Мы побелили солнце

– Интересно, конечно, ты живешь. И память всю бедному ноуту забил… Игр-то сколько!

– Да он их все равно не тянет.

– Ну и чего ты их тогда коллекционируешь?

Вздыхаю. Рискую заглянуть ему через плечо. Он копошится в настройках и что-то ремонтирует, но что – я все равно не понимаю.

– И чего он у тебя так нагревается? – он проводит ладонью по нижней части ноута. – Сколько раз ломался?

– Ну, – я запинаюсь. – Мы с бабой возили его в ремонт…

– Когда на кровати лежишь, нужно под ноут подкладывать что-то твердое, а то кондер своим пузом ему забиваешь. Он перегревается и ломается.

– А вы всегда так делаете? Вот прямо что-то под него подкладываете, когда на кровати с ним лежите?

Я хотел съязвить, но моя попытка его лишь веселит. Попутно скользя тонким пальцем по интерфейсу, он смотрит на меня.

– Я никогда не лежу с ноутом в кровати, – осаждает меня Игорь. – Мне так неудобно. Я же рисую.

– Вы рисуете? – восхищаюсь. – Прям… на компе? В фотошопе?

– В "Крите".

– А что рисуете?

Он криво улыбается. Щелкает на каком-то пункте, и на экране высвечивается загрузка. Зеленая полоса только начинает зарождаться и медленно, лениво расти.

А Игорь откидывается рядом со мной на подушки.

– Комиксы, – признается, почему-то пряча взгляд.

– Серьезно? – пододвигаюсь к нему ближе, пока загрузка тянется на экране ленивой улиткой. И ведь действительно: он держит ноут приподнятым с одной стороны, чтобы поступало охлаждение. – Сами придумываете? А про что?

– Ну-у, – он смеется. – У меня мозгов не хватит самому что-то придумывать, я ж не писатель, – стучит пальцем по лбу. – Беру известные мультики и книги, переделываю на современный лад, рисую – и вуаля!

– Какие уже взяли?

– Ну, например, сейчас я работаю над "Крокодилом Геной".

– Хуманизируете?

– Не, хуманизировать я не умею. Рисую в стиле фурри. Все по стандарту, только у меня крокодил не в зоопарке работает, а живет в качестве экзотичного питомца у чокнутых хозяев.

– Ага…

– Да, и эти хозяева его кастрировали. Поэтому теперь наш Гена уже и не мальчик, и не девочка, а просто асс. Как-то раз он знакомится с молодым парнишей Чебурашкой, а Чебурашка у меня гей. Конечно, он влюбляется в красавчика-крокодила и страдает от безраздельной любви.

Взволнованно молчу. Услышанное меня будоражит и заставляет вспотеть ладони. Я даже чувствую, как заливаюсь краской, но все равно спрашиваю – чтобы Игорь не посчитал, что мне неинтересно:

– А… Гена?

– А что Гена? Он же асексуал, ему фиолетово.

– О…

– Да, а конец обязательно будет трагичным. Но я пока не придумал, Гена помрет или Чебурашка. Или все сразу. Хэппи энды на дух не переношу, люди их не запоминают.

Прокашливаюсь. Поправляю очки и осторожно уточняю:

– Игорь Палыч, а разве, – я останавливаюсь, подыскивая подходящее слово. – А разве крокодилов кастрируют?

Он запинается. Строго смотрит на меня.

– А ты держал хоть одного крокодила?

– Нет, но я б на вашем месте хотя бы в инете уточнил.

– Я че, пособие по разведению крокодилов пишу? Кому надо, те сами загуглят.

И я снова замолкаю. Но Игорь же при упоминании любимого занятия так воодушевился…

Поэтому осмеливаюсь спросить еще.

– А еще у вас какие комиксы есть?

Его взгляд снова светлеет. Гордо вскинув голову, делится:

– Мне нравится "Простоквашино". Родители Дяди Федора были маньяками и садистами, содержали незаконные бордели с несовершеннолетними. Мать Федю избивала, отец – насиловал, поэтому мальчик спасался от них в подвале вместе со своим котом Матроскиным и собакой Шариком. Разрушенная родителями психика повлекла за собой шизофрению, и пацану казалось, что животные с ним разговаривают, а подвал – спроецированная больным сознанием деревня "Простоквашино".

– Нихрена себе, – вылетает у меня. – Вот это триллер… А вы еще говорите, что придумывать не умеете!

– Да разве ж я придумываю? Я только чужие идеи переделываю. О, или "Малыш и Карлсон"! А, не, – он будто бы впервые смотрит на меня за вечер. – Такое я тебе рассказывать не буду, ты еще маленький.

– Еще хлеще "Простоквашино" и "Чебурашки"? – не верю своим ушам и не верю той стороне личности Игоря, которая стала мне открываться.

– О-о, гораздо! Главное, что людям нравится. Аудитория пока не то что бы большая, но она есть. Читателям сейчас что интересно? Либо порнография, либо расчлененка, либо и то, и другое. Вот я вкусам большинства и следую, а лично мне все эти извращенства до фонаря. Просто рисовать очень люблю.

– Это прикольно, – делюсь неуверенно, обнимая колени. – В смысле, что вы нашли себе любимое дело, и что людям нравится. Да и сами сюжеты классные, только странные немножко. Но я бы почитал. Хотя бы про Чебурашку.

– Как-нибудь дам, – обещает. – Только бананы все зацензурю.

Меня привычно перекашивает в судороге.

– Бананы? – закашливаюсь. – А откуда вы зна…

И вновь чувствую, как к щекам приливает кровь. Да что ж сегодня такое! Игорь будто надо мной издевается!

– Ты в деревне на улицу хоть выходил? – задумчиво смотрит на меня. Полосочка загрузки доползает до конца, Игорь закрывает ноут. – Такое ощущение, что ты всю жизнь просидел в своей комнате.

– Ну… да. Вечером. Иногда.

Он вдруг подскакивает, отложив комп. И, судя по его горящим глазам, идея ему в голову пришла и впрямь суперская.

– Ты домаху на завтра сделал?

Решаю не лукавить.

– Мне физичка доклад задала.

– Да утром скачаешь. Я показать тебе кое-что хочу. Собирайся.

И настолько уверенно он произнес это "собирайся", что у меня не возникло даже мысли отказать. Да и собираться мне, в общем-то, было не нужно: любимое худи было на мне, очки – на мне.

– Так я уже собран.

– Погнали тогда! – оживленно восклицает Игорь и чуть ли не вылетает из моей комнаты.

Снова большими шагами, а я снова не поспеваю за ним. Мать что-то кричит нам вслед, но ни мне, ни Игорю это неинтересно. Он раскрывает дверь и приглашает меня выйти.

А я еще не знал тогда, что прямо сейчас меня ждет самое ужасное и самое прекрасное, что будет сегодня со мной впервые и станет сопутствовать до конца моих дней…

Пшеница и Признание