На сердце без тебя метель...

— Подавайте лошадей, любезный, — сухим и повелительным тоном, который не раз слышала от Софьи Петровны, распорядилась она.

Смотритель быстро схватил деньги и, пятясь, вышел из комнаты, чтобы подготовить их экипаж.

— Откуда у вас деньги, meine M"adchen? — уже в пути поинтересовалась мадам Вдовина, до сих пор находившаяся под впечатлением от поведения Лизы на станции. — Не думаю, что вы располагаете большой суммой, посему не стоит поддаваться на шантаж таких жалких личностей. Он непременно бы уступил нам…

— Я не могла более ждать. Просто не могла, — отрешенно прошептала Лиза.

Софья Петровна хотела возразить, но не стала, заметив, как одна за другой по лицу ее юной спутницы потекли горячие слезы. Она прижала девушку к себе, позволяя выплакаться на своей груди. Софья Петровна как никто понимала, как тяжело было Лизе сейчас. Дважды обманутая в своих надеждах на счастливую долю. Преданная всеми.

Женщина вспоминала утренний разговор между доктором и Лизой и удивлялась, сколько решимости вдруг обнаружилось в этой хрупкой девочке, сколько смелости и, mein Gott, сколько глупого безрассудства. Даже у нее замирало сердце при мысли о том, что будет, когда Дмитриевский придет в себя после дурмана. Нет, надо как можно быстрее убираться из Тверской губернии и затеряться в одном из больших городов империи! А еще лучше, особенно Лизе, иметь надежного защитника от графского гнева!..

В первую же ночь в захудалой тверской гостинице, когда вновь, как когда-то прежде, лежали в одной постели, Софья Петровна постаралась аккуратно выведать, что Лиза собирается предпринять в будущем. Она прекрасно знала, что девушка совсем одна на этом свете, и помощи ей ждать неоткуда, средств на жизнь у нее самая малость, как и украшений, доставшихся от матери.

— Необходимо быть при мужчине, meine M"adchen. Женщина слишком слаба, чтобы со всем справляться самой, особенно принимая во внимание ваши нынешние обстоятельства. Не желаете ехать со мной, так дайте знать о себе вашему таинственному другу. Он любит вас. Я знаю, о чем говорю…

— Как я смогу жить с ним после всего? — горько прошептала Лиза. Свет от луны не падал ей на лицо, потому Софья Петровна никак не могла разгадать, что стоит за этим вопросом.

— Как все женщины живут. Забыть и простить. Или просто в притворстве.

— В притворстве… — задумчиво усмехнувшись, повторила Лиза. А потом гордо вздернула подбородок и возразила решительно: — Нет, довольно с меня притворства и лжи. Довольно быть пешкой в чужой игре. Отныне я никому не позволю играть моей судьбой.

Софья Петровна не стала тогда возражать, слыша, как дрожит голос девушки от еле сдерживаемых слез. Однако попыток убедить Лизу в безрассудстве жизни в одиночку, а тем паче — поисков брата, не оставила. Но когда юность слушала зрелость, а наивная решимость признавала правоту опыта прожитых лет? Так и Лиза замкнулась в своем упрямстве, и все слова мадам Вдовиной будто падали в пустоту.

Но необходимо было решать, что делать дальше, куда ехать, покидая губернию. Сердце Софьи Петровны разрывалось на части. Одна ее половина стремилась к сыну, радостно напоминая о ровных стопках ассигнаций, надежно спрятанных в свертке с бельем. Вторая же половина страдала из-за неопределенности в судьбе Лизы. Как можно было оставить ее в такой момент?

Софья Петровна до сих пор с трудом верила, что Лизе удалось так ловко обставить их побег, как и в то, что та обманом одурманила Дмитриевского. Девушка открылась ей в первую же ночь, а она только слушала безмолвно, пораженная тем, какой спектакль разыграла Лиза, никогда ранее не склонная к интригам. Даже Дмитриевского обвела вокруг пальца. Хотя… Софье Петровне казалось теперь, что только Лизе и под силу было такое сделать.

— Поедемте со мной, meine Lischen, — предложила женщина, потеряв всякую надежду убедить Лизу списаться с кукловодом. — Вы будете жить при нас с Вальдемаром как моя дочь.

— Благодарю вас, — Лиза в порыве признательности сжала ладони Софьи Петровны, но при этом упрямо покачала головой: — Я не желаю стеснять вас и вашего сына, зная о вашем положении. И потом, для меня в жизни теперь важно только одно — найти Николеньку. Лишь после я смогу подумать о собственной будущности. Простите, что отказываю вам. Быть может, позже я напишу к вам, ежели позволите.

Софья Петровна привлекла Лизу к себе и крепко обняла, пораженная ее глупым упрямством и недальновидностью. А потом в приступе неожиданной нежности стала гладить волосы девушки, обхватив ладонями ее голову и глядя в грустные голубые глаза.

«Нет, Lischen уже не дитя, ведь успела вкусить столько горечи предательства, коварства и интриг, успела познать силу подлинного чувства. Но и не женщина еще, увы, нет», — думала с легким оттенком грусти Софья Петровна.

— O, Lischen… Lischen! Разумеется, вы можете писать мне, meine M"adchen. Даже так — вы непременно должны мне писать, я настаиваю на том! Я тоже напишу вам. Куда и на чье имя слать почту? O, Lischen, почему вы такая упрямая? Хотя бы скажите, куда вы направитесь? Где будете поиски вести? Чтобы я не теряла вас…

Лиза посмотрела на нее долгим и внимательным взглядом, словно размышляя о чем-то, а потом произнесла:

— На рисунках Николеньки были строения, что он видел из окна своей комнаты или во время прогулки. И я думаю, что мне вполне по силам его отыскать. Я обойду все пансионы в городе, расспрошу всех учителей, и найду его!

— Unbesonnenheit!^[253] — в сердцах воскликнула Софья Петровна. — Это может занять месяцы! Годы! И все же… куда вы едете? Я должна знать, чтобы хотя бы в этом быть покойной.

— В Петербург, — ответила Лиза, уступая ее настойчивости. — Я поеду в Петербург.

Они проговорили тогда еще несколько часов, воскрешая в памяти наиболее приятные моменты из их совместного прошлого, как это часто делают перед расставанием. Даже порой смеялись, несмотря на горькую тоску, так и витавшую над их головами. И только однажды Лиза несмело спросила о том, о чем так болело ее сердце все последние дни:

— Как вы думаете, сможет он когда-нибудь простить меня и вспоминать обо мне без презрения? Если вообще будет вспоминать…

Но Софья Петровна молчала, потому что не знала, что ответить. Правду говорить не хотелось, чтобы не добавлять ударов истерзанному сердцу, а давать напрасную надежду женщина не видела смысла.

— Nur Gott weiss das, meine Lischen, — проговорила она все же после некоторого раздумья, чувствуя, что Лизе очень нужен ее ответ. И повторила по-русски: — Только господь знает.

Когда Лиза заснула, Софья Петровна еще долго лежала рядом и размышляла, вспоминая все, что приключилось с ними в Заозерном. Ей до боли хотелось найти ответ. Хотелось понять, что нужно сделать, чтобы в будущем на долю Лизы выпало как можно меньше страданий. И чтобы в душу ее, наконец, вошли покой и счастье.