Муля, не нервируй… Книга 3

Глядя на Валентину, я даже не сомневался, что любовь к капусте она пронесла через всю свою жизнь. Как, впрочем, и к остальным продуктам питания.

— Муля, а вы с какими артистами знакомы? — задала вопрос Ирина Семёновна, — вы же все театры контролируете, мне Надежда Петровна рассказывала.

— Да я почти всех понемножку знаю, — пожал плечами я, — по работе изредка действительно приходится пересекаться. Но не сильно близко.

— А с кем больше всего? — влезла в разговор Таня и заработала от матери одобрительный взгляд.

— Больше всего? — задумался я и хмыкнул, — у меня в соседях Фаина Раневская и Орфей Жасминов. И Пётр Кузьмич Печкин ещё, но он сейчас переехал в Костромскую область.

При имени Жасминова глаза у девчонок затуманились. А вот мамашки ихние уцепились за знакомое имя Раневской. Имя Печкина впечатления не произвело.

— Вам нравится Раневская? — спросила Ирина Семёновна.

— Конечно! Она превосходная актриса, — уверенно сказал я. — Других таких нет.

— Актриса должна быть красивой, — заявила Матильда Фёдоровна и с гордостью посмотрела на свою палтусоподобную Таню.

— Актриса должна быть актрисой, — не согласился я, — и внешность для актрисы — это второстепенный вопрос. Главное, как она играет.

— Не могу согласиться… — надулась Матильда Фёдоровна.

— Но ведь для ролей нужны различные типажи, — ответил я, — и красавицы, и с характерной внешностью, и молодые, и старые. Согласитесь, юная красавица не сыграет замученную фашистами мать. Правильно?

Матильда Фёдоровна нехотя кивнула. Хотя видно было, что в душе она не согласна.

— А я считаю, что это за профессия для девушки — быть актриской? — влезла в разговор Анна Васильевна и с триумфом метнула злорадный взгляд на Матильду Фёдоровну. — Женщина должна быть добропорядочной. Быть хранительницей семейного очага. И зарабатывать деньги. Вот моя Валентина учится на бухгалтера, в институте, между прочим. Хорошая профессия, которая всегда позволит крепко стоять на ногах. И себе, и мужу.

Она посмотрела на меня красноречивым взглядом, чтобы удостовериться, понял ли я посыл или нет.

Я сделал вид, что ни черта не понял.

Тогда Анна Васильевна предприняла вторую попытку:

— А актриски эти что? У них, говорят и поведение слишком лёгкое…

Этого уж стерпеть Матильда Фёдоровна не могла. Она сперва побагровела, затем набрала полную грудь воздуха. А так как грудь у неё и так была полная, то закачалась, словно два огромных надувных шара.

Все мужчины за столом позабыли даже о брюкве, фаршированной зелёным горошком, и словно загипнотизированные кролики уставились на эти интересные покачивания.

Надежда Петровна, видя, что скандал вот-вот разгорится, предложила гостеприимным голосом:

— А давайте пока передохнём? В гостиной легкие закуски. Там есть и патефон. Желающие могут потанцевать…

При этом головы всех мамашек и дочек моментально, словно подсолнухи к солнцу, повернулись ко мне.

Я мысленно вздрогнул. Танцевать с ними я не хотел совершенно. Тем более под патефон и на глазах всех этих мамочек.

Потому что вот так потанцуешь один танец, а потом сразу жениться придётся. Тем более столько свидетелей.

А Надежда Петровна тем временем продолжила говорить:

— Мужчины могут покурить. А Дуся пока поменяет блюда. Мы потом вернёмся к чаю…

Все с радостью и заметным облегчением покинули гостеприимный стол и ломанулись в гостиную. Я хотел ломануться самым первым, иначе прямо чувствовал, что меня сейчас точно поймают и придётся как минимум танцевать.

Но убежать далеко не успел — меня перехватила Надежда Петровна:

— Подожди, — тихо попросила она.

Ну и прекрасно. Я остался стоять рядом с Мулиной матерью. Рядом остановился Адияков.

Когда мы остались наедине, Надежда Петровна, воровато оглянувшись, не слышат ли гости, торопливо спросила:

— Сынок, ну скажи, тебе кто-нибудь из них понравился?

Я согласно закивал головой, с энтузиазмом закивал, можно сказать.

Надежда Петровна послала ликующий триумфальный взгляд Павлу Григорьевичу. Тот скис, надулся и помрачнел.

Интересно, они что, поспорили? С Мулиной матери станется. Небось на шубу какую-нибудь или жемчуга забились. Не удивлюсь.

— И кто же тебе понравился? — сгорая от любопытства и аж пританцовывая от нетерпения, спросила Надежда Петровна.

— Матильда Фёдоровна, — честно признался я.

Надежда Петровна побагровела, а Павел Григорьевич сдавленно хрюкнул.

Я посчитал, что ответил достаточно искренне и пошел к гостям.

В гостиной, за роялем сидела Ниночка с кисловатым выражением лица и тренькала двумя пальцами какую-то незамысловатую мелодию. Рядом стояла Ирина Семёновна и с гордым видом переворачивала листы в нотной тетради.

— Вам это нравится? — с подвохом спросила меня Анна Васильевна, метнув скептический взгляд на Ниночку.

Я пожал плечами, а потом кивнул.

Анна Васильевна надулась и обиженным голосом выдала последний аргумент:

— А наша Валентина, между прочим, умеет вышивать крестиком! И Лариса тоже!

Я аж икнул.

Когда экзекуция музыкой закончилась, нас позвали пить чай.

И опять все эти разговоры и бомбардировка меня томными и многозначительными взглядами продолжилась.

И тогда мне всё это вконец надоело. Поэтому я встал из-за стола и ушел. Вот так просто, молча, без слов, встал и ушёл. По-английски, не прощаясь.

А когда вернулся (наконец-то!), домой, то обнаружил на кухне Фаину Георгиевну, в волосы которой вцепилась… Марецкая.

Глава 9

— Сука Верка! — воскликнула Фаина Георгиевна и попыталась вырвать свои волосы из рук Марецкой. Её всегда аккуратный пучок теперь разметался и сейчас напоминал какой-то снулый рыбий хвост в период нереста.

Когда же её попытка не увенчалась успехом, Раневская изловчилась и пнула Марецкую ногой. Причём неудачно так пнула. Мало того, что не попала, так вдобавок ещё её войлочный тапок, в которых она так любила ходить по коммуналке, слишком широкий и расхлябанный, моментально слетел и запульнулся куда-то аж под стол.

Фаина Георгиевна осталась, словно Золушка, в одном башмачке. Правда не в хрустальном, а в войлочном, расхлябанном, но тем не менее.

— Ах ты ж, зараза! — прошипела Марецкая, продолжая таскать Фаину Георгиевну за волосы.

— Дамы! — укоризненно сказал я, попытавшись привлечь внимание.

Но мой миротворческий пассаж остался без ответа. Обе великие актрисы были заняты исключительно друг другом и на посторонние помехи внимания обращать не желали.

— Товарищи! — предпринял вторую, более официальную, попытку пацифизма я.