На испытаниях

– Какой веселый. Какой общительный! Это надо же!

– Ничего, - согласилась Томка.
– Только мне майор Скворцов неизмеримо больше нравится. Ты не обижайся, даже сравнения нет по культуре.

– Девушки, в воду!
– крикнул Теткин.

Лора и Томка, чуть жеманясь и поджимая пальцы, вошли в реку, выбрав мелкое место. Течение перекатывалось через отмель, сильное, как струя из шланга. Пузырьки, деревяшки, веточки - все это, повертываясь и покачиваясь, летело мимо.

– Ух, и несет же, - сказала Томка.
– Прямо с ног сбивает, жутко, правда?

– Ужас!
– ответила Лора.
– Нет, лично я такое купанье не люблю: того и гляди утонешь.

– А где наши-то? Лида с майором? Были две головы - и нет.

– А вон погляди, на том берегу. Да нет, правей смотри. Видишь? Вон куда их снесло. Как же они возвращаться-то будут, бедные?

Далеко, на противоположном берегу, в мелком ракитнике, виднелись две тощие знакообразные фигуры: мужская и женская. Лиц отсюда разглядеть было нельзя, но, судя по всему, они разговаривали, и довольно оживленно. Он, жестикулируя, что-то рассказывал, а она слушала, теребя одной рукой ветку, а другой опираясь на бедро. Издали это похоже было на разговор двух паяцев-дергунчиков.

– Как это люди в такую даль не боятся плавать?
– сказала Лора.
– Я бы умерла со страху. Ну, пускай он, мужчина все-таки, а она? Не понимаю таких отчаянных женщин.

– А я понимаю, я сама отчаянная, я только плавать не умею, а то бы поплыла. Я ничего не боюсь, в жизни все надо испытать, правда?

Две фигуры на далеком берегу изменили позы: теперь говорила она, а он слушал.

– Знаешь что, Лора, - сказала Томка, - а ведь между ними что-то намечается.

– Глупости! Тоже выдумала! Ничего не намечается. У нее муж и сын, и у него тоже жена и сын.

– Как будто это может помешать, - хихикнула Томка.
– Вот у вас с Алексеем тоже двое детей, а он разве на это посмотрел? Наплевал и пошел по линии любви. В наше время на это не смотрят: дети. Понравились, погуляли, раз-два-три - и семья разрушена. Правда? Вот так и у них будет.

– Какая ты, Томка, мещанская, прямо ужас. Ты всех, наверно, на свой аршин меришь.

– Это я-то? Ну, нет, - засмеялась Томка.
– Я-то как раз к мужчинам равнодушна. У меня семья крепкая.

– И про Лиду не говори. Лида не такая, чтобы позволить. Лида глубокая.

– Ну, ладно, давай сплаваем.

Надув щеки и выпучив глаза, Лора и Томка кинулись в воду и поплыли по-собачьи, сильно брызгая ногами. Течение подхватило их и понесло.

– Ой, боюсь, вода так и тянет!
– кричала Лора.
– Постой, коса упала.

Она остановилась по пояс в воде, выжимая воду из тяжелой своей косы. Томка тоже встала на дно, мелко и часто дыша, лопатки так и ходили.

– А Лидка-то с майором все беседуют, обсуждают. Я тебе говорила: что-то у них есть. Слишком уж долго беседуют.

Лора, не отвечая, глядела на тот берег, где все еще разговаривали две фигуры-закорючки - мужская и женская. Мужчина теперь почему-то сидел на корточках.

– Объясняется, - сказала Томка.

– Глупости, кто ж это на корточках объясняется?

– Верь моему слову, у меня на эту любовь нюх, как у милицейской собаки.

Тем временем Теткин, Мании в Джапаридзе, искупавшись, выходили из воды.

– Одна полна, другая худа, - говорил Джапаридзе, - нет золотой середины.

– Разве в этом дело?
– отвечал Мании.
– Важно, может ли женщина быть настоящим другом человеку.

– Правильно!
– согласился Теткин.
– Как вы думаете, братцы, жениться мне или еще погодить?

– А кандидатура есть?
– спросил Мании.

– За этим дело не станет. Кандидатур у меня - вся Лихаревка да еще пол-Москвы.

– Нет, лучше не женись, - сказал Джапаридзе.
– Распишешься - сразу свободу потеряешь, зарплату отдавай, пить не смей.

– Смотря какая жена, - заметил Манин.
– Бывают очень чуткие.

– Ну, ладно, братцы, пора закруглять купанье, - сказал Теткин.
– Солнце опускается, скоро комары нападут, наплачемся, да и ужин пропустим. А наши-то два чемпиона все на том берегу консультируются.

– Не ждать же нам их, - сказал Джапаридзе.

Теткин взял мегафон и крикнул в трубу:

– Пашка! Лида! Скворцов! Ромнич!

Голос утробно загрохотал над рекой. Две фигуры, два значка - мужской, и женский - на том берегу замахали руками.

– Чемпионы! Черт вас деря!
– басовито раскатывался мегафон.
– Чего вы там развели конференцию? Сейчас давайте обратно! Без вас уйдем!

– Дем...
– ответило эхо.

От того берега отделились два быстрых треугольника; у вершины каждого из них периодически появлялась и пропадала черная точка.

– Теткин опустил трубу и сказал:

– Хорошо плывут... собаки!

9

Генерал Сиверс шел домой один. В душе у него что-то сосало. Эх, напрасно не выкупался... Может быть, все-таки надо было выкупаться?

Он шел, и вспоминался ему один день в детстве, очень похожий по ощущению. Было ему тогда лет семь или восемь. Домашние собрались в гости, звали его с собой. А он все не мог решиться: идти или нет?

– Ну, хватит полоскаться, - сказала мама, - решай.

А он все полоскался. Потом будто бы решил, сказал: но пойду. Но это он так сказал, ему очень хотелось, чтобы его уговорили. Но никто его уговаривать не стал, просто ушли, а он остался один. Ужасно один, и так хотелось в гости. Как сейчас помнит: голубые обои, один, и солнце, один прямой луч, и в нем пылинки звездочками.

Сейчас он шел по горбатой, изъезженной дороге с глубокими колеями. Окаменевшая грязь. Сколько предметов намертво в нее всохло: истлевший валенок с половиной галоши, моток ржавой проволоки, колесо... Какие здесь, должно быть, разыгрывались бои в героическую грязевую пору. Как завывали машины, как бились возле них люди, подсовывая под скаты брусья и колья, а то и ватники. Как дул холодный ветер, а люди закуривали, заслонив ладонями огонь, и между пальцами у них светилось красным...

А сейчас по обе стороны дороги зеленели странные деревья - как их там зовут, ивы или ветлы?
– бородатые, сказочные, сплошь оплетенные тускло-зелеными тяжами водорослей. Это весной поднималась вода, высоко, до самых верхушек, стояла вода, а потом ушла, оставив на деревьях водоросли. Как уходила вода - это и сейчас было видно по листьям: на самых верхних ветвях они были здоровые, блестящие, темно-зеленые; пониже - узкие, светлые, молодые; а совсем внизу только еще распускались почки. Генерал Сиверс вспомнил, как однажды, несколько лет назад - еще и городка не было, - в самое половодье лодочник Степан Мартемьянович - совершенно библейский старик, матерщинник и пьяница - привез его в лодке, кажется, сюда, на это самое место. Да, точно. Кругом была вода - на десятки километров одна вода, гладкая, без морщинки, розовая вечером вода, и из нее - верхушки деревьев черноватыми шапками. И, кажется, чайка была, старик держал весло, и с него капало, от каждой капли по воде бежал круг...

Дорога вышла к берегу реки. В тихой предвечерней воде по колено стояла лошадь, запряженная в водовозную бочку. Рядом расхаживал почернелый сухопарый возница в подвернутых штанах. Он черпал ведром воду и поливал лошади раздутые, дышащие бока. Генерал Сиверс с какой-то грустью и напряженным вниманием глядел на все это. Ощущение значительности происходящего еще усилилось необычайно глубоким, обширным и долгим ударом, который пришел издалека и огромным вздохом потряс окрестность.

И вдруг он увидел в воде двух совсем маленьких беленьких мальчиков года по три, по четыре, не больше. Мальчики хлопотали то по пояс, то по плечи, то по самую шею в воде, присаживались на корточки, подныривали, шлепали ладошками, что-то кричали. Почему-то они купались одетые. Под солнцем мокро и ярко сверкала красная с синим, пестрая кофточка одного. Другой был одет скромнее - в голубой маечке. За плечами у первого висело ружье. Так и купался с ружьем.