Мысли о главном. О жизни и смерти
Шрифт:
Продолжая идею первостепенности значения тела, скажу следующее: всякое живое существо (в силу действия своего ноумена!) стремится владеть не только самим собой, но с необходимостью «заручается» и продолжением его в виде приручённой, целесообразно преобразованной среды. Таким образом, оно сущностно обретает как бы два тела, два дома: первый дом – собственно тело – и тело вторичное, которое строится вовне и многократно.
Плацента, кокон, нора, муравейник, терем, оберегающее слово – всё это проявления той же внутренней сущности, жажды иметь себя ещё и рядом с собой, иметь пределы вне себя. Чем более развито существо, тем раньше (уже с эмбриона) и сильнее оно стремится обзавестись домом в этом глубоком и многозначительном смысле.
Напрашивается вопрос: не противоречит ли принцип домостроительства принципу символистского «инструментария»? Подчеркнём ещё раз – символистский «инструментарий» делает жизнь жизнью, держит собой всю её информатику. И вместе с тем направляет динамику жизни так, чтобы она была способна домостроительствовать.
Не боясь повториться, позволю себе сделать далеко идущие выводы. А именно: самое фундаментальное качество всякого живого тела, в отличие от неживого природного тела, – это способность к целеустремлённому созиданию новой среды, новой природы, приспосабливаемой, приручаемой «под себя». Следует подчеркнуть, что это домостроительство осуществляется непременно как творческий, созидательный акт, а не как невольные «отходы производства». (Ещё В.И. Вернадский отмечал как одну из важнейших функций живого вещества – средообразующую функцию, своей творческой мощью преобразующую биосферу.) Это способность изменять не только вещество и энергию окружающей природы с её физическими и химическими свойствами, но и самоё пространство-время! Никакие другие тела в мире свою среду целенаправленно не созидают. В этом и состоит вселенское творческое предназначение живой материи.
В этой связи хочется привести глубокое размышление философа и богослова отца Сергия Булгакова. В своей книге «Свет невечерний» он высказывает глубокое убеждение в том, что в мировом процессе «меональная основа телесности» из потенции переходит в актуальность и «утверждает свою актуальность». И затем, развивая свою идею, говорит: «Земля в этом смысле есть становящаяся духовная телесность, она лишь стремится стать той «новою землёю», которая выявится по окончании мирового процесса, когда чёрная и тёмная масса преложится в «море стеклянное, подобное кристаллу»… Это таинственное преодоление материи идеей мы наблюдаем при всяком изведении «из тёмной глыбы ликов роз», деревьев, цветов и злаков, стремящихся создать себе тело, явить в нём свою идею. Это же самое осуществляется и искусством, просветляющим материю идеей. Наконец, это же самое человек в духовной работе производит и над самим собой, созидая своё высшее Я, а через него изменяя и своё тело. Тело и материя отнюдь не тождественны, как это обычно считают, связь телесности с материей есть загадка, по-своему не менее таинственная, нежели связь души с телом; бестелесное же существование идей есть фикция и абстракция: nulla idea sine corpore. Вся земля есть потенциальное тело…» [118] .
118
Булгаков С.Н. Свет невечерний. СПб., 2008. С. 352–353.
Такова планетарная парадигма о. С. Булгакова. Не следует ли из этой его идеи о планетарной телесности жизни идея о собственной её центричности?
Известно, что вездесущность жизни ограничивается её привязкой к нашей планете, планетоцентричностью. Однако феномен планетоцентричности жизни состоит ещё и в том, что она сама создаёт эту свою центричность. Она преобразует планету своей работой, всё более насыщая её своей энергией, своими эманациями, своей живоносностью, и сообщает ей тем самым всё большую цельность, своеобразную и уникальную; прорисовывает её лик, делая его всё более выразительным и необыкновенным.
Великая идея единства человека и среды (как и всего живого), та идея, что сама вселенная может быть мыслима как продолжение человеческого тела, более того, как особое вселенское тело его, не оставляла священника Павла Флоренского. «Различными путями, – пишет он, – мысль приходит всё к одному и тому признанию: идеального сродства мира и человека, их взаимообусловленности, их пронизанности друг другом, их существенной связанности между собой… Биологически – окружающее нас, есть наше тело, продолжение нашего тела, совокупность дополнительных наших органов» [119] .
119
Действительно, рыбы или птицы (или другие животные) так тесно слиты со своей средой, что хочется думать, что они и порождены этой средой! И в самом деле, так оно и есть в глубокой своей основе: именно среда даёт им основу, и благодаря этому сама как бы получает завершение в своём развитии. (Здесь проглядывает всё тот же антропный принцип.) См.: Священник Павел Флоренский. У водоразделов мысли. Т. 1. М., 2013. С. 457.
От себя добавим: домостроительство – это планетарность в устроении всякой земной жизни. И уж тем более планетарность домостроительства присуща человеку. Я считаю, что тело – это мостик, соединяющий душу с планетой и таким образом делающий душу планетной.
И ещё, повторюсь: проблема дома – это проблема тела; тела, всё более одухотворяемого. В этом и суть домостроительства.
Когда умирает близкий человек, мы тяжко скорбим. И не только из-за того, что
больше на этом свете никогда его не увидим, не услышим, не приголубим… Скорбь эта тяжела и метафизически – она о разрушении цельной человеческой личности, ибо душа отпадает от тела, и оба впадают в сиротство. Душа, отделяясь от тела, теряет свою какую-то фундаментальную цельность. А о теле и говорить нечего: оно просто распадается. Конечно, в ином мире, куда попадает душа, своя реальность, духовная. Но эта духовная реальность нуждается в единении с «низшей», плотяной, земной реальностью, которую можно рассматривать в качестве её особого, земно-вселенского тела – тела запредельного. Запредельного – так как пределов его мы не знаем. Флоренский утверждает: «Человек есть бесконечность» [120] .120
Священник Павел Флоренский. У водоразделов мысли. Т. 1. М., 2013. С. 456.
Духовная реальность пребывает в единстве с «плотяной», грубо-вещественной реальностью. И человек с его «плотяным» телом (есть ведь и духовное тело) и с его бессмертной душой является мостиком между двумя этими реальностями. (Не зря Плотин называл душу амфибией, хотя точнее было бы, пожалуй, назвать амфибией всего человека.)
Итак, духовное бытие нуждается как в малом человеческом теле, так и в бесконечно большом, космически запредельном, вселенском теле. Тело материальное – великая Божия тайна. Об этом писал и Мотовилов. Здесь мы присоединяемся к удивительно ёмкому прозрению Павла Флоренского, который сказал: «Человеку-мужу надлежит любить Мир-жену (Мир-жена соотносима со вселенной – автор), быть с нею в единении, возделывать её и ходить за нею, управлять ею, ведя её к просветлению и одухотворению и направляя её стихийную мощь и хаотические порывы в сторону творчества, чтобы явился в твари её изначальный космос» [121] .
121
Там же. С. 456.
Близко к этому высказывание отца Сергия Булгакова: «Но человеку свойственна не только возможность творчества и даже известная его неизбежность: оно же есть и его долг, Божия воля о нём…Человек послан в мир для творчества в нём…Творчество было всегда свойственно человеку, ибо без этого он утратил бы свою человечность» [122] . К этой мысли, думаю, охотно присоединились бы философы Н. Бердяев, Н. Муравьёв, Пьер Тейяр де Шарден, натуралист В.И. Вернадский, мистик-тайнозритель Даниил Андреев. Никак нельзя забывать золотых слов богослова Иустина Поповича: «На логосном основании человеческого боголикого существа время и вечность органически соединены, онтологически связаны соразмерно величине человеческого существа. Опираясь на эти имманентные элементы вечности в себе, человек может превратить себя в дивное существо. Боголикость есть неиссякаемый источник Богостяжательных творческих сил в человеке, с помощью которых человек созидает себя как существо вечное» [123] .
122
Прот. Сергий Булгаков. Невеста агнца. М., 2005. С. 356.
123
Преп. Иустин (Попович). Философские пропасти. М., 2004. С. 93–94.
По сути, речь идёт о «воплощении» человека (термин Павла Флоренского), о насыщении «тёмной материи» (выражение Мотовилова) мира духовными энергиями, усвоенными человеком от Бога. Не для этого ли человек должен, по слову святого Серафима Саровского, «стяжать духа Святаго»?
Человек – домостроительное существо изначально и преимущественно. Так он задуман Богом, ибо призван воплощать Его замыслы. Ему суждено преобразовывать мир, пересозидать его! Это призвание человека благодаря «разуму целого» (выражение Гудвина) обнаруживает себя уже с зиготы, с первых шагов эмбриогенеза. Так же и мозг функционирует по принципу домостроительства [124] .
124
Свои исследования мозга К. Прибрам резюмирует фундаментальным заключением: «Единственная возможность у организма управлять собой – это что-то делать, воздействовать на свое окружение». См.: Прибрам К. Языки мозга. М., 1975. С. 236.
Вообще, для человека дом – не просто кров и защита. Нет, это некий организм, выражающий сущность каждого данного человека, зримо являющий его душу, выказывающий в плоти дома его материализованный, овеществлённый язык. В идеальном случае это твой собеседник и друг («дома и стены помогают» – говорит народная мудрость), нечто живое, хранящее тайну твоей личности, некий знак твоего доверия окружающему миру. А вовсе не защита-оборона от него, как обычно думают. Без этого доверия настоящего дома не построить! Если же вместо дома воздвигают недоверчивый, настороженный и отчуждённый замок, то это уже будет не дом, а скорее узилище или склеп; и уж вовсе не друг и не собеседник.