Нас не сломить

— Мало сказать «негодяй». Поднять руку на человека, который ему в отцы годится! Да это же настоящий зверь! — с возмущением произнес Ко Шве Чо.

— Ничего, настанет время, они за все ответят, — сказал У Аун Бан, выразительно взглянув на самодельный меч, висевший на бамбуковой стене хижины.

— Недаром его прозвали душегубом, — вступил в разговор молчавший до той поры Тхун Ин, сын У Аун Бана.

— Дернуло же У Шве Тейна пойти к нему, — сокрушался У Аун Бан, разливая по чашкам чай из глиняного чайника.

— Он ведь пошел к нему не в гости и не потому, что соскучился, а потому что другого выхода не было. Все знают, что наш староста до смерти боится всякого начальства. Он обязан за крестьян заступаться, а у него при виде представителя власти коленки дрожат и подбородок трясется. Однако У Шве Тайн оказался не из робких, вступил с волостным начальником в спор. Тот грубо оборвал его, не твое, мол, собачье дело. «Нечего язык распускать», — кричит, да как ударит его по лицу при всем честном народе!

— Да, обидно, когда тебя оскорбляет такая мерзкая обезьяна. Случись это в нашей деревне, не сносить бы негодяю головы, — решительно заявил У Аун Бан.

— Чем больше они зверствуют, тем больше их ненавидит народ. В конечном итоге это даже хорошо, отец, — поддержал У Аун Бана сын.

Наступило молчание. Все погрузились в грустные мысли. Тусклый свет керосиновой коптилки освещал возбужденные лица. У Аун Бан еще раз взглянул на висевший на стене меч. На гладко отполированном металле дрожали разноцветные блики. Выкованный из железнодорожного рельса, меч был надежен и крепок. У Аун Бан гордился своим оружием и не реже двух раз в неделю тщательно приводил его в порядок. «Меч такой острый, — говаривал он не без удовольствия, — что если дунуть на пушинку, коснувшуюся его лезвия, она немедля рассечется на две части».

Но не ради простой забавы обзавелся мечом У Аун Бан. Он держал свое оружие в боевой готовности для только ему одному ведомой цели. Едва прослышав о сегодняшнем происшествии, он решил одним махом снести волостному начальнику голову, чтобы, как он говорил, «умывать по утрам было нечего».

Тхун Ин, не менее других возмущенный случившимся, вскоре, однако, почти забыл об этом. Предстоящее свидание с любимой девушкой вытеснило все прочие мысли. Сегодня они впервые будут наедине, и он все больше и больше волновался по мере приближения заветного часа.

Наконец поднялся Ко Шве Чо:

— Мне пора, дядя Аун Бан.

— Пора так пора. Надо бы нам навестить бедного У Шве Тейна.

— Давай сходим.

— Может быть, завтра?

— Ладно. Я завтра забегу к вам пораньше.

— Буду ждать.

Ко Шве Чо жил в деревне Вачаун, раскинувшейся по обоим берегам реки Нгамоуэй. Чтобы попасть домой, ему надо было лишь пересечь небольшое рисовое поле. От Вачауна до Муэйни, где жил У Шве Тейн, еще примерно восемь километров вверх по западному берегу реки Нгамоуэй. Муэйни была раза в три меньше Вачауна и насчитывала не более ста домов. А зажиточных семей в отличие от Вачауна в Муэйни совсем не было, если не считать старосту да У Шве Тейна. Последний арендовал у помещика восемьдесят акров земли и жил со своей семьей в добротном деревянном доме, крытом железом. Всеми хозяйственными делами семьи ведала жена У Шве Тейна. Сам же У Шве Тейн хозяйства не касался, более того, его почти никогда не было дома. По заданию Генерального совета бирманских ассоциаций он разъезжал по округе и вел работу среди крестьян. Его можно было увидеть то здесь, то там, верхом на поджарой лошаденке, казалось, с трудом носившей своего седока. Непосредственно с самим советом он связан не был, а получал задания через третьих лиц. Путь его обычно лежал вверх по течению реки Нгамоуэй. У Шве Тейн рассказывал крестьянам о том, какой огромный капитал английские колониальные власти выкачивают из Бирмы и других стран, разъяснял цели и задачи Генерального совета бирманских ассоциаций, а также собирал для Генерального совета информацию о положении дел в посещаемых им деревнях. У него всегда были при себе свежие газеты и журналы. Ими снабжал его Ко Хла Саун из Пхаунджи. Когда бы У Шве Тейн в своих бесконечных странствиях ни заглянул в Пхаунджи, его неизменно ждала стопка последних номеров.

Во всей округе не было ни одной деревни, где бы не знали У Шве Тейна. Он пользовался у крестьян большим уважением и любовью. Любили его за добрый нрав, за готовность всегда прийти на помощь, за умение увлекательно и доходчиво рассказывать. Завидя его коренастую, слегка полноватую фигуру, крестьяне бросали дела и спешили навстречу. Он располагал к себе и приветливой улыбкой, и добротой, которая светилась в его больших глазах. Одет он был всегда одинаково: белая рубашка, национальная куртка и лоунджи [3] в крупную красно-зеленую клетку. Многие узнавали его издали по пробковому шлему, с которым он не расставался в любое время года.

3

Лоунджи — мужская и женская национальная одежда бирманцев, напоминающая длинную юбку.

Безгранично было негодование крестьян, когда они узнали, что всеми уважаемый в округе человек публично оскорблен презренным английским прихвостнем. Ко Хла Саун решил немедленно отомстить за своего любимого учителя. Он схватил шестидюймовый нож и кинулся на поиски обидчика. Но когда подбежал к конторе, машина с волостным начальником уже отъехала. И, откровенно говоря, последнему повезло. Ко Хла Саун не устрашился бы и виселицы, лишь бы осуществить свой замысел.

Рассказывали, что У Шве Тейн после пресловутого инцидента сел на лошадь и отбыл к себе домой. А волостной начальник в тот же день собрал в Пхаунджи всех старост и, изобразив столкновение с У Шве Тейном в весьма превратном свете, приказал немедленно разъехаться по деревням и оповестить о происшествии всех их жителей до единого. Вот так ближайшие друзья У Шве Тейна Ко Шве Чо и У Аун Бан узнали эту новость. Они, как и У Шве Тейн, были неукротимыми противниками английских колониальных порядков. Особую ненависть к англичанам питал У Аун Бан. Отец его, родом из Верхней Бирмы, принимал активное участие в Третьей англо-бирманской войне [4] . Даже после того, как последнего бирманского короля Тибо англичане арестовали и вывезли за пределы страны, отец У Аун Бана все еще продолжал сражаться в рядах патриотов против иноземных захватчиков. Но отряды бирманцев были разбиты. Отец бежал на юг страны, поселился в одной из деревень. Здесь он женился и обзавелся семьей. В этой же деревне родился У Аун Бан. Отец воспитывал его в духе ненависти к английским колонизаторам. «Я стар, сынок, — говорил он. — Меня уже не будет на свете, когда придет время бить белых захватчиков. Ты заменишь меня. Тебе надо готовиться к этому заблаговременно». Отец учил сына искусству владения ножом и копьем. У Аун Бан был упорным и прилежным учеником… Шли годы. Сейчас ему было уже почти сорок, но он твердо верил, что наступит час, и ему пригодятся уроки отца. А чтобы не оказаться застигнутым врасплох, он дважды в неделю точил свои самодельный меч.

4

Третья англо-бирманская война — 1885 год.

Во всей деревне давно погасли огни. Улеглись спать и в доме У Аун Бана. Только к нему никак не шел сон. Он сидел в темноте и курил трубку, думая о завтрашней встрече с У Шве Тейном и о предстоящем разговоре…

Убедившись, что мать и сестра уснули, Тхун Ин украдкой, чтобы не разбудить отца, вышел из дому и отправился на свидание со своей любимой, Эй Хмьин. Она жила через несколько домов на той же стороне улицы. Ярко светила луна, и, опасаясь быть кем-нибудь замеченным, Тхун Ин пробирался осторожно, словно кошка, скрываясь в тени деревьев. И если поблизости случалось залаять какой-нибудь собаке, у него душа уходила в пятки. Наконец, никем не замеченный, он добрался до заветного места. Похоже, там все спали. «А вдруг и она заснула», — подумал он с тревогой, приблизившись к дому, и, как было условлено, постучал три раза в бамбуковую стенку. Из дома не доносилось ни звука. Почте не питая надежды на успех, он постучал снова и на сей раз услышал едва уловимый шелест, и в следующую же минуту он увидел Эй Хмьин, торопливо выходящую через боковую дверь. Сердце Тхун Ина радостно забилось.

— Ты не слышала, как я первый раз постучал? — спросил, он шепотом, почти касаясь губами уха девушки.

— Слышала, — ответила она тихо.

— Что же ты так долго не выходила?

— Отойдем подальше. Там поговорим.

Тхун Ин направился за поспешно удалявшейся девушкой.

— Так почему же ты так долго не выходила? — снова спросил Тхун Ин, когда они остановились в тени бамбуковых зарослей.

— Не могла же я сразу бежать. Боялась всех разбудить.

— Я думал, что ты заснула.

— Тхун Ин, ты знаешь, как волостной начальник оскорбил У Шве Тейна? — мрачно спросила девушка.

— Знаю. Ко Шве Чо рассказал…

— А я услышала об этом во время обеда и так расстроилась, что даже есть не могла. Подумать только, какой негодяй! Ударил человека, который ему в отцы годится!

— Он же настоящий лакей. Только своего хозяина и считает человеком. Ему доставляет удовольствие измываться над людьми. — В Тхун Ине снова вспыхнула уснувшая было злость.

— А что твой отец говорит?

— Случись такое в нашей деревне, говорит, не сносить бы этому негодяю головы.

— Правильно. Я придушила бы его собственными руками.

Девушка говорила так решительно и с такой ненавистью, что Тхун Ин невольно посмотрел на нее с уважением.

— Мне нравится твоя смелость. За это я и полюбил тебя.

Девушка промолчала. Она тоже любила Тхун Ина. Он был красив, а когда одевался по-праздничному и завязывал волосы в пучок, походил на артиста из бродячей труппы. Так, по крайней мере, считали ее подруги. Но он покорял девушек не только красотой. Они ценили в нем также честность и трудолюбие. Никто не сомневался, что он будет хорошим мужем и отцом.