Надрыв

В чём причина? У многих девочек есть ноутбук, любой из них могло закоротить, любая могла бросить его, например, в стену, и он мог загореться от этого. Так при чём тут она?

Прикрыв глаза, Амелия воссоздаёт события вечера и того, что предшествовало им. Она была в комнате Лии, но там она всё вернула на свои места. Всё, кроме маленького блокнотного листа. Листа, который...

Амелия ахает и прикрывает рот ладонью, в ужасе глядя на столб пламени, на бригаду пожарных, на эвакуированных девочек, которые надышались дымом и сейчас сидят с кислородными масками на лицах. Она смотрит на толпы учениц всех возрастов жмущихся друг к другу в утренней прохладе ночи, и понимает, что всё это - её вина.

Опять.

Амелия переводит взгляд на Габи, которая с тревогой разглядывает лицо преподавателя, прижимающего к губам ингалятор с лекарством от астмы, на Лию, завёрнутую в плед, как и все, кто пережил потрясение и прихлёбывающую сладкий чай с одного края стаканчика.

После того, как Лия выбралась из горящего здания и вывела за собой их учителя литературы, кое-что прояснилось: всегда есть то, что наверняка расстраивает её сестру. Не нужно быть провидицей, чтобы заметить, как меняется взгляд Лии, когда по телевизору показывают эти идеальные семьи, в которых все стоят друг за друга, и даже ссоры напоминают детские игры. Семьи, в которых никто не проповедовал гордыню и не культивировал ненависть.

Не тайна, что сестра завидует всем этим нарочито-прекрасным, а оттого нереальным семьям, но даже то, что в условиях бытия эта утопия не выдержит и сломается совсем не значит, что Лие от этого менее больно. Осознание того, что её семья не такая, и даже больше - никогда не будет такой. Однако, в тот момент, когда Амелия увидела её, выискивающую их в толпе с отчаяньем и страхом на лице, столь очевидным всем и каждому, кто только пожелал её знать, она поняла кое-что ещё. Нечто важное. Недооценённое когда-то, но не потерявшее своей значимости за всё это время.

Они могут попытаться.

'Никто не задумывается о том, каково это, быть любимчиком в семье, если именно ты на пьедестале. Лия всегда знала, что из нас двоих я больше любима, но когда ты мал, ты этого просто не замечаешь. Не думаешь, как так, если тебе дают большое и красное яблоко, а сестре маленькое и зелёное, к примеру.

Я росла эгоисткой в семье, потому что мама всегда находила оправдание любому моему поступку, даже самому мерзкому или мелочному. Так вышло, что меня она всегда была готова обелить, а Лия... Она ненавидела меня уже тогда за то, что я больше любима. Но тогда, тот случай он всё расставил по своим местам. Тогда я впервые увидела как мама пытается доказать сестре, что она сама виновата, и что моей вины тут нет совсем, и... Я поняла, почему Лия видела во мне чудовище. И поэтому я позволяю ей наказывать меня за то, что я сломала её будущее. Разрушила. Я обернула себя ложью перед подругами, в попытке обелить свой поступок, я воспользовалась тем шансом, который дала мне мать, но ложь, она как пучина. Она затягивала меня, надрывала изнутри, но я не могла остановиться и прекратить врать, прекратить оправдываться. Признаться, наконец. Сейчас я готова. Впервые за десять лет я готова подойти и сказать...'

– Я так перед тобой виновата, - говорит Амелия, стоя рядом с Лией, смотрящей во все глаза на пожар, - прости меня.

Когда сестра поворачивает голову, она улыбается легко и спокойно, как никогда прежде. Поймав руку сестры, и переплетает пальцы, и это заменяет тысячи слов о принятии её извинений. В голове Амелии ложатся новые строчки, которые будут в самом скором времени записаны в её дневнике.

'Никто не проходит через жизнь, не претерпевая изменений. Наши испытания меняют каждого из нас. Есть испытания простые, есть сложные, но есть и ещё одни. Те, которые влияют на всю нашу судьбу, перекраивают наше будущее, меняют характеры. Невыносимые испытания.

Сегодня я была близка к тому, чтобы позволить самоненависти уничтожить меня. Разрушить до основания. Превратить в руины, в которых водятся смертельно ядовитые змеи, опасные для всех и каждого. Но моя сестра спасла меня.

И теперь мы свободны от ненависти. Мы свободны от вины. От предрассудков, зависти, гнева, отчаяния.

Свободны'.

Габриэль.

Взгляд на себя и свои поступки со стороны крайне важен. Не у каждого есть возможность и желание оценить собственные действия непредвзято, но у Габи они в наличии.

Никогда прежде она не задумывалась каково это - любить. Раньше она думала, что когда встретит того самого, кто покорит её сердце, то всё произойдёт само собой. Каким-нибудь невероятным образом они сойдутся, как две половинки одного целого, и ничто в мире не сможет их разлучить. Прежде ей казалось, что любовь должна походить на сцену из фильма, где всё так красиво и идеально.

Сейчас, стоя в большой толпе, вдыхая запах дыма и оттирая с лица осевшую копоть и вытряхивая из волос пепел, Габриэль думает совершенно иначе.

Ничто не идеально. Всё случается так, как случается, и даже если всё это не предрешено, попытки изменить текущий ход событий могут лишь усугубить ситуацию.

Прежде вера в то, что любовь может преодолеть все преграды, с которыми столкнётся была непоколебима, но не сейчас. И дело тут вовсе не в силе чувства, но в силе человека, его испытывающего. Габи задаётся вопросом - будь это в её силах, сумела бы она вернуться в горящее здание за любимым человеком, не зная точно, ни как его спасти, не где разыскать? Чувство вины и стыда расцвечивает размышления, но невозможно склониться в одну сторону. Она попросту не уверена, хотя первый порыв ответить: 'да, конечно, ведь я люблю его' по-детски наивный отходит, стоит увидеть людей, которых эвакуировали из горящего здания позже прочих, и сейчас бинтовали их ожоги или шрам оставленный Лие.

Конечно, она бы позвала на помощь, объяснила где её возлюбленный, но пересилила бы её забота об этом человеке интуитивный страх перед смертью или уродством? У неё нет однозначного ответа, и это заставляет Габи чувствовать себя иначе, чем всего несколько часов назад. Наверное именно это и имела ввиду её двоюродная сестра, когда обвиняла их с Амелией в том, что они слабы.

И сейчас, именно сейчас, ощущая боль и разочарование, чувствуя себя предательницей собственных идеалов и веры, она находит силы для безумства. Она оставляет сестёр, молчаливо разглядывающих пожарище, зная, что им нужно время, и шагает туда, где врачи уже оказали первую помощь их учителю.

На Уильяме Кастра такой же плед, как и на Лии, он дышит через кислородную маску, делая глубокие вдохи. На секунду, Габи останавливается перед ним и смотрит ему в глаза прямо, не скрывая себя и своих чувств. Он больше не её учитель. Между ними больше нет иных преград кроме возраста, и, если он захочет её принять, то она, конечно, справятся с этим.

'Любовь это как тяжёлый факел. Он не может идти сам через подземелье, вы должны пронести его вместе. Или кто-то один, если у него хватит на то сил' сказала как-то раз Джейн, ещё в прежней школе на обсуждении любовной лирики. Наверное, её давняя подруга была права. Наверное, это стоит того, чтобы попытаться.

– Мисс Фейн?
– спрашивает мужчина своим отстранённым тоном, словно она всё ещё его студентка.

В его взгляде нет ни искорки тепла, нет доброжелательности, хотя бы внешней, пусть и враждебности тоже нет. Равнодушие и безразличие - этого более чем достаточно для начала.

Габи открывает рот, чтобы сказать что-то, но не может выдавить из себя ни единого слова.

Она так долго запрещала себе любить его, чувствовать хоть что-то столь сильное, что могло заставить её сиять и гореть в этом пламени. Она боялась, но надеялась, и эта надежда давала ей силы двигаться дальше. Она могла сносить спокойствие и незаинтересованность, заставлять себя не увлекаться пустыми мечтами от редких касаний, призывать высшие силы, чтобы он не посещал её сны и не изводил её этой глупой, запретной любовью и выносила всё безропотно веря в лучшее. Всё, кроме холодного безразличия, которое режет её заживо.