На сердце без тебя метель...

— Припозднился он что-то. Я думала, еще до Пасхи прибудет, — хитро прищурившись, сказала Пульхерия Александровна. — Ежели все это тебе так не по нраву, напиши прошение, как Борис Григорьевич рекомендовал.

Александр раздраженно смял салфетку и бросил ее на стол, вставая со стула. Лиза тут же принялась увлеченно разрезать на аккуратные кусочки копченую рыбу, поданную среди прочих закусок.

— Проводите нашего гостя в малую гостиную, — приказал Дмитриевский дворецкому. — Там, кажется, плохо топлено нынче. По теперешней сырости самое оно…

Нежеланным гостем оказался офицер жандармской команды. Позднее Лиза наблюдала его отъезд из окна своих покоев. Она видела, как он зябко поежился в коляске, пытаясь укрыться от дождя, затекающего за ворот шинели, как пониже опустил шляпу, чтобы капли воды не так сильно хлестали по лицу. До ближайшей станции, где он мог укрыться от непогоды, было несколько десятков верст, и Лиза не могла не сочувствовать ему сейчас.

— Есть ли в тебе хотя бы отголосок милосердия? — спросила она Александра, когда тот зашел к ней перед сном через тайную дверь меж их покоями.

Девушка уже не удивилась, когда он, стукнув пару раз для приличия, шагнул в ее спальню — вновь неприбранный, словно они уже были супругами, так явно демонстрируя свое пренебрежение к ней.

— Милосердие? — бровь Дмитриевского насмешливо изогнулась. — Ежели ты снова желаешь начать разговор о том, что мне должно простить и забыть обо всем, то напрасно. Я уже все решил, так тому и быть.

— Я об офицере, что приезжал нынче. По такой непогоде даже собаку грешно выгнать из тепла. А тут человек… При всей твоей неприязни должно было оставить его на ночь. Неужто в тебе нет ни капли сострадания?

— Поделись со мной своим, — иронично усмехнулся Александр. — Научи меня, как должно думать о другом. В тебе же милосердия и сострадания в избытке.

Очередной его словесный укол заставил Лизу отвести взгляд. Напоминание о ее собственных неприглядных поступках еще долго будет причинять боль, она знала это. Как и то, что просить о прощении за них у него, такого жестокого и непримиримого, было бесполезно.

По заведенной привычке Александр снова развалился в кресле с бокалом вина. Он расслабленно откинул голову на спинку кресла и вытянул ноги к огню камина, который затопили из-за прохладного вечера. Лиза устроилась на оттоманке у кровати, наблюдая то за игрой огня на стекле экрана, то за лицом Александра. Долгое время они просто молчали, и Лизе вдруг привиделось, что ничего худого меж ними не случилось, что они женаты и счастливы…

Тихо шелестел за окном дождь. То и дело потрескивали поленья за экраном камина, отбрасывая тень на профиль мужчины, уже почти дремлющего в вечерней тишине. У Лизы даже пальцы закололо от желания откинуть с его лба небрежно упавшую прядь темных волос. Она пошевелилась, уступая силе этого желания, но он тут же резко распахнул глаза и повернулся к ней.

— Я устала, — сказала Лиза первое, что пришло в голову, смутившись от его пристального взгляда. — И хотела бы лечь…

И тут же покраснела, осознав, как двусмысленно прозвучали ее слова, заметив, каким огнем полыхнули на миг его глаза.

— До Красной Горки осталось два дня, ma aimable fianc'ee, — вкрадчивым тоном напомнил Александр. — Надеюсь, ты уже подумала о том, как пойдешь к венцу. Учитывая то столпотворение, что вызвала новость о нашем венчании, я убежден, что в воскресенье на службе у отца Феодора будет не протолкнуться. Советую тебе хорошо подумать, в каком виде ты предстанешь пред любопытствующими…

— Остановись! — воскликнула Лиза, последний раз решив воззвать к его совести и благоразумию. — Это сущее безумие… Одумайся, прошу тебя…

Но его глаза остались холодны, а сердце не дрогнуло даже при виде слез, что сорвались с ее ресниц и медленно покатились по лицу.

— Ты станешь моей женой через два дня, — непреклонно проговорил Александр, и каждое слово показалось девушке гвоздем в гроб ее последних надежд. — Моей женой. Оставь даже мысли об ином. Иного не будет. Никогда. Ты никогда больше не будешь подле своего сообщника. И он никогда не будет подле тебя.

— Ты бы все равно обвенчался со мной, даже назови я его имя. — Лизу словно осенило. — Вот твоя месть для него и для меня — неразрывные узы брака. Ты бы все равно встал под венцы и сделал меня своей супругой.

— Во всех смыслах этого слова, моя милая, — хищно улыбнулся он ей, медленно поднимаясь с кресла. — Видишь, как непредсказуема и переменчива порой судьба.

Перед Лизой вновь был тот самый Александр, которого ей описывал кукловод, о котором шептались сплетники украдкой, вспоминая его прошлое. Темные глаза сущего дьявола, бездушного и неумолимого.

«Terrible home, — с горечью думала Лиза перед сном. — Ужасный, жестокий» А потом, уже засыпая, вдруг увидела белое полотно дороги, раненую лошадь и мужскую руку, что ласково гладила морду животного, пытаясь успокоить…

Лизе снова приснилось снежное поле, по которому она брела, проваливаясь в снег выше колена. Мокрые юбки тянули вниз, мешали идти. Вороны с хриплым карканьем кружили над головой, чтобы наброситься на нее, когда она упадет без сил. И когда Лиза упала в снег, а карканье и хлопанье крыльев стало оглушающим, ее вдруг резко выдернули из сна, тронув за плечо:

— Просыпайтесь! Пора уже! Пора! — звал Лизу из сна голос Ирины, увлекая ее из кошмара в утро, полное яркого солнечного света. Но страх никуда не ушел, так и остался в груди, и прогнать его Лиза так не сумела. Все думала о поле и воронах, пока умывалась, пока Ирина облачала ее в платье и причесывала. Опомнилась на мгновение, только когда горничная вдруг надела ей капор и стала завязывать ленты.

— Что?.. Куда? — растерянно пролепетала Лиза, а Ирина вдруг резко опустила вуаль капора, закрывая обзор темной пеленой полупрозрачной ткани.

— Заждались уж вас… мы и так припозднились, — с легким укором произнесла она, и только тогда Лиза заметила, что платье на ней чернильно-черное, а перчатки из черного кружева.

Озадаченная, девушка послушно пошла за горничной, стараясь не смотреть на лица лакеев, вытягивающихся в струнку при ее появлении. Так же безучастно позволила себя подсадить в коляску с траурными лентами на ручках, запряженную лошадьми в темных попонах.

В церкви сильно пахло ладаном и горящим воском. Шепот людей в темных одеждах и траурных повязках на рукавах давил на нервы. И все эти люди расступались перед Лизой, словно море перед Моисеем, пропуская ее туда, где на высокой подставке стоял утопающий в цветах гроб. Одурманивающий цветочный аромат сильно ударил в нос. В глазах потемнело. Кто-то тут же подхватил ее под руку, сжимая пальцы в знак поддержки, и она с благодарностью прижалась к сильному телу, опираясь на подставленную руку.

— Потерпи еще немного, ma bien-aim'ee, — проговорил тихий мужской голос, и при звуке его Лизины ноги подкосились. Она в ужасе повернула голову и встретила знакомый взгляд светлых глаз.