Наследница Ильи Муромца

— По какому делу и зачем? — заорал ещё громче стражник. «Здесь все орут, — подумалось мне, — хотя на слух никто ещё не жаловался».

— По личному приглашению султана Боруха, — надменно ответила я и выставила вперед правую руку с надетым на мизинец перстнем.

— О-о! — задохнулся от восторга стражник. — Вас давно уже ожидают, высокородный принц!

И бухнулся на колени. Алладин тайком плюнул ему на спину, и я в очередной раз подивилась, как сильно отличается Алладин из сказки от настоящего. Этот был натуральным гопником, бабником и трусом. И что в нём нашла Будур?

Мы въехали в дворцовые ворота, которые были… одни. Я этот момент отметила ещё в саду. Одна стена, одни ворота. Чудовищное пренебрежение безопасностью. На стене густо торчали лучники, их силуэты выглядели мишенями на фоне неба, поскольку свет от дворца превращал их в тёмные статуи и контурной подсветкой. Внутри к нам тут же подбежали рабы — белые, чёрные и жёлтые, в одних набедренных повязках. Одни встали как живые скамейки нам под ноги, другие — помогли спешиться, третьи — увели коней купаться и ужинать. А нас взяли под охрану четыре янычара с копьями и саблями, а рядом семенил евнух, забегая то справа, то слева:

— Какие прекрасные юноши посетили дворец нашего Повелителя! — щебетал он, глядя масляными глазками то на меня, то на Алладина. Не знаю, что он там себе надумал, но пока мы шли, я видела, как он тайком погладил руку моего оруженосца — раза три. Тот, как человек Востока, сообразил — возмущаться бесполезно, надо дипломатично соскользнуть с темы. Но долго раздумывать нам не пришлось: драгоман довёл нас до входа в сам дворец и растворился в темноте, огорчённо вздыхая. Остались снаружи и стражники, зато внутри нас встретили два зверообразных эфиопа в фесках и золотых шароварах, которые носили сабли без ножен прямо за кушаками. Коснись чего, и нам отчикают голову за секунду. Вместо евнуха дорогу в дворцовом лабиринте нам показывал теперь высокий худой старик в синем халате, из-под которого торчал зелёный халат, следующий был красный, и, кажется, белый. Чалма у старика была высоченная и белая, с спереди скреплялась каким-то подобием печати. Бороду он отрастил длинную, не меньше метра, но была она узкая, тонкая и полупрозрачная.

Старик показывал рукой на достопримечательности дворца и что-то рассказывал дребезжащим тенором, а мы с Алладином вертели головами как сойки:

— Здесь великий султан Борух повесил оправленные в золото черепа своих врагов — более сотни! На противоположной стене — великолепный гобелен с жизнеописанием великого султана Боруха. Если вы обратите внимание на потолок, то увидите, что в него вправлено неисчислимое количество несверленных жемчужин, символизирующих прекрасных гурий, ожидающих нашего Повелителя в Раю.

Алладин фыркнул, но сделал вид, что закашлялся. Я внимала.

— Здесь мы видим поставцы с расписанным Кораном — более двадцати, над которыми великий султан трудился в минуты духовного совершенствования. Немного далее — под охраной двух стражников, чьи матери были совращены маридами…

— Что? — невежливо перебила я старца.

— О пытливый юноша! — сверкнула глазами старик, который порвал бы меня в клочья за то, что я перебила его речь. — О жаждущий знания! Внемли же: эти недостойные дети земных женщин и проклятых ифритов, изгнанных из Рая огненных духов, очень свирепы и жестоки. Они не могут, как их отцы, принимать облик крохотного жука или огромного слона, но зато не боятся огня. Эти нечистые приняли ислам, и теперь служат Повелителю, отвергая просьбы и мольбы гнусных муртадов.

— А о чем просят и молят эти самые муртады? — я что-то там припоминала в этот момент про вероотступников, вроде колдунов из Магриба, но мысли были смутные. Да и золото дворца меня слепило. Сквозь резные решётки слоновой кости в окна лился одуряющий запах роз — очень, очень сильный, будто весь дворец облили розовой водой. К нему примешивался запах бараньего плова, дыма и почему-то отхожего места.

— Муртады! — вспылил старец, уже мечтающий меня придушить: мы уже прошли по дворцу километр, а шума пира даже не было слышно. Дед просто устал и мечтал добраться побыстрее. Потомки маридов и эфиопы-охранники ненавидели друг друга молча и яростно.

— Муртады! Муртады хотят выкрасть вот это! — старик показал на странный кинжал с двумя лезвиями. Одно — чёрное, будто из обсидиана. Второе — дамасская сталь. Ручка из кости, неизвестно, чьей. В целом — просто большущая вилка.

— Это, да будет тебе известно, о принц, ступающий по розам и лилиям моей души, что этот клинок может убивать и смертных, и бессмертных. Его боятся ифриты Мумин, Хадаг и Фалаим, сильнейшие в войске Кафира аль-Аджды, Иблиса, тысячекратно проклятого! Вот, что это за клинок.

— Понятно, всё понятно, — постаралась я унять бьющееся в груди сердце. И тут из-за окна донеслось пение. Нежный голосок выводил что-то про птичек на розовых кустах, которые должны успеть напиться росы, чтобы жарким днём не погибнуть от жажды. И это было как нельзя кстати, потому что от новости о клинке я разволновалась и покраснела. Но внимательный дед, к счастью, подумал, что моё волнение связано с песней.

— О, прекрасный Дауд ибн Джамиль! Закрой свои уши, ибо я вижу, что дух твой смутился. Это поёт старшая дочь нашего Повелителя, Лейла. Ты не должен слушать её голос, — старик мерзко хихикнул. — Но, вижу, уже поздно: ты потерял покой и твоё сердце разбито! Надо доложить великому султану!

И усвистал, шурша тапочками по мраморному полу. Дальше мы последовали быстро, без лекций, и буквально через полчаса быстрого хода дошли по местным лабиринтам до титанического помещения с большим низким столом, состоящим из трёх частей. В нижней, самой низкой, сидели на полу купцы и торговцы, судя по их виду. Глаза их масляно блестели, так что кормили их сносно. Большая часть торговцев щеголяла ярко-рыжими и даже красными бородами, что смотрелось диковато. В средней части на подушках размещались вельможи — их пальцы унизывали перстни, уши — серьги, глаза были подведены. В верхней части стола на пуфиках сидел сам султан, при котором находилось штук десять стариков-советников, один злобного вида дядька, видимо, визирь, несколько военачальников, в основном — пузатых дураков, но один был настоящим военным — поджарым, строгим, с орлиным взглядом чёрных глаз. Распорядитель проводил меня к почётнейшему месту — через одно от султана по правую руку. И моим соседом справа как раз оказался тот самый вояка, а слева — скрюченный старик в кривом колпаке и с крючковатым носом, который непрестанно этим носом шмыгал и что-то бормотал. Военный косился на него с отвращением.

Алладину места не предложили — он сел за моей спиной. Зал находился, по-видимому, на крыше: его длинные стороны представляли ряд арок и колонн, густо увитых зеленью. В каждой арке стоял стражник — такой же остроглазый, как и мой сосед. За спиной самого султана, к моей радости, сидел кийну. Он и глазом не моргнул при моём появлении. Сэрва не было, как не было и Бабы Яги. Про последнюю было понятно: старуха сейчас сидела на женской половине и собирала слухи.

— Садись, о принц Дауд ибн Джамиль! Сегодня ты спас отраду моего сердца, сына и наследника Баязида, и через то сам стал моим сыном. Сыном старшим, и потому, пока Баязид не вошел в возраст царствования, и буде со мной что-то случится, ты будешь править Аграбой и всеми землями вокруг неё!

Присутствовавшие начали обмениваться недоуменными репликами. Визирь закусил губу до крови. Кажется, султан решил выманить на меня, как на живца, всех недовольных: я видела, как неслышной тенью скользит вдоль рядов кийну, запоминая всё дословно.

— О Повелитель! — бухнулась я в ноги Боруху. — Я недостоин такой чести.

— Если я говорю, значит — достоин, — султан в нарушение всех чопорных восточных правил приподнял меня за плечи и заставил сесть. — Не спорь со мной.

— Не смею, Повелитель, — кажется, дело табак. Борух решил быстро сплавить меня и успеть поужинать. Милые порядки.