На сердце без тебя метель...

— Я благодарен вам, господин Журовский, за ваши хлопоты о моей персоне и уже распорядился об оплате по вашему счету и даже сверх того. Борис Григорьевич позаботится о том, как обычно.

Сидя в кресле с высокой спинкой, граф держался подчеркнуто холодно, даже воздух вокруг него показался Журовскому ледяным. И от этого доктору стало так неуютно в этой богато обставленной комнате, что он был даже благодарен Головнину, когда тот, стоя у окна и задумчиво вглядываясь в темноту, нарушил повисшую паузу:

— Счет присылайте ко мне. И ежели у вас будут какие-либо просьбы, то смело обращайтесь к его сиятельству.

Дмитриевский при этих словах согласно кивнул и слегка нетерпеливо проговорил:

— Я вас более не задерживаю, господин Журовский. Желаете ехать сейчас, вам приготовят коляску. А ежели решите обождать до утра, комната по-прежнему в вашем распоряжении.

Получив заверения, что в случае нужды за ним пошлют тотчас же и, убедившись с позволения графа, что тот определенно идет на поправку, доктор поспешил откланяться. Но у самой двери остановился. Ему вдруг вспомнились полные тревоги, умоляющие глаза, тонкие пальцы, судорожно сжимающие рукав его сюртука, и он неожиданно для самого себя произнес:

— Александр Николаевич, вы не задумывались, откуда мне стало известно о вашем нездоровье? Кто поспешил ко мне, опасаясь за вашу жизнь?

— Вовсе нет интереса к тому, — холодно обронил Александр. При этом в глазах его мелькнула скука. — Хорошей вам дороги, доктор.

— А я бы полюбопытствовал, — заметил Борис, едва за доктором с легким стуком закрылась дверь.

— У тебя еще есть возможность догнать господина Журовского и подробнейшим образом расспросить его, — насмешливо изогнул бровь Александр.

— Может статься, и расспрошу. На днях. Надо ведь…

— Не надо! — отрезал Дмитриевский. — Я говорю тебе — не надо. Оставь это. Я не шутил, когда нынче говорил о том. И тебе, и Василю еще раз заявляю прямо — нет нужды в каких-либо розысках.

Это заявление давеча наделало много шума в салоне, куда по просьбе графа попросили прийти домашних и Головнина. Расцеловавшись с тетушкой и заверив ту, что он здоров, как никогда, Александр попросил всех выслушать его внимательно.

— Надеюсь, я говорю это единожды, и вы услышите меня с первого раза, — он облокотился на каминную полку и внимательным взглядом обвел всех собравшихся. Борис, наблюдавший за ним, готов был биться об заклад, что Александру до безумия тяжело стоять на ногах, но тот никогда бы не показал этого окружающим. И никогда бы не опустился в кресло, когда хотел возвышаться над остальными.

— Как вы понимаете, ни о каком союзе между мной и mademoiselle Вдовиной отныне не может быть и речи. В ночь на пятницу, следуя исключительно собственной воле, она с матерью покинула Заозерное. Полагаю, mademoiselle Вдовина осознала, что совершила ошибку, приняв мое предложение. Это никоим образом не связано с моей болезнью, как думает Борис Григорьевич, или с тем, что я нанес ей какое-то оскорбление или чем-то огорчил ее, как полагает Василий Андреевич. Во избежание ненужных вопросов и домыслов скажу прямо — сердце mademoiselle никогда не принадлежало мне так, как должно принадлежать будущему мужу. Потому я считаю, что это расставание только благо и для меня, и для mademoiselle Вдовиной.

Александр на мгновение замолчал. Дернулись мимолетно пальцы, будто он хотел сжать их в кулаки, но передумал. В наступившей тишине были слышны только всхлипывания Пульхерии Александровны, которая с самых первых его слов тихонько плакала в платок.

— Надеюсь, вы поймете меня, — продолжал он, — если я попрошу отныне не упоминать при мне имени mademoiselle Вдовиной или нечто иное, связанное с ее особой. Прошу вас забыть обо всем, как сделаю это я. А теперь, полагаю, можно пройти в столовую.

«Вот так в короткой речи перед ужином и отрекаются от прошлого», — с горечью подумал тогда Борис, ничуть не удивленный происходящим. Василь отреагировал иначе. Он как ошпаренный вскочил на ноги и завел спор о том, что все это совершенно не похоже на обыкновенный отъезд, что, скорее всего, случилось нечто такое, что вынудило Вдовиных покинуть имение. Что совесть и честь требуют от Александра узнать о судьбе бесследно исчезнувших женщин. Что сам он уже объездил все окрестности, но, увы, безрезультатно.

— Господи, ты же был так близок с ней! — горячился Василь. — Ты говорил, что любишь ее, а теперь вот так! У тебя просто нет сердца! Ты совершенно бездушный человек… Готов биться об заклад, что она узнала, каков ты на самом деле, оттого и сбежала в ужасе.

Он тогда все наскакивал на Александра, словно разгоряченный дракой петух. И от безразличного вида кузена распалялся все сильнее и сильнее, особенно когда, сославшись на усталость, салон покинула Пульхерия Александровна, не желавшая наблюдать очередную ссору. И только Борис видел через выставленные Александром заслоны боль. Потому и прервал Василя, вызывая огонь ссоры на себя.

Нет, Борис не станет лгать. Ввиду тех прохладных отношений, что сложились меж ним и младшим Дмитриевским, давить на больное место Василя — зависимость от расположения кузена — было приятно. Василь тогда взвился пуще прежнего, уверял, что не собирается ни минуты оставаться в имении, где его «всякий раз попрекают рублем и куском». Решив прервать, наконец, их привычный обмен «любезностями», Александр бесстрастно заметил:

— Никто не покинет Заозерное, пока я не позволю. Даже ты.

— Я не твой крепостной, чтобы ты мне указывал! — сорвался на крик не на шутку разозленный Василь.

Борис тут же напрягся, готовый вмешаться, если потребуется. В его памяти был чересчур свеж финал последней ссоры кузенов. А после странной болезни Александра соперники были отнюдь не равны по силам…

— Я волен делать, что мне угодно и когда угодно! Уеду сей же час, и ты мне в том не указ!

Александр и бровью не повел, пристально вглядываясь в разгоряченное лицо Василя.

— Нынче ведь не сезон. Куда тебе торопиться из имения?

— Куда угодно, лишь бы подальше от тебя!

— Что ж, воля твоя, — пожал плечами Дмитриевский-старший, а потом вдруг добавил холодно: — Только вот лошади и экипажи мои. Ежели только пешком до станции, mon cher ami, а далее за свой счет…

— Что ж, — в тон ему ответил Василь, зло поджимая губы. — Коли так, мне не остается ничего иного, как признать себя твоим пленником, mon grand cousin. Надеюсь, кандалы на руки и ноги надеть не прикажешь? Теперь я понимаю, отчего она сбежала от тебя. Это только в сказке la Belle et la B^ete могут быть вместе.