Наследница Ильи Муромца

— Порази меня Аллах! — ахнул генерал, распрямившись. И впрямь, было, от чего: в беломраморных денниках, разделённых позолоченными колоннами, стояли лошади такой красоты, что… Нет, слов у меня нет. Они внимательно смотрели на идиотов, ввалившихся в их тихий копытный мир, поворачивали крупные головы с умными глазами и раздували ноздри. В денниках вовсе не пахло тем гнусным запахом гнилого сена и конского навоза, который обычно сопровождает любую конюшню. Может, эти мраморные покои чистили по пять раз на дню, но от коней пахло тёплой шкурой, свежескошенным сеном, зерном, а от кобылиц и жеребят — парным молоком. Воздух в этом раю для скакунов был насыщен не розовым маслом и приторно-сладкой вонью чак-чака и лукума. Нет, он был свеж и приятен, будто бы конюшня не примыкала ко дворцу, а стояла где-то посреди альпийского луга. Я чувствовала сильные магические нити, на которых держалась эта сказка, хотя была совершенно лишена дара волшебства. Но настоящую магию узнаёшь, когда с ней сталкиваешься — её не подделать.

— Госпожа предупредила меня, — тихо сказал конюх. От него тоже исходили волны магии. Но раб, скорее всего, судя по железным кольцам в носу, на лодыжках, запястьях и шее. Дорогие лошади обладали куда большей свободой, чем это человек, которого можно было привязать за любое кольцо к столбу или коновязи. Похоже, в своей ненависти в Боруху госпожа Вторая была не одинока. И вот этот покорённый, но несломленный человек готов был передать нам двух осёдланных лошадей — лучших в конюшне. Белые, как снег, с каким-то розовато-голубым перламутровым отливом, серебряной гривой и упряжью, отделанной рубинами и изумрудами величиной с перепелиное яйцо, эти кони были венцом творения.

— Жеребцы Реджис и Меджис могут питаться ветром и облаками, бегут без отдыха три дня, потом три дня спят. Обгоняют орла, но не могут пересекать реки. Это волшебные кони Джирджиса. Когда они перестанут быть вам нужны, просто отпустите их, — сказал раб, — и они сами прибегут обратно.

— Почему ты не сбежишь? — прямо спросила я его.

Маариф фыркнул:

— Потому что ему отрубят голову. Когда закончат шинковать на мелкие кусочки.

Конюх не удостоил генерала ответом. В нём было какое-то благородство, древняя кровь, которой не было в том же аль-Сафифе, вознёсшемся, как говорят, «на острие своего меча».

— Как тебя зовут? — спросила я, надеясь, что мне удастся вернуться во дворец и освободить этого несчастного. Видно было, что живётся ему несладко: богатая одежда открывала то тут, то там полузажившие шрамы, порезы и ожоги.

— Ипполит, — ответил раб и сунул мне в руку уздечки.

— Выбирайтесь через вон те, восточные, ворота, и скачите во весь опор! В погоню за вами отправят самых лютых маридов, а они могут догнать даже коней Джирджиса. Не пейте воду из рук незнакомых людей, не вкушайте мяса, не верьте ни единому слову человека, не приходящегося вам родственником.

— Почему? — это были мудрые, но очень нелепые предостережения. Библиотекарь из Москвы всё ещё трепыхалась во мне. Вот и в этот раз она сообщила, что, кажется, нас дурят. А если я всё-таки лежу в коме, то это определённо несварение желудка или газы.

Конюх грустно улыбнулся:

— У нас, в Аграбе, говорят: «Родному человеку не говори лжи, постороннему — не говори правды». Я как-то раз забыл это правило, и вот уже пятнадцать лет сижу на цепи в султанской конюшне… Бегите! Бегите, пока есть время! Когда минуете ворота дворца, вас перестанет сохранять печать Соломона ибн Дауда, мир с ними обоими. И вы окажетесь во власти демонов. И тогда бегите в два раза быстрее.

— Ты умеешь ободрить, кусок мяса для собачьей трапезы, — проворчал Маариф аль-Сафиф, птицей взлетая в седло первого коня. Я положила руку на плечо Ипполита:

— Надейся. Я постараюсь вернуться за тобой, — и тоже постаралась взлететь в седло, но вышло как-то так себе, к тому же я ободрала руку одним из камней. Кийну вспрыгнул мне за спину: вряд ли он будет долго ехать грузом, ведь у маленького прохиндея есть свой собственный джинн! Стоит выехать за пределы связующей силы печати Соломона, как джинн будет активирован, и тогда — держись, Аравия!

Кони взяли с места ровно, как Ил-76: копыта мелькали, но не было слышно ни звука, а сидеть в седле было так же спокойно и приятно, как на венском стуле. Больше того, в ушах у нас должен был свистеть ветер, а песок из-под копыт — слепить глаза. Но ни единый волосок не шевельнулся на моей голове, и ни единая песчинка не кольнула кожу.

— Как так?! — заорала я, предполагая, что придётся перекрикивать сопротивление воздуха.

— Не кричи…принц, — спокойно сказал Маариф. Он на удивление быстро приноровился к ходу чудесных коней. — Я знаю про коней Джирджиса: прочие лошади скачут по земле, а эти — стоят на месте, но земля бежит под ними. Потому мы не чувствуем скорости, в противном случае, нам бы содрало кожу и мясо с лица, пустись эти кони в полный галоп.

— А сейчас это не галоп?

— Нет. Они бегут лёгкой рысцой, ожидая, что ты скажешь им, куда направляться.

— В рощу… э-э-э… мандаринов. Или апельсинов. Я, честно, не очень разбираюсь.

— Не знаю, что такое мандарины, а вот на окраине султаната Повелителя Боруха и вправду есть волшебный апельсиновый сад, превращающий людей в животных, а животных в людей. Никогда я не встречал столько крыс, как среди жителей Аграбы, и столько собак с человеческой душой!

— Скажи коням, что им надо скакать туда, — приказала я Маарифу.

— Не могу, о принц. Это — твои кони, — усмехнулся он мерзейшей улыбкой Рэтта Батлера в исполнении Кларка Гейбла. В жизни бы не вспомнила, как зовут этого дядьку с тонкими усишками, если бы не мама, которая фанатела по «Унесённым ветром». Мама… Мам, как ты там?

Предательские чужие глаза отказывались плакать, и я потёрла их кулаком. Всё равно сухие. К чёрту! Надо закончить это путешествие и вернуться уже в Москву. Кстати говоря, кофе меня так никто и не напоил, хотя на Востоке это, вроде, как семечки у нас — в любом доме есть. Опять наврали, короче.

— О кони Джирджиса! — издевательски начала я. — Скачите в апельсиновую рощу, где ждут нас мои друзья и спутники!

Реджис и Меджис заржали, и резко повернули налево. Я упустила момент, когда они вбежали в сад, — а это случилось минут через пять после смены курса, — но зато не пропустила момент остановки: кони затормозили, врыв копыта в землю по самые бабки, на урезе воды — через реку перебраться они не могли, как и предупреждал Ипполит.

— Поляница! — радостный голос Бабы Яги, ковыляющей со всех ног ко мне, разнёсся по саду. Алтынбек, видимо, опять наевшийся апельсинов, поспешал на своих двоих. Сэрв в виде цыгана шёл расслабленной уркаганской походочкой, Путята просто отклеился от ствола дерева и громко замычал. Алладина нигде не было видно. А ещё в толпе встречающих появился пожилой мужчина синего цвета, к которому кинулся кийну. Дед расплылся в облако-индиго, в котором кийну утонул полностью. Чем он там дышал — бог весть.

— Ага, это джинн, — пробормотала я себе под нос, соскакивая с коня. Тот тотчас же встал на дыбы и рванул прямо в небо: видимо, домой, к своему Джирджису, кем бы он ни был. Маариф аль-Сафиф спешиваться не торопился.

— Поляница? — спросил он непередаваемо язвительным тоном.

— Русская богатырша, дочь Ильи Муромца, — ответила за меня бабка, полностью ломая всю легенду. Уж не знаю, что за мысли бродили при этом у неё в голове. Я виновато посмотрела на Маарифа.

— Генерал, я могу всё объяснить….