вздохнул Мулин отчим.

— В общагу ей нельзя, — ответил я, — там эта Ломакина её изведёт. Да и вообще… все любопытствуют. Она девушка молодая, ей тяжело всё это…

— Мы сейчас уйдём, — Модест Фёдорович крепко затянулся.

— Куда? — удивился я, — Зачем? Она вполне может пожить у меня в коммуналке, сколько надо. И, кстати, что ты намерен делать дальше?

Модест Фёдорович как раз затягивался опять. При моих словах он вспыхнул и закашлялся. Откашлявшись, он тихо сказал:

— Мы решили пожениться. Понимаешь, в этом случае нет другого выхода.

Я понимал. Но комментировать не стал. Просто произнёс с серьёзным видом:

— Конечно, конечно.

Модест Фёдорович недоверчиво посмотрел на меня, но я сохранял на лице маску невозмутимости, и он успокоился, так как продолжил:

— Сейчас мы уйдём, — увидев скепсис у меня на лице, он торопливо сказал, — нет, ты не подумай, я её у себя поселять до свадьбы не буду. А то узнает Попов и опять начнётся. Я сейчас отведу её к Зинаиде Валерьяновне. Она одна занимает четырёхкомнатную квартиру. Уж где-то уголок для Маши она у себя точно найдёт.

— А с чего бы ей пускать к себе чужого человека? — удивился я, — она, вроде как старушка вредная…

— Муля! Эта старушка была соратницей твоего деда! — сказал Модест Фёдорович и, посмотрев на моё скептическое лицо, пояснил, — боевой подругой она была… считай, как второй женой, только настоящей.

У меня чуть челюсть не отпала. Вот это да! Значит, не только у Мулиной маменьки полный шкаф скелетов. Это, оказывается, у них семейное.

— Так что нормально она Машу пустит, — буркнул Модест Фёдорович и потянулся за второй сигаретой.

А я, кажется, накурился на несколько лет вперёд, поэтому просто стоял и слушал.

— А когда вы пожениться планируете? — спросил я.

— Думаю, дня через три-четыре, — он подумал, поморщился и сказал. — Хотя нет, придётся целую неделю ждать, до субботы. У меня же в пятницу доклад на Комитете. Это очень важно. И для страны, и для науки. Так что только в субботу, наверное.

Я мысленно усмехнулся. Модест Фёдорович был сначала учёным, и только потом обычным человеком. Хотя в эти времена почти все люди были такими: сперва работа, потом личное. Возможно поэтому такую гигантскую страну от разрухи и вытащили, считай, не имея ни мощных технологий, ни ресурсов. На голом энтузиазме.

— А как за неделю вы успеете? — удивился я, — там же, вроде, в ЗАГСе заявление должно месяц лежать, и только потом…

— Всё-то ты знаешь, — беззлобно подколол меня Модест Фёдорович, — неужто для себя уже справки наводил?

Но я-то был не двадцативосьмилетний домашний мальчик Муля, поэтому на подколку не отреагировал и сказал:

— Ну, а как же. Нужно всегда наперёд думать, чтобы не было, как у тебя сегодня.

Модест Фёдорович ответную подколку оценил, крякнул и ответил:

— Могли бы хоть завтра, но тут ещё есть один нюанс…

Он глубоко затянулся, выдохнул дым в форточку и сказал:

— Мы с твоей мамой ещё не развелись…

Опа! У меня от удивления аж глаза на лоб полезли:

— Почему?

— Да как-то незачем было, — пожал он плечами.

— А она разве согласится на развод? — спросил я.

— Почему нет? — поморщился Модест Фёдорович, — квартира на нас троих. Я её выписывать не буду. Ты свою долю тоже получишь. Таки я заставлю и пропишу тебя обратно. А после меня моя доля Маше достанется. Так что нормально всё будет. Квартира большая. Её разменять спокойно на две двушки можно будет.

Я очумело покачал головой и ошарашенно сказал:

— Ты так далеко смотришь… — а потом уточнил, — а как ты все эти бюрократические барьеры в ЗАГСе преодолеешь? Чтобы за неделю и развестись, и расписаться?

— Да у меня Володька, друг мой, немалую должность в Москве занимает, — с усмешкой пояснил Модест Фёдорович. — мы вместе на фронте были. Он меня под Гомелем на себе, считай, с поля боя раненого вытащил. А я его уже под Брянском вытаскивал. Так что куда он денется, поможет…

Я только глазами захлопал. Вот это да!

И тут дверь в квартире Пантелеймоновых открылась и оттуда выскочил Жасминов с перекошенным от злости красным опухшим лицом. В коридоре он закричал истерическим голосом, оглядываясь на дверь:

— Что мне уже и поссать выйти нельзя?! Нигде в советских законах не сказано, что человеку выйти поссать нельзя! Не имеете права!

Из комнаты ему что-то угрожающе заорал Григорий.

— Это что ещё за клоун? — тихо спросил Модест Фёдорович, когда Жасминов скрылся в сортире.

— Это певец, в театре работает, — пояснил я, — его по уплотнению к Пантелеймоновым подселили, так они теперь воюют. Комната-то проходная.

— Вот потому я и не хочу, чтобы Маша тут оставалась, — осуждающе сказал Модест Фёдорович, — и так у неё проблем сейчас выше крыши. А ей вообще-то надобно к предзащите диссертации готовиться. А не всей этой ерундой заниматься.

В этом я с ним был согласен.

— А вообще, ты тоже, Муля, подумай, — сказал вдруг Модест Фёдорович. — Ну, что ты сидишь тут, в этой конуре. Возвращайся. Твоя комната всегда тебя ждёт.

— У тебя сейчас молодая семья, медовый месяц, — неуклюже пошутил я.