На чужой войне
Шрифт:
Ржаной хлеб, лук, яйца вкрутую- вроде простая пища, а у меня слюней полон рот- так соскучился. Но сдерживаюсь и поглядываю на компанию, мало ли- а вдруг какие особенные культурные обычаи присутствуют. Например, яйцо с тупого конца разбивают, а я возьму- да и шмякну с острого. Всё- еретик. Нет- нам такого кина не надо.
Присели за достархан, но к еде не притронулись, руки сложили перед собой, вроде как молятся. И я за ними якобы повторяю- шевелю губами и издаю мало разборчивые звуки, стараясь не выбиваться из общей тональности. Так-то особо в религии не разбираюсь, но на войне неверующих нет. Другое дело во что верить: кто-то в Христа, а кто-то и автомат божеством считает. Но не мне их судить, да и не вам- окажетесь там поймёте почему…
А пока молимся. И
– ----
Мари советовалась с Гюнтером. С таким отрядом: раненый, девушка и Простофиля- следовать по прежнему курсу было бы безумием. Нужно возвращаться, но где гарантия, что и на обратном пути их не поджидают подобные приключения. Сегодняшний день стал для неё самым страшным в той жизни, что она прожила, и повторять такое не желала от слова совсем. Однако, как же быть? Её взгляд невольно остановился на незнакомце: красивый, стройный парень, правда заросший, и какой-то неухоженный что ли, но не это главное. И даже отсутствие руки имело небольшое значение, так как в такие времена количество одноруких воинов не уменьшалось, а наоборот- увеличивалось. И теперь это воспринималось как обыденность, главное- живой.
Но он её пугал своей смертоносностью- она невольно наблюдала весь бой от начала до конца, видела как гибли её защитники, и молилась, понимая, что всё- это их конец- и уже готовилась к смерти, ведь плен был намного страшнее; но пришёл незнакомец и враги как-то резко умерли. А после… после он не подошёл и не представился, как в её понимании должен был поступить каждый благородный человек. Да, и не благородный- тоже. Нет, он лишь окинул их побитую группу холодным равнодушным взглядом, от которого её передёрнуло, прислонился к дереву и, кажется, уснул. Заснул! А она теперь должна думать, что это было и зачем!
Хорошо, Гюнтер успокоил- это не враг. Будь по-другому, они уже были бы на небесах, и он с Простофилей- ей были бы плохими защитниками. Ну, что говорить, ты же сама всё видела. Да… Она всё видела, а потому поверила старому воину безоговорочно. И тогда Мари решилась. Отряхнула с платья приставший мусор, поправила выбившийся локон за ушко, улыбнулась чему-то, и пошла…
– ----
Солнечный день сменился багровым закатом. Будто нарисованное торопливым художником, небо раскрасилось в замысловатую палитру цветов от желтого до сиреневого, подарив на короткое время миру великолепную картину. Но время неумолимо, и вскоре лишь узкая багровая полоса над верхушками деревьев среди сиреневого океана набегающей ночной тьмы напоминала о недавнем буйстве красок. И постепенно растворяясь в ней до полного исчезновения. Смерть, как обычно, победила жизнь. Наступила ночь.
В лесу затихали последние движения. Мир как будто замер в ожидании чего-то. Тем громче звучали любые звуки, казалось сам лес прислушивается и недовольно качает головой. На лесной полянке у костра сам собой стих разговор. Я, от нечего делать, рассматривал своих новых попутчиков- ну, я так понял Машину пантомиму, а что она имела в виду… Получилось нечто следующее: Машка ручкой на себя, на спутников своих, в оконцовке на меня, как бы объединяя, и затем махнула рукой куда-то в сторону юга. А затем на меня так вопросительно ресницами- хлоп, хлоп. И потом ещё раз весь этот процесс повторила. Ну, я ж не тупой… даже если так выгляжу. Короче, глядя в её колдовские, отливающие магией лесов, глаза, согласился- на всё сразу. Вот теперь сижу и товарищей по несчастью разглядываю, заодно размышляя- а правильно ли я понял ту пантомиму. Ааа… Уже кажется по… неважно, короче. Глаза слипаются. Подумаю об этом завтра...
А утром меня, почти насильно, посадили на лошадь! Никогда прежде дел с этими гогочущими животными не имел, и вот- заставили. Как я не отбрыкивался, пришлось под “строгим” Машкиным взором взгромоздиться на конскую спину. При этом перестарался и чуть обратно не сверзился-
только с другой стороны седла. После этого, уже не обращая внимания на улыбки и даже откровенные хохотки, некоторых индивидуумов, сосредоточил все свои помыслы на своей пятой точке, а вернее, на попытке удержать её в седле. А это не просто- я вас уверяю- удержаться от падения на землю, когда под тобой всё ходуном ходит. Но я молодец- выстоял до конца- не упал. Правда, настолько увлёкся этой задачей, что во время этой поездки не помню больше ничего: где ехали, что делали- настолько мне было не до того.“Неужели, всё...”,- измученно подумал я, когда старый воин по имени Гюнтер- как он мне представился- на закате остановил наш маленький отряд и скомандовал привал. Место было довольно живописным: небольшая лесная полянка с бьющим из под земли ключом, к тому же окружённая величественными дубами. Но мне было не до природных красот- у меня болело всё, как располагавшееся ниже пояса, так и, что меня удивило, выше. Никогда не думал, что конный спорт такой болезненный. Стараясь делать как можно меньше движений, сполз с уже мирно жующей какую-то гадость коняшки и припал к земле, как дитё к материнской титьке. Вытянул онемевшие члены по зелёной травке и закрыл глаза, наслаждаясь покоем. Лепота…
Но это счастье продлилось недолго. Подошла Машка и начала втирать- же не манж па сис жур… так, или примерно так. Как-то по-французски звучит- подумалось мне вдруг. Именно так, по моему скромному мнению, и должен был звучать французский, то есть, непонятно, но красиво. Как во французских песнях, а где бы ещё в нашей глухомани я мог подобный язык услышать? Но всё это несущественно, главное- это Маша. И что говорит непонятно- неважно, а важно- как она это делает. Для моих ушей эта речь звучит, как песня соловья- даже про боль в ягодицах забыл. Встал, молча внимаю и любуюсь- нравится мне эта девчушка. Красивая…
Однако вскоре до девушки дошло, что я её не андестенд. Сдвинула брови, подумав о чём-то, а затем махнув рукой, позвала за собой. Ну вот, давно бы так, хотя я и ещё бы не отказался послушать на твоём непонятном, но удивительно красивом. Хм, и почему при первой встрече с аборигенами этот язык мне весьма не глянулся? Пришли, а там уже поляна накрыта. Молитва, перекус и на боковую. Хотя стоп, про лошадь-то я и забыл. Пошёл к своей невольной мучительнице, а там уже всё в порядке: кобыла разнузданна, вытерта, напоена, стоит- жуёт свою жвачку. На меня карий глаз скосила и отвернулась. Да, знаю- хреновый хозяин. Но, знаешь ли, я тебе в хозяева и не навязывался. Короче говоря, не виновата я… Ладно, прости, исправлюсь. Погладил по шее, вроде не против- наверное, простила. Уже и целоваться лезет. Фу, фу, отстань. Что за животное такое!
А Простофиля молодец! По- любому, это он мою лошадку обиходил, пока я после катания на ней от боли корячился. Человек! Надо будет ему пряник купить…
Глава 7
Вечерело. Следуя замысловатыми зигзагами сельской дороги мы переправились через небольшую, но быструю речку. Ещё немного погодя до моего слуха донеслись звуки, типичные для сельской местности- а именно, собачий лай и коровье мычание; вскоре мы увидели и унюхали источник- как и ожидалось, это оказалось, гонимое пастухом, стадо. Старательно объехав по обочине оставляемые коровами следы на дороге в виде лепёх, мы проследовали дальше. Двигаясь прежним курсом, вскоре достигли места, где дорога раздваивалась. Присмотревшись к одному из направлений, не далее чем в полукилометре от нас, я разглядел несколько соломенных крыш. Надо полагать, очередная деревня.
Ещё до развилки на лицах моих спутников появились неконтролируемые эмоции в виде улыбок и настойчивого разглядывания чего-то- и совсем не деревни- справа от нас,- куда мы вскоре и свернули. Дорога бежала между небольшими рощицами, постепенно поднимаясь, и вела на вершину довольно высокого холма, но конкретная цель нашего путешествия, из-за различных природных помех, пока была не различима. Тем не менее, по общему настроению в нашем маленьком коллективе чувствовалось, что мы приближаемся к финишу.