На сердце без тебя метель...
Шрифт:
— Mon pauvre romantique![261] Пора бы тебе перестать витать в облаках и познать самую суть человеческого бытия.
При этих словах Василь кожей почувствовал умело расставленную ловушку, но и помыслить не мог о том, что последует за ними.
— Ты некогда спрашивал моего позволения на брак с mademoiselle Зубовой, — вкрадчиво продолжал Александр. — Что ж, мое тебе благословение в том. Думаю, в один из своих визитов к соседям, кои в последнее время так часты, ты волен просить ее руки. Коли желаешь…
Он внимательно следил за меняющимся выражением лица Василя и видел, что своим заявлением изрядно того удивил.
— Благодарен тебе за позволение, однако оно припозднилось более чем на два года.
— Разве у любви есть срок? — с напускным удивлением поинтересовался Александр.
— Тебе ли говорить о любви? — жестко парировал Василь.
— Donc?[262] — нетерпеливо отмахнулся Александр. — Мне бы хотелось знать…
— …о моем сватовстве? — Василь нарочно тянул время, пытаясь разгадать, что за мысли бродят сейчас в голове у кузена, отчего такая настойчивость. Но оставив безуспешные попытки что-либо прочесть на непроницаемом лице Александра, в итоге сдался: — Благодарю тебя, mon grand cousin, но боюсь, что уже нет нужды в твоем благословении. Я не намерен делать предложение mademoiselle Зубовой.
— И что же изменилось, позволь узнать? — не отступал Александр. С каждым словом голос его звучал все требовательнее: — Что изменилось нынче? Два года назад ты готов был, с твоих слов, землю перевернуть, лишь бы получить разрешение. И вот я тебе его даю, а ты уже и думать забыл о своих намерениях. Что послужило тому причиной?
— Иди к черту! — процедил сквозь зубы Василь, сбросив с лица привычное выражение ленивой расслабленности. Линия челюсти отвердела, под кожей заходили желваки.
Он шагнул вперед, сжимая кулаки, и только разозлился пуще прежнего, когда заметил на лице кузена довольную улыбку. «Есть ли предел его бесчеловечности?» — ужаснулся Василь. Кровь ударила ему в голову, как несколько месяцев назад на этом же самом месте, когда речь зашла о предстоящем браке Александра. Сломанный в той ужасной ссоре нос уже не вызывал беспокойства, но в эту минуту неожиданно заныл, словно только-только был задет мощным ударом.
— Иди к черту! Отправляйся в самый ад, где тебе и место, mon cher cousin. Только дьявол способен так хладнокровно играть чужими жизнями, как это делаешь ты. Когда-нибудь тебе воздастся по заслугам за все горе, что ты принес, за все судьбы, что ты поломал. Тебе воздастся! Пусть ты и не веришь в Провидение, но настанет день, и ты…
Александр с шумом встал из-за стола. Морщинки недовольства пересекли его лоб при первых же словах кузена, а глаза сверкнули яростным огнем. Однако Василь в этот раз ожидал подобной реакции и приготовился дать отпор.
Но тут в дверь постучали, и из-за нее донесся приглушенный голос лакея:
— Его преподобие отец Феодор по вашей просьбе, ваше сиятельство…
В тот же миг тень гнева слетела с лица Александра, сменившись привычной маской отстраненности и превосходства. Криво улыбнувшись кузену, он медленно опустился в кресло и отрывисто приказал впустить посетителя.
Двери библиотеки распахнулись, на пороге показался иерей.
— Тебя интересовала судьба твоей пропавшей Belle, mon cher cousin Vasil? Ты должен задать этот вопрос не мне, а нашему дражайшему блюстителю духовной чистоты и морали. Долг чести и правдолюбия по сану не позволят ему отказать тебе в этом любопытстве. Ведь так, мой наичестнейший пастырь людских душ? — Александр перевел взгляд за спину
Василя, где замер удивленный отец Феодор. — Меня поражает один-единственный факт. Вы знаете меня не год и даже не два. И все же полагаете, что можете играть со мной… Увы, вынужден разочаровать вас. Я все тот же. Ничто не изменило мне, и я ничему не изменил в себе. Вы ожидали строительства новой каменной церкви, любезный отец Феодор? Я рассмотрел представленный мне прожект, и меня он, увы, не заинтересовал.— Церковь нужна не только вашему сиятельству, позволю себе смелость заметить. Церковь нужна нуждающимся в ней, — тихо произнес иерей, наконец справившись с волнением.
— Тогда пусть нуждающиеся и позаботятся об ее строительстве, мне же нужды в том нет, — развел руками Дмитриевский и следом добавил, окончательно ставя крест на чаяниях отца Феодора: — Только не на моей земле.
Сказав это, он вновь углубился в расчетную книгу. Василь же удивленно наблюдал за Александром, с трудом сдерживая всевозрастающее возмущение. Определенно, у этого человека нет души, коль его не трогает даже самое святое. Отец же Феодор, казалось, ожидал такого решения от хозяина Заозерного, потому что вовсе не выглядел удивленным.
— Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом, — произнес он прежде, чем выйти вон. И, как мысленно отметил про себя Василь, даже не испросил на то позволения у Александра.
— Блажен, кто верует! — бросил в спину уходящему священнику Дмитриевский, но даже это не поколебало умиротворения отца Феодора. Тот только понимающе улыбнулся, словно перед ним было неразумное дитя, и с достоинством проговорил:
— Именно. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Сцена, разыгравшаяся перед глазами Василя, стала для него в тот день последней каплей. Он поспешно вышел вслед за отцом Феодором, не желая продолжать разговор с кузеном. За ужином и уже после, в курительной, он был на удивление молчалив. И даже попытался выступить заодно с Борисом, который тщетно убеждал Александра переменить решение насчет строительства церкви. Но как невозможно сдвинуть скалу с места, так невозможно было заставить графа Дмитриевского отказаться от своих слов. В итоге в тот вечер роли переменились — теперь горячился Борис, а Василь, как мог, пытался его успокоить.
В последние недели Головнин и так был до крайности раздражен заточением в границах имения, оттого и вспыхнул, словно искра в очаге от дуновения ветра. Василь тогда с удивлением наблюдал, как обостряются от злости черты извечно спокойного Бориса. Он даже помыслить не мог, что этот всегда собранный, расчетливый человек способен на подобные эмоции. Если уж Борис пришел в такое негодование от поступков Александра, то тому точно пора поразмыслить, не перешел ли он границы дозволенного в своих действиях.
«Удивительно, — размышлял Василь, наблюдая за мужчинами из угла курительной, где предусмотрительно расположился на стуле. — Удивительно, что этот верный пес, оказывается, может дать отпор своему хозяину, да еще так искусно, что Александр впервые стушевался и замолчал»
Самому Василю едва ли хватило бы духа вот так смело и открыто противостоять кузену. Тут же в голову невольно пришла мысль о том, что даже самая преданная собака может укусить, если наступить ей на хвост. Он пару раз наблюдал подобное на псарне, когда измученная болезнью или защищающая свои позиции собака кусала псарей. Интересно, что нужно было бы посулить Головнину, чтобы тот предал Alexandre?