My Ultimate Summer Playlist

– Попрошу без приписывания мне лишних заслуг. Я – ирландец в энном поколении, и никаких нацистских дивизий за мною не числится.

– Зануда, – пробурчала я, пролетая мимо ноута с шортами и тут же несясь обратно за юбкой.

– Остановите планету – я сойду, а то что-то тошнит, как с перепоя, – сказал Энди вместо прощания после того, как я уже пятый раз пролетела мимо с неподходящими шмотками. – Если все-таки соберешься, хоть скинь фотку того, на чем остановилась.

– И тебе приятного вечера.

Платья я откинула сразу вместе со шпильками и прочим парадно-выходным официозом. Никаких намеков на романтику. Шорты и короткие юбки полетели вслед за предыдущими вариантами. Никаких открытых конечностей, которые можно было бы принять за намек к действию. *Паранджу надень, – посоветовал внутренний голос, – и приведи с собой выводок детей, как отпугивающее средство.* В конечном итоге я остановилась на черной юбке с этнической вышивкой по подолу и футболке с Faun. Хиппи/не хиппи, свидание/не свидание. То, что доктор прописал. Впрыгнула в кеды и ушла под землю, в метро.

Вскоре я уже была на площади Сейнт Джеймс и заметила Шона на ступеньках библиотеки. Вид у него был тоже скорее неформальный, так что неловкостей дресс-кода возникнуть не должно. Парень надел джинсы и рубашку в клетку, следовательно, на какие-либо официозы меня не потащит. Вот и славно. Театр или выставка. Судя по оговорке по поводу материальных издержек, что-то авангардное и богемное. Меня вполне устраивает. Сосредоточенный изучающий взгляд расслабился, уступая милому и приветливому. На сегодня с меня хватит искусства дедукции.

– Надеюсь, угостить тебя мороженым входит в бюджет мероприятия? – спросил Шон, направляясь к Грин парку.

– Смотря каким, – улыбнулась я и окончательно расслабилась. – Спрашивать, куда ты меня ведешь, бесполезно, да?

– Догадливая, но, если что, это не темный угол в парке.

– Да что ты! А я-то уже размечталась. Темные аллеи… Извини, Шон, но на маньяка ты не тянешь. Даже с приличной натяжкой.

Мы поблуждали по парку, съели мороженое и даже не одно. Я изо всех сил пыталась не язвить и быть милой. Видимо, у меня это получалось лучше, чем представлялось со стороны. Шон ведь не сбежал. Мы вышли из парка и свернули на одну из узеньких улочек старого города, потом на другую. Темнело на улице, темнело и в узких переходах.

– А кто-то обещал, что никаких темных углов не будет, значит, темные подворотни не в счет, – улыбнулась я парню, а сама подумала, что вздумай сейчас нарваться на грубость и довести его до ручки, то вовек отсюда не выберусь. Буду блуждать, как герой прославленного романа Виктора Гюго, пока не попадусь шайке отпетых мошенников и пиратов, примкну к ним и «стану пиратом-гадом, всех поставлю»* кхм… поставлю на место, в общем.

– И темные клубы тоже, – после очередного поворота он подал мне руку на крутой лестнице в полуподвал.

Мы оказались в одном из помещений, которые и без обработки в фоторедакторе выглядят, как старые выцветшие снимки. Грубые стены из камня, старые столы в царапинах, скрипучие стулья из разных наборов, приглушенный свет и воздух, будто с браком, как на пленке (нет, я не под ЛСД, но была бы, объяснила лучше). Что-то неуловимое, похожее на сигаретный дым без запаха всегда витает в таких местах. Давно же я не бывала в уютных подвальчиках андеграунда. Еще со Львова. А это, соизмеряя с темпами развития моей биографии, все равно, что в прошлой жизни.

Зал был пуст, лишь несколько столиков сиротливо жались друг к другу в нишах, хотя ясно было, что в любой другой день ими была заставлена вся площадь клуба. Сейчас же на полу лежали кариматы и пледы. Мы тоже получили свой набор на входе. Публика собралась весьма разношерстная и, вздумай я надеть корсет вместо майки или прямо поверху, не была бы самой “пестрой”.

– Куда ты меня привел? – я была удивлена, действительно удивлена. Шон мне не казался парнем, который знает о таких вот подпольных собраниях на кариматах в центре Лондона. Меня все больше и больше пробирало “чувство, которое словами можно выразить только по-французски”**, будто я попала в прошлый век в один из клубов Нью-Йорка. А когда публика соберется и в достаточной мере наберется дешевого чернильного пойла, на сцену выйдет Аллен Гинзберг и затянет свой «Вопль».

– Увидишь, – улыбнулся моей реакции Шон.

Мы уселись на пол и укутались пледами, взяли мате, и почти сразу на сцену вышел парень, сидевший в первом ряду, достал потертую тетрадь и без вступления начал читать… стихи. Боги, машина времени перенесла меня во времени и пространстве! Та же простая речь, яркие образы и смысл на грани скандала. Его я слушала, как откровение, наверное, так же действовали на людей Грегори Корсо, Майкл Макклур и Фрэнк О’Хара. Дальше парня сменил следующий чтец, и цепочка не обрывалась. Кого я слушала со всем присущим мне вниманием, кого напропалую обсуждала с Шоном, высвобождая долго сдерживаемые потоки сарказмов.

Настала пауза и я подумала, что это конец или антракт, но все собравшиеся обернулись к нам. Я непонимающе воззрилась на Шона.

– Ты же у нас литературовед. Не верю, что у тебя не найдется пары стихов в загашнике. Вход сюда строгий: или поэт, или с поэтом. Вот я и представил тебя поэтессой. Знал, что просто так ты не согласишься, – проговорил он мне скороговоркой.

*Мама говорила, носи с собой сковородку или рогач для печи, сейчас бы пригодился, – ликовал мой внутренний голос.*

– Если бы ты предупредил меня, то я бы тетрадь, как тот первый, прихватила, – буркнула я и поплелась на сцену.

– Спичи до меня тут никто не говорил. Но благодаря друзьям, которые сообщают о чем-то важном в последний момент, а еще чаще, когда уже поздно, – толпа согласно закивала, – мы оказываемся в щекотливом положении. Я, к примеру, оказалась частью реминисценции бит-культуры. Парень, который притащил меня сюда, просто прикрылся мною, как щитом. Я с ней, она – поэтесса. Хотя, признаюсь, за последний год я не писала ничего поэтичнее магистерской по Чарльзу Буковски. За что искренне прошу прощения у вас, лондонцев, ибо ваш город потрясающий и стоит тысяч признаний в любви в стихотворной форме. Но, поскольку мне не дали подготовится, читать я буду на родном мне украинском. И, чтобы не утомлять вас, это будет одно стихотворение, частично связанное с вашим прекрасным городом. Надеюсь, вы меня поймете, ведь поэзия – универсальный язык.

Я глубоко вдохнула и закрыла глаза, представляя себе написанные больше полутора лет назад строки.

Прочитав последнюю, я улыбнулась и спустилась в зал. Не помню, в каком настроении и почему я писала это, но сейчас на меня обрушился весь смысл предугаданных событий. Видимо, я читала последней в этой части программы, по крайней мере. Все говорили, как им понравилось, хотели «урвать» кусочек экзотики, пообщаться с украинкой. Ведь некоторые из них даже о существовании такой страны не слышали, а те, кто знал, думали, что язык у нас общий с северными соседями – великий и могучий русский. Среди заинтересованных была даже девушка с отделения украинистики. В тот момент, когда она пристала ко мне с расспросами, я почувствовала себе в программе “В мире дикой природы” в роли последней. Пренеприятнейшее ощущение. Больше никогда не буду смотреть Animal Planet.