Наша навсегда
Шрифт:
Настолько сильно, что разрыв был — незаживающей раной.
— Прикинь, Вася, что я почувствовал, когда тебя увидел? А ты, Камешек? Что ты почувствовал?
— Боль, — падают каменные глыбы. На сердце мне падают. — И надежду. Я тебя теперь не отпущу, маленькая. Не надейся даже. Если вдруг ты думаешь, что… Не думай. После стольких лет… Я больной, но не ебанутый.
Ох…
У меня все внутри дрожит, не сразу понимаю, что измяла несчастную подушку чуть ли не до разрыва по швам!
— И как ты думаешь, Вася, — шепчет Лис, и его бледное лицо спокойное и даже отрешенное теперь, словно выплеск энергии из него всю кровь выкачал, — как ты думаешь, что я испытываю, узнав, что все это время… Все это
Молчу.
Он прав.
Я много чего испытываю. То, что не оформилось до конца даже.
Не осозналось.
Все эти годы я словно в вакууме прожила, запретив себе думать, переживать, стараясь навсегда отсечь себя от источника боли.
И вот теперь на меня обрушилось столько, что невозможно осознать это! Невозможно здраво оценить!
Мне больно, горько, обидно очень!
Мы потеряли пять лет.
Мы не просто потеряли пять лет. Мы сознательно убивали себя эти пять лет. И убили, в итоге.
Нас убили. Тошка помог это сделать.
Нет той Васи, веселой и нежной ромашки, уверенной, что вся ее жизнь впереди — светлый праздник.
Нет того Лиса, нахального и легкого парня, мажора, любителя девчонок и крутых тачек, самого популярного парня в универе. Лиса, который был влюблен в одну нежную ромашку. И был уверен, что это чувство — правильное. Чистое и светлое.
Не того Камня, сурового серьезного парня, чемпиона, подающего надежды спортсмена, перед которым открывались очень хорошие перспективы в большом спорте. Камня, однажды сказавшего нежной девочке-ромашке, что она — его.
Мы умерли тогда, пять лет назад. Втроем. Навсегда потеряв друг друга.
И сейчас мы совсем другие.
Растерянная одинокая девушка, боящаяся доверять людям, всегда готовая внутренне к удару, к предательству.
Жесткий, холодный военный, в глазах которого — песок и сухость пустыни.
Жестокий мрачный зверь, с чьего пути с воплями разлетаются все, кто по неосторожности попытался заступить дорогу, зверь, вырвавшийся на свободу из клетки, выгрызший себе этот путь.
Сможем ли мы опять найти друг в друге то, что когда-то так крепко связывало?
Сумеем ли?
Надо начать с самого простого, да?
С попытки услышать и понять друг друга.
48
— Я понимаю это, — шепчу я, аккуратно потянувшись к колкой щеке взбудораженного Лиса, трогаю лишь подушечками пальцев, пугливо дергаю руку, когда Лис губами ловит мою ладонь, сжимает легонько за ребро, словно непослушный жеребенок, играя и пробуя новое, — понимаю… Но… Несмотря на случившееся с нами, мы остались людьми. Я. И вы. Мы… Нам надо ими оставаться.
Лис перехватывает меня за запястье, тянет на себя, опрокидывает на спину так, что я падаю между ними двумя.
Смотрю в склонившиеся надо мной лица. Такие разные. И такие похожие сейчас.
— А кто тебе сказал, малышка, — шепчет Лис, обводя тыльной стороной ладони овал моего лица, — что мы остались людьми?
— Я это вижу, — едва шевелю я губами, перевожу взгляд с одного на второго, ищу в их лицах тех прежних парней, пусть жестких, пусть грубых, но людей, которых я полюбила. И мне кажется, что нахожу. Именно потому повторяю настойчиво, — я вижу.
— Черт… Маленькая… — выдыхает Камень как-то обреченно и даже жалобно, тянет меня к себе, заставляя уже склонившегося Лиса разочарованно дернуться, в попытке перехватить. Лешка затаскивает меня к себе на колени, приподнимает за подбородок, смотрит в глаза, — ты… Так нельзя.
— Нельзя, — эхом подтверждает Лис, придвинувшись близко-близко и ведя тяжелой ладонью по моей спине.
— Только так и можно, — не соглашаюсь я с ними обоими.
Молчание, которое наступает за этим, не давит уже.
И они, двое мужчин в моей жизни, единственных мужчин, тоже не давят. Хотя могут. И умеют, наверняка.
Они и раньше умели, а уж сейчас, сто процентов, усовершенствовались, прокачали скиллы.
Но именно в этот момент мы трое впервые, наверно, за все время нашего знакомства, разговариваем. И понимаем друг друга.
И я очень сильно надеюсь, что они меня поняли так же, как я поняла их сейчас.
— Мы… мы с ним разберемся по закону, малышка, — шепчет мне в шею Лис, горячо шевеля своими словами волосы на затылке, — по закону.
— И я с ним поговорю, — отвечаю я, по-прежнему глядя в глаза Камня, и чувствуя раздраженный уже выдох Лиса за спиной, поворачиваюсь к нему, смотрю в его лицо, — мне это надо.
— Хорошо, маленькая, — падает обещание от Камня. — Он… Нихуя не заслуживает. Но ты проговоришь. Но сначала… Расскажи, что было после того, как он… Тебя увез. В подробностях.
— Да, нам надо понимать, кто еще в этом замешан. Потому что он не мог все один сделать, — подтверждает Лис.
— Да особенно нечего рассказывать… — пожимаю я плечами, а затем мягко выбираюсь из объятий Камня, отползаю спиной обратно к изголовью кровати, сажусь так, чтоб снова видеть их обоих.
И пару минут молчу, подбирая слова.
Потому что рассказывать реально нечего. Тем более, что часть истории они знают.
Что говорить-то?
Как Тошка меня, после пары дней в том отеле, названия и расположения которого я при всем желании даже не вспомню, повез в Москву?
Так я путь плохо запомнила. Очень мне было все равно, на самом деле, куда именно он меня везет.
После увиденного накрыла дичайшая волна отходняка, и мне не хотелось вообще ничего. Ни есть, ни пить, ни шевелиться,
Тошка меня спас.
Помогал, подкармливал успокаивающими таблетками, тормошил.
Иногда фотографировал, просто для того, чтоб развеселить.
— Ага, сучара, а потом эти фотки на свою страницу выкладывал, и в чат, — скалится Лис, прерывая мой поток слов, — и подписывал, типа, мы с моей женой, мы счастливые и все такое.