На чужой войне
Шрифт:
Пока я разбирался с этим, шибко шустрым, Марк забил упавшего, и мы втроём обрушились на последнего, оставшегося в живых, супротивника, опустив, таким образом, его шансы на жизнь до нуля. Тот пытался их поднять- громко, прямо истерично созывая на помощь подельников по своему нелёгкому ремеслу, но те попросту не успели- слишком быстро он закончился. Проделали в нём несколько не совсем аккуратных дырок, способных при неоказании своевременной медицинской помощи привести к летальному исходу; чем мы, естественно, не стали заморачиваться, и бросили того на скорую помощь, спешащую сюда с криками и матом, а сами рванули прочь с этой, ставшей для всех нас роковой, горочки…
Уходили сначала лесами, потом- по дороге. Ещё будучи на горушке, оглянулся окрест с мыслью- куда бежать?- но выбора особого не заметил: сзади прочие неудачники сегодняшнего дня прорывались сквозь безжалостных
После спуска, уже в лесу, перевязали раненого, несмотря на большую кровопотерю из последних сил державшемуся за нашу маленькую компанию. Я это оценил, и скомандовал привал. Отдохнули, заодно познакомились- молодой парень действительно оказался оруженосцем, в только что прошедшей битве потерявшем своего господина. Поскольку это не Япония, то шевалье Арман д’Апинак (таким имечком родители его наградили), не знавший, что в этом случае он просто обязан вспороть себе живот специальным ножиком, помолился за душу господина, и…жить-то как-то надо, а потому попросился в наш отряд. Будучи происхождением из небогатых дворян, живущих лишь службой сеньору, в оруженосцы сына которого он так неудачно пристроился, после гибели последнего не питал иллюзий в отношении к нему со стороны окружающих при возвращении домой. Господин умер, а у него лишь царапина- так, или примерно так, скажут, или, как минимум, подумают- а это уже клеймо, от которого и за всю жизнь можно не отмыться. Что же, человек вроде не трус- бился возле тела господина до последнего, там бы, скорее всего, и прилёг бы навеки, кабы не мы- отчего бы такого бойца и не взять.
Ближе к городу редкие ручейки беглецов превратились в полноценную реку. Они всё ползли и ползли, ободранные и голодные, в большинстве своём без оружия и коней, многие- ранены. Уходившие под звуки фанфар, вернулись под скорбный плач стоявших по обочинам женщин.
Побеждённые толпились возле ворот, полностью их перекрыв, в надежде пройти в город. Но тщетно- архиепископ велел направить разбитое воинство в прежний лагерь, а тем, кто всё же попали в город не завидовали, так как эта категория состояла из готовых к отпеванию, или стоящих в полушаге от такого. В их число попали тяжелораненые граф Жак де Бурбон, и его старший сын Пьер. Сначала, на третий день после битвы отчалил на тот свет граф, а следом- и сын.
Место встречи, как известно, изменить нельзя- вот и мы, побродив по лагерю, вернулись к старой стоянке. Надежда, что мы не единственные выжившие из дружины, жила в наших сердцах. И не напрасно- здесь уже устроились трое солдат. Горел костёр, над ним висел котелок, в котором что-то энергично кипело, распространяя вкусные запахи. Вскочившие при нашем появлении, парни радостно приняли нас в свою компанию, расспрашивали что да как, но нам было не до разговоров- голодный желудок живёт другими мыслями. Лишь утолив первый голод вернулись к беседе. Спрашивали, не видели ли того или этого, но меня волновало отсутствие барона. И не напрасно. Один из солдат сказал:
– Это было уже в самом конце. Когда все побежали- я и увидел барона,- он опустил глаза, помолчал, затем с трудом продолжил,- ему уже было не помочь. Он ещё стоял, но одну руку ему уже отрубили, и…Нет. Я был слишком далеко, я…
Он опустил голову и замолчал. Было видно: ему не по себе от того, что бросил- пусть и в безнадёжной ситуации- своего командира. Слова упрёка вертелись на языке, но все промолчали- сами не без греха. А ещё…что я теперь скажу Маше?
Неделя пробежала в заботах и тревогах. Из двух баронских десятков, ушедших в поход под Бринье, обратно в лагерь вернулось лишь семь бойцов, плюс Арман, да я- девятый. Прочие же: либо погибли, либо попали в плен. Поскольку барон погиб- а его гибель, как оказалось, видели ещё несколько человек- как единственный “дворянин” среди выживших, принял временное командование на себя. Было чем занять себя: тут и довольствие- слава богу, что горожане нас не бросили в беде- и ранения: многие, просто обмотанные, не всегда чистыми, тряпками, или банально купированные при помощи прижиганий (здесь это самая распространённая практика)- загноились. А там недалеко и до гангрены. И так как ранеными были практически все, а тех кто мог лечить катастрофически не хватало-пришлось и мне, по принципу, можешь- делай, временно переклассифицироваться в лекари- никогда им не был, но вы удивитесь сколько нужного, и не очень, мы нахватались в наш информационный век. Правда, с навыками проблема, но начинать всегда трудно. Коротко говоря, наловчился чистить раны обычным кухонным ножом, а поскольку со спиртом здесь напряг- вино есть, и много, но слабенькое, и местные его только внутрь употребляют- то опять же прижигаю. Моё главное отличие
от прочих подобных коновалов в том, что на всех этапах операции стараюсь придерживаться чистоты- для местных это в диковинку, но так как от моего лечения пока что никто коньки не откинул, то и в колдуны записывать не спешат. И да, я в курсе, что окромя прижиганий есть варианты получше, но не в этих же условиях. Потом как-нибудь, быть может, на эту тему поэкспериментирую, а пока и этого довольно.Тревогу вызывали доносившиеся до нас отголоски последствий поражения под Бринье: объединившееся для битвы войско рутьеров, снова рассыпалось на осколки, расползаясь ненасытной саранчой по плодородному югу. Снова горели замки, деревни, церкви… Душа моя рвалась назад- в замок, к милым зелёным глазам, а руки делали свою грязную работу. Понимал, если там что нехорошее случится один я мало что смогу сделать, но…уйду. Ей богу- уйду! Так как уже сил нет терпеть эти беспокойные дни и бессонные ночи.
Наконец, когда я уже был готов отправиться в свободное плавание, прибыл освобождённый из плена рутьерами для переговоров лейтенант короля- де Транкавиль. Ещё неделю шла волокита по выкупу воинов из плена, и других, не менее важных вопросов. Но мне уже стало всё равно, казалось, что опаздываю…или уже опоздал. Переговорил с бойцами на тему, кто пойдёт со мной до дому- оказалось, что уже все по горло сыты местными приключениями и просто жаждут отбыть в родные пенаты. Я, конечно, рад, однако- это одному, как нищему, только подпоясаться, а отряду- много чего потребно. Опять волокита…
Нашли лошадку, телегу. А тут и де Транкавиль заключил перемирие с рутьерами до 26 мая. Должно хватить… Загрузили продовольствие, двоих неходячих, и не ставя в известность наших мутных командиров, отбыли в Форе- поближе к дому. Вот, не думал, что здесь про какую-нибудь местность так подумаю, но вот ведь, Михалыч, как оно бывает. Теперь бы ещё добраться без приключений…
Эпилог
Путешествие наше протекало вполне спокойно вплоть до самой столицы графства, мы вообще за исключением некоторых последствий бедствия, развернувшегося в этих благодатных землях -в виде обгоревших деревень и разрушенных замков- людей почти и не видели. И это было благом: в такие беспокойные времена человек человеку- скорее волк. Видимо, сию истину понимали и немногие из встречающихся нам по дороге, наблюдаемому хотя бы по скорости с которой они освобождали дорогу нашему вооружённому отряду, да и вообще- стремились исчезнуть с глаз долой.
В столице не задержались: разбили, не заезжая вовнутрь, лагерь возле городских стен, отправив на городской рынок лишь Марка- за информацией. Нам позарез нужно было узнать, что творится в графстве, а особенно- в районе нашего замка. Марк не разочаровал и кое-какие сведения принёс, но их содержание вызвало лишь ещё большее беспокойство: ранее в районе замка наблюдали большие отряды бригантов. Сам по себе, этот факт пока ни о чём не говорил, но зная паскудную натуру рутьеров хватать, что плохо лежит- это вполне могло привести к нехорошим последствиям. А ослабленный гарнизон и давно требующие ремонта стены будто приглашали разбойников в “гости”. Учитывая всё это, мы задержались у Фёр только на вечер и ночь, а на рассвете устремились далее- к родным “берегам”.
Предчувствие, томившее меня и гнавшее скорее назад- в замок, к несчастью, не обмануло: там, где стояло крепкое укрепление, ныне чернели бесформенные груды камней, и лишь местами правильными линиями напоминали прежде стоявшие здесь стройные башни. Уж лучше бы оно подвело…
Я оставил свою команду у подножия холма: никто не последовал за мной, очевидно предполагая, что они могут здесь увидеть. И лишь я, до сих пор неверящий, что больше не увижу то, единственное, которое роднило меня с этим временем: медленно- будто во сне-переставляя дрожащие ноги, поднимался вверх- к развалинам.
До этого мы побывали в близлежащей деревне, желая увидеть знакомых, и быть может, узнать более- но нашли там лишь тишину. Все исчезли… Почти: за исключением нескольких объеденных животными и полуразложившихся трупов, принадлежавших, по всей видимости, бывшим хозяевам этой деревни. После обнаружения которых на максимально возможной скорости рванули сюда- к замку- но это уже не играло никакой роли,- мы безнадёжно опоздали.
Поднялся на верхушку холма и, приблизившись к почерневшим стенам, положил на них руки- под ладонями скрипнула сажа, медленно осыпаясь на землю. Но я этого уже не видел: слёзы на глазах застили для меня весь белый свет, а в груди вдруг закончился воздух. Скрючившиеся пальцы поползли вниз, оставляя за собой полосы, и тело мешком осело на чёрную землю. Острая боль от потери, будто ножом, полоснула сердце, и в отчаянии обратил лицо в небеса, вырывая из груди всхлипывавший крик: