Музыка войны

– Приезжаешь в такое тихое и уютное место и вдруг осознаешь, что не хочешь покидать его так просто. – Сказал я, притянув к себе Яну, когда мы встали на самом краю дороги, боком к туманной пропасти. – Такие странные ощущения… Хочется каждый день просыпаться и видеть эти горы, незыблемые, грозные, вечные…

– Да ты поэт! – Рассмеялась Яна.

– Может быть, следующий отпуск проведем в таком уютном месте в горах?

Яна равнодушно пожала плечами. Почему она никогда не отвечала на мои романтические порывы, почему встречала их всегда столь прохладно?

– Не знаю. Я привыкла к тому, что горный отпуск – это горные лыжи.

– Неужели тебе сложно… просто согласиться со мной? Ведь это ни к чему не обязывает…

– Слушай, если ты опять об этом…

Мы продолжали то ссориться, то мириться, то пререкаться между собой. Должно быть, виной всему было то обстоятельство, что мне по-прежнему было неприятно, что Яна приобрела недвижимость на Кипре совершенно без моего участия. Я тем не менее старался мысленно отдалиться от случившегося, но не всегда выходило, и теперь, когда я глядел на Яну, я будто видел не ее, а чужого человека, гордячку, посчитавшую меня не ровней себе, к тому же что-то скрывавшую от меня. Почему скрывавшую? Отчего подобные обвинения приходили мне на ум? Сонность и леность, объявшие меня в отпуске, препятствовали тому, чтобы я мог немедленно найти ответ на этот на деле важный вопрос.

После того, как мы посетили Монастырь Святого Креста в Омодосе и хорошо провели время за поздним обедом в уютном ресторане, мы выдвинулись в путь в гостиницу. Однако здесь с нами стали происходить чудеса: каким-то образом навигатор сменил маршрут и увел нас на старые горные серпантины в места, которые мы не проезжали на пути в Омодос, а затем и вовсе телефоны потеряли связь.

За горными холмами вдали струились багровые лучи заходящего солнца, они подсвечивали черные волны гор алым и бледно-розовым, как будто прожигали их насквозь. Темнело еще довольно рано, и тихие равнины в ущельях гор, и безлюдные скалы – все, казалось, дышало предчувствием нисходящей на землю ночи.

Меж тем мы плутали наощупь меж деревушек и городов, не понимая, как нас угораздило заблудиться. Яна была за рулем, а я подсказывал ей, но, по-видимому, все время ошибался. Я включал и выключал телефоны, но толку не было: связи по-прежнему не было. Мимо проплывавшие горные деревушки казались безлюдными, хотя за плотными шторами многих окон горел свет; люди почти не появлялись на улицах после захода солнца, а если и появлялись, то они с опаской и какой-то странной отчужденностью взирали на нас. Мы были для них чужаками, и ни тени приветливости, свойственной киприотам, работавшим в туристических зонах, не было на их лицах.

– Если мы через час не выедем на трассу и не найдем заправку, у нас кончится бензин, и тогда все! – Голос Яны прозвучал на удивление довольно спокойно.

– Не переживай, выедем.

– А если не выедем?

– Заночуем в машине. А утром будем искать деревушку, где нам помогут.

– Ага, вообще-то ночью здесь довольно холодно.

Меня удивило, но Яна, произносившая эти слова, не теряла самообладания, будто все происходило не с ней самой, а с кем-то вымышленным, и было не наяву. Даже я, казалось, нервничал, но она оставалась образцом спокойствия. Открытие это резануло где-то глубоко под сердцем, странности и противоречия в ее поведении все более терзали меня, казалось, я не знал настоящую, подлинную Яну ни на половину, ни даже на треть.

– Тогда попросимся к киприотам переночевать. Люди везде – прежде всего люди. Помогут.

– Ага, я с этими чудиками в их трущобных домах спать не буду.

– Почему это?

– Эти киприоты такие… мерзкие. Чернявые, кудрявые.

– Ты сейчас оскорбляешь людей, среди которых сама же хочешь жить.

– Ну и что? Как будто ты считаешь иначе!

И хотя я всегда, особенно в годы отношений с Яной полагал себя за человека не самого доброго, уж не благородного точно, более того, несдержанного, вспыльчивого, часто грубого с людьми, даже меня ужаснули ее откровения.

– Я не считаю никого мерзким. Это как-то… двулично. Зачем тогда ты купила здесь виллу?

– Ради всего святого не учи меня, как ты любишь. Я большая девочка и вправе считать кого угодно отвратительным!

Но Яна не успела договорить то, что задумала, и гневные слова так и не сорвались с ее тонких губ, потому что раздался хлопок, машина подскочила, Яна ударила по тормозам, мы почти сразу остановились: хорошо, что по ночным горным и довольно узким улицам она ехала на низкой скорости, иначе произошедшее могло бы обернуться для нас гибелью.

– Что это? – Голос ее казался ледяным, а лицо по-прежнему нестерпимо равнодушным. Казалось, она так устала бесконечно плутать по серпантинам, что не могла более притворяться, а именно: надевать на себя человеческие переживания!

– Колесо прокололи. Надо менять. Вот здесь поставь машину, я все сделаю. Не волнуйся.

Как будто она волновалась! Мы остановились около двухэтажного домика с полуотвалившимся фасадом, обнажавшим изъеденный временем желтый ракушечник. Окна были закрыты ставнями, и ни единого луча света не исходило из них. Однако рядом стоял припаркованный старый автомобиль с большим кузовом, многочисленными сколами и ржавчиной по краям, какие часто бывали здесь у фермеров и использовались для работы: перевозки корма инвентаря, малой техники. Вид этого транспорта немного бодрил: мы были не на отшибе мира, рядом находились люди, пусть и говорившие на совершенно чужом языке и наверняка не знавшие английского, но все же это были люди, живые существа, которые точно не оставят в беде и поймут, чем помочь даже без перевода, если дела наши пойдут еще хуже.

Вдруг там, где горная дорога резко уходила вниз, мне померещилось сияние, будто кто-то подсвечивал разбитый во многих местах асфальт откуда-то снизу. Я не ошибся: это был автомобиль. Уворачиваясь от ослепительного света фар, я продолжил работать домкратом, надеясь, что путники быстро уедут. Однако свет не гас, а машина, затормозив, остановилась рядом с нами. Кого могло принести к нам в столь поздний час? Неужели это были жильцы дома, у которого мы меняли колесо? Или кто-то решил, что я не справлюсь и мне нужна помощь?

– Саша? Саша, это ты? Какими судьбами?

Знакомый мужской голос почти над самым ухом заставил меня вздрогнуть от неожиданности, но видят небеса, какая это была радостная неожиданность! Друг моей молодости, студенчества, Лешка, все такой же худой, с испещренным родинками бледным лицом, теперь в очках, очутился не только на Кипре, но и в той же глухой деревушке, что и мы. Мы крепко обнялись. Казалось, само провидения свело нас вместе в эту светло-лунную и необыкновенно звездную ночь. Как знать, не заплутай мы тогда, мне не удалось бы встретиться с другом. Из всех людей Кипра судьба послала нам на извилистой горной дороге не просто русского путника, но моего лучшего друга юности!

Из машины вышла жена Леши – невысокая и очень миловидная женщина с темными короткими волосами и очень притягательными, полными алыми губами, при взгляде на которые забывалась общая невыразительность остальных черт лица. Я знал, что год тому назад или больше они расписались в спешке, не сыграв свадьбы, потому я почти не помнил его жену по редким встречам, что все же случались, а их ребенка тем более никогда не видел.

– Леха! Вот так встреча! Мы здесь в отпуске, вы тоже? Где ваш малыш?