Наедине с совестью

Михаил не находил себе места. Когда-то он отверг доводы Сашки Гвоздя о побеге, но мысль эта глубоко запала в его сознание. Теперь она разгорелась и стала еще сильнее. Ничто не могло отвлечь его от нее. Она преследовала горняка всюду. Даже курсы кузнецов, которые он заканчивал, не могли удержать. Бежать, бежать, пока не наступила зима.

И с этого дня Михаил Молчков стал готовиться к побегу. Чтобы не вызвать подозрений, он поступил на новые вечерние курсы сапожников. Дневные нормы обработки строительного леса, как всегда, перевыполнял, его работа признавалась самой высококачественной. В то же время Молчков вынашивал в голове всевозможные планы побега. Сначала он думал уйти в тайгу, отсидеться в горах, пока ослабнут розыски, а потом пробираться к линии фронта. Но грядущая зима и одиночество ничего отрадного ему не сулили. Этот план был отвергнут. Нужно было придумывать что-то другое. А что?

Решение было принято совсем неожиданно. Однажды группа заключенных была направлена на железнодорожный полустанок для разгрузки вагонов и уборки леса. В этой группе находился и Молчков. Было утро. Мутное небо низко висело над полустанком, ложилось на поседевшие леса и горы. Мелкие стружки снега кружились в воздухе и бесшумно падали на застывшую землю. Кругом было мрачно. Отойдет человек на несколько шагов - и его не видно.

Все уже приступили к работе, когда с востока к полустанку тихо подошел воинский эшелон. На платформах стояли большие ящики со снарядами и прикрытые брезентом орудия. Михаил оказался на другой стороне дороги, отрезанным от бригады. "Вот тебе и транспорт, беги!" - мелькнула в голове мысль. Пропустив несколько полуоткрытых вагонов, Молчков ловко прыгнул на подножку очередной платформы и через несколько секунд сидел уже под лафетом орудия, укрывшись брезентом. Позади не послышалось ни окрика, ни выстрела охраны. Эшелон прошел полустанок, набрал нужную скорость и скрылся в тумане, ритмично постукивая колесами.

Холодно и неудобно было под лафетом орудия. Брезент только защищал от ветра, но не согревал. Ноги начинали ныть и терять чувствительность. В другое время Молчков мог бы подняться, походить по платформе, погреться. Но сейчас нужно было мириться со всеми неудобствами и - самое главное - не обнаружить себя, потому что часовые из охраны эшелона могли заметить его в любую минуту и высадить на очередном полустанке или станции.

Так он ехал до самой Казани. На второй день утром, при подходе эшелона к главному вокзалу, Молчков незаметно соскочил с платформы. Разминая онемевшие руки и ноги, он пересек многочисленные железнодорожные пути и сразу же затерялся среди беженцев и солдат, ожидавших отправления.

В полдень Молчков был уже на главном рынке города. Толкаясь между рядами пестрой и многоязыкой толпы, он вдруг заметил высокого человека на костылях. "Никак бывший фронтовик". Перед ним стояла пара кирзовых сапог, лежала солдатская шинель с пилоткой. "Надо купить и переодеться", мелькнула мысль. Подошел к инвалиду и, разглядывая шинель, спросил:

– Фронтовая?

– Как видишь, - гордо ответил тот.
– Покупай, братишка. Я уже отвоевался, а тебе она может пригодиться. Не много прошу.

– Понятно. Но мне хотелось бы обмен устроить, - проговорил Молчков, показывая на свой малопоношенный ватник и ботинки.
– Могу три сотни в придачу дать. Больше не имею.

– Ну, что ж, - согласился тот.
– Давай махнем!

Сбереженные в лагере деньги, как никогда, пригодились. Вечером того же дня, надев военную форму, Молчков выехал из Казани на Москву. А еще через сутки он уже шагал по Киевскому шоссе в сторону Наро-Фоминска. Был вечер. Молчков впервые ощутил дыхание и близость переднего края. С фронта и на фронт беспрерывным потоком проходили автомашины, громыхали танки, тянулась артиллерия. Вскоре ему повстречалась группа истощенных и обросших солдат. Из обрывков разговора он понял, что они только сегодня на рассвете вышли из вражеского окружения и теперь направлялись в тыл, на формировочный пункт.

Молчков примкнул к ним. Не все ли равно с кем идти! Окруженцы растянулись цепочкой по двое. Михаил замыкал колонну. Рядом с ним шел исхудалый фронтовик среднего роста, прихрамывая на правую ногу. Вид у него был измученный. Глаза - мутные, потухшие, на лице ни одной кровинки. Михаил по-дружески взял его под руку и участливо заговорил с ним:

– Давно идете?

– Двенадцать дней, - ответил фронтовик сокрушенно.
– Из-под самой Ельни топаем. Ноги натер - идти невозможно.

– И все из одной части?

– Нет, из разных. У линии фронта я примкнул к ним. Благополучно перешли передний край. Теперь на формировочный пункт идем. Денек передохну, а потом своих разыскивать буду.

Они разговорились. Старшина Смугляк был ровестником и тезкой Михаила. Он с первого дня на фронте, дважды был ранен, награжден орденом Красной Звезды. На полинялых петлицах его шинели виднелись по четыре зеленых треугольника. Молчков помог ему свернуть папиросу. Закурили. В это время позади послышался гул мотора. Вражеский самолет-разведчик низко летел над шоссейкой, обстреливая идущих солдат и автомашины. Пули, словно градинки, отскакивали от замерзшего асфальта дороги. Все разбежались по сторонам, прячась в кюветах.

Молчков не сразу понял, в чем дело. Он только почувствовал, что старшина как-то вдруг повис у него на руке, захрипел.

– Все!
– прошептал он посиневшими губами.
– Возьми документы, друг, напиши моей матери... В кармане они.

И, опустившись на шоссейку, он затих навсегда. Молчков застыл над фронтовиком. Как все это неожиданно и просто получилось. Три минуты тому назад человек жил, к чему-то стремился. Теперь ему ничего не нужно. Удрученный и взволнованный, Михаил взял документы старшины, склонился над ним, сказал тихо:

– Напишу, дорогой, напишу!

Со стороны фронта подошла автомашина. Бойкий шофер в новом ватнике открыл дверцу кабины, спросил, что случилось. Михаил рассказал. Шофер покачал головой, вышел на шоссе.

– Вот фриц проклятый!
– с досадой проговорил он.
– Меня тоже обстрелял сегодня. Нагнал и прострочил мою машину трассирующими из пулемета. Весь борт изрешетил, гадюка!

Михаил молчал. Шофер поглядел на старшину, вздохнул:

– Наверно, от ста смертей ушел, а тут вот погиб. На фронте такое часто бывает. По-разному люди умирают, да какие люди! Ну что ж, давай положим его в кузов. Я как раз в медсанбат еду. Там и похоронят. Только родителей его уведомить надо.

– Я сообщу, - сказал Молчков.

К вечеру, с документами старшины, он прибыл на формировочный пункт. Там было людно, как на огромном вокзале. Из окруженцев сразу же создавались маршевые подразделения и немедленно отправлялись на передовую. Молчков протиснулся к старшему лейтенанту, подал ему документы Смугляка и начал объяснять в чем дело. Но тот не выслушал его, привычно записал что-то в тетрадь, вручил талон на паек и, возвращая документы, проговорил устало:

– В пехоту. На заре отбыть. Маршевая рота 88. Идите!

Ночью Михаил написал теплое письмо матери Смугляка.

Глава вторая

И сильный человек иногда бывает слабым. Вот неожиданная снежная буря застает его в степи. Несколько часов он упорно борется с порывами леденящего ветра, пытается прибиться к лесу или к попутному жилью, но время идет, а вокруг него все та же воющая и рыдающая степь. Наконец человек теряет ориентировку, утрачивает уверенность в благополучный исход.

Вот такого человека, застигнутого бурей войны, напоминала полковая медсестра Тася Бушко. В те дни, когда Михаил Молчков готовился к побегу из лагеря заключения и совершил его, Тася с группой пехотинцев пыталась выйти из вражеского окружения. Необычный десятидневный переход по лесам и болотам Белоруссии измотал ее силы. Она давно уже натерла кровавые мозоли на ногах, теперь разулась и несла сапоги на плече, вместе с медицинской сумкой.