На сердце без тебя метель...

— Я рад, что оправдал твои ожидания, mon cher, — насмешливо произнес Александр.

На том и расстались. Василь быстро откланялся, чувствуя, что в очередной раз проиграл кузену в словесной дуэли, и никто не стал уговаривать его остаться на ужин.

— Он все еще зол на тебя из-за сватовства к mademoiselle Зубовой, что ты ему не позволил, — Борис попытался найти причину горячности Василя.

Он чувствовал, что Александру необходимо выговориться. Как несколько лет назад в Москве, после того как Дмитриевского выкинула из усадьбы собственная belle-m`ere, не позволив похоронить жену. Но теперь отчего-то все было иначе. Все попытки узнать причины случившегося Александр умело заводил в тупик. В итоге Борису пришлось сдаться и перевести разговор на другую тему.

— Ты по-прежнему полагаешь, что я неправ? — с деланным удивлением приподнял одну бровь Дмитриевский. — Может статься, так и есть. Злость на тот запрет пробудила в нем нечто, чего прежде мы не замечали. Оттого он и стал таким.

— А ты все так же убежден, что не ошибся тогда? — спросил Борис. — Что, ежели ты не прав, и там были чувства, а не алчность и желание устроить свою судьбу? И вот тебе причина злости, что не остывает до сего дня. Будь ты виновен в невозможности для меня соединиться с той, кого бы я полюбил всем сердцем, думаю, я нападал бы на тебя с неменьшей горячностью.

— Какое превосходное замечание! — усмехнулся Александр. — Только вот отчего этот вулкан страстей мирно почивал до нынешнего Рождества? Отчего не было такой, как ты изволишь выражаться, горячности сразу же после моего запрета?

Борис долго смотрел на него, словно взвешивая, стоит ли ему высказывать предположение, которое недавно зародилось в его голове. А потом все-таки решился:

— Ты полагаешь, что Василь мог увлечься?.. Помилуй бог, ставить ли ему это в вину?! Ты же знаешь, что и меня не обошло сие стороной. Да и кто бы ни поддался ее очарованию? Как там было в виршах Василя? «Образчик дивной красоты и прелести, прекрасная богиня, лазуревых очей твоих…» Даже ты, позволь тебе заметить, потерял голову.

— Хочешь продолжить по обыкновению? «Я ведь тебя предупреждал!» — Александр криво улыбнулся: как же часто Борису приходилось произносить эту фразу за годы их знакомства. — Да, ты меня предупреждал. Да, ничего хорошего из всего этого не вышло. Я был неправ, признаю и каюсь. Но предлагаю оставить сей разговор.

Далее Александр говорил лишь о делах да расспрашивал об общих знакомых, которых Головнину довелось повстречать за время своей недавней поездки. А Борису только и оставалось гадать, что же произошло той ночью с пятницы на субботу, когда Вдовины так неожиданно исчезли, а самого Александра свалила непонятная хворь. Эта загадка не давала ему покоя на протяжении всего ужина и даже после, когда курили в библиотеке и пили обжигающе горячий кофе. А последняя фраза доктора Журовского только добавила сомнений в ворох различных предположений.

Спрашивать Александра было бесполезно. Дверца, через которую можно было проникнуть в его душу, утром захлопнулась даже для Головнина. Потому нынче он просто сидел напротив Дмитриевского и молчал. Чувствовал, что именно это и было необходимо тому сейчас.

— Я знаю человека, который способен ее отыскать, — все-таки решился через некоторое время нарушить тишину Борис. — Не из полиции или, упаси боже, жандармерии. Бывший армейский. Весьма толковый человек.

Александр взглянул на него из-под тяжелых век, медленно выпуская изо рта табачный дым:

— А почему ты думаешь, что мне это может быть интересно?

— Потому что она носила твое фамильное кольцо, была твоей нареченной. Исключительный случай, не думаешь? Кстати, надеюсь, она исчезла без кольца? Уж прости мне мое любопытство. Это многое может поменять…

— Смею тебя заверить, ежели бы было не так, я бы и сам приказал отыскать ее.

— Что ж, отрадно слышать, что хотя бы парюра^[256] осталась в целости, — проговорил Борис и добавил после недолгого молчания: — И все же мне жаль, что так вышло. Хотя я и выступал против вашего союза и всего остального. Полагаю, надо составить новые документы наследования. По возвращении займусь этим. Кстати, есть ли у тебя письма? Я мог бы их передать …

Борис не просто так предложил передать почту. Александр часто поручал ему это, дабы избежать проверки своей корреспонденции органами надзора. Но в этот раз Дмитриевский только едва уловимо качнул головой:

— Нет, никому передавать не надо. Да и бумагами можно заняться позже. Я бы попросил тебя, mon cher ami, тоже не выезжать из имения. До начала лета.

Борис в растерянности не сразу нашелся с ответом, а потом саркастично усмехнулся и проговорил:

— Я тоже твой пленник, как и Василь?

— Это всего лишь просьба, — ответил Александр, не переменив тона и никак не отреагировав на насмешку. — Ты мне нужен здесь. И я прошу тебя остаться…

Разве мог Борис отказать Александру? Он молча согласился с этим полуприказом-полупросьбой. Во-первых, потому что не был уверен, что его возражения или желания возымели бы силу и были приняты к сведению, как это случилось с Василем. А во-вторых, ему почему-то казалось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, на душе у друга было отнюдь не спокойно. «Впрочем, возможно, я ошибаюсь», — подумал Головнин перед уходом из библиотеки, взглянув на расслабленно курившего Александра.

А еще Борису было до смерти любопытно проникнуть в тайну той ночи, когда все так переменилось. Только об этом и думал, ворочаясь без сна в постели и строя различные предположения. И сердце его сжималось при одной лишь мысли о том, что же было тогда.

При этом он даже не догадывался, насколько был прав, подозревая бурю в душе Александра. За холодом и привычной всем отстраненностью действительно бушевали обжигающие душу страсти. Чувства распирали грудь, душили, мешая свободно вдохнуть, крутили мышцы. Никогда прежде Александр не чувствовал ничего подобного, даже когда потерял самое драгоценное, что было в его жизни — отца и свою маленькую жену.

Ему до сих пор не верилось, что все это не дурной сон, что не раздастся больше тихий шелест ее платья, не взглянут на него эти удивительные голубые глаза из-под длинных ресниц, не скользнет по губам улыбка, при виде которой всегда так теплело на сердце.

Все вещи — платья, шляпки, дорожные сундуки и несессеры остались на своих местах в гардеробной. Щетки для волос, склянки с духами и маслами и прочие безделушки все так же лежали подле зеркала на столике. Небрежно брошенный капот висел на спинке кресла в спальне, а на его подоле тихо посапывал щенок, еще не знавший, что его хозяйка более не вернется сюда. Как можно было при виде такого уюта и покоя поверить, что это действительно случилось?

Отблеск свечи в темно-красном бокале. Язычок, скользнувший по губам, чтобы смахнуть последние капли вина. Лукавство и призыв в устремленном на него взгляде. И тихое «Саша» после, когда само время остановилось в спальне. Тягуче, нараспев, удивленно-восторженным шепотом прямо в его ухо, обжигая горячим дыханием. Шепотом, от которого, казалось, его сердце разорвется от счастья: «Саааааша… Сааааашенька…»

Бросив трубку на столик и откинувшись на спинку кресла, Александр рванул галстук, который вдруг стал невыносимо его душить. Как он ни дергал тугой узел, шелк не поддавался слабым от болезни пальцам. В висках застучало от напряжения. Или от ослепляющей разум ярости, которая вдруг полностью завладела им в этот момент.