Наследница огненных льдов
Шрифт:
Глава 96
Ночной лагерь мы устанавливали в полном молчании. Тишиной отметился и ужин, ни одним словом мы с Мортеном так и не перекинулись. Он, кажется, размышлял о чём-то своём и не обращал на меня ни малейшего внимания. Я гадала, что у него происходит в голове, жалеет ли он о скоропалительном уходе из стойбища, или он всерьёз таким образом намерен расстаться с жизнью? Что же я наделала, зачем я только высказала ему всё то, о чём на самом деле не думаю?..
Мне так хотелось утешить Мортена и извиниться за ту боль, что я ему незаслуженно причинила, но я ещё раз
Страдая от молчаливого непонимания, я пыталась подманить к себе Зоркого, чтобы утешиться, обласкав его, но он как лежал в ногах Мортена, так и не шелохнулся, только с подозрением посмотрел на меня. Теперь он меня тоже презирает…
В палатке я в полной мере ощутила всю глубину своего одиночества. Мортен залез в свой спальный мешок, Зоркий пристроился к нему под бок, а я одиноко лежала у стенки из тента, и никто не пытался приобнять меня и потребовать поцелуй на ночь. Отныне я никому не нужна: ни Мортену, ни Зоркому…
Весь следующий день я как могла пыталась поправить своё плачевное положение. Если слова мне не даются, тогда буду восстанавливать свою репутацию делом. Я старалась приготовить максимально вкусный и питательный завтрак из того, что мы припасли. Я даже перешагнула через былую гордость и лично налила Мортену суп из оленины с кусочками овощей из сухпайка и подала миску ему в руки. Тэйми всегда так делала, чтобы заслужить расположение Эспина.
Пока я размачивала в своей миске добытый на шхуне сухарик, к костру подошёл Зоркий. Я рассчитывала, что искупительный кусочек мяса из супа растопит его сердце, но Зоркий за еду не продался. Он позволил мне лишь провести рукавицей по его боку, чтобы тут же ускользнуть и подластиться к Мортену. Неужели пушистик боится моих прикосновений и думает, что я его ударю? Ну зачем же он так со мной?
Настроение стремительно падало, а тут и Мортен решил уронить его ниже некуда:
– Зачем варила оленину? – недовольно сверкнув глазами исподлобья, спросил он. – Она нам пригодится потом, если дойдём до морских льдов. Оленину долго варить не надо, примус справится. А вот медвежатину придётся вываривать часами. Где ты потом найдёшь для этого топливо? Истратишь всю канистру керосина ради одного ужина? А сушёные овощи зачем распаковала вместе с сухарями? Надо было выбрать что-то одно и экономить.
– Я просто хотела сделать тебе приятно, – виновато произнесла я.
– Когда все припасы кончатся и останется одна медвежатина, приятно никому не будет.
Ну вот, хотела порадовать Мортена, а в ответ получила лишь недовольство и порицание. Я вконец расстроилась и поспешила опустить голову, чувствуя, как предательски наворачивается слеза. Что я делаю не так? Что мне ещё сделать, чтобы Мортен понял, как сильно я хочу вернуть его расположение? Или я опоздала и больше нечего возвращать?
Внезапно Зоркий вскочил, ворчливо тявкнул и уставился в сторону одиноких кустов тальника поодаль от нашей стоянки. Он даже встал на изготовку, будто собирался бежать и атаковать неприятеля. Надеюсь, не когтистого, огромного и с белым мехом. От морского медведя не отбиться ни Зоркому, ни нам с Мортеном, разве что фальшфейер поможет...
– Так, молчать, – внезапно скомандовал он пёсику, а сам отложил пустую миску, взялся за копьё
и неспешно побрёл в сторону кустов.Зоркий побежал следом, а я застыла в оцепенении, не зная, чего ждать. В нескончаемых сумерках сложно что-либо разглядеть. А если там опасный хищник? А Мортен, он справится с ним одним только копьём? А если нет? А что тогда делать мне? Как страшно…
Кинув сухарик в суп, я поставила миску на снег и принялась искать свой нож. Когда нашла его, горячая миска успела растопить снег и погрузиться в самодельную ледяную лунку. Пока я вытаскивала посуду, то окончательно расплескала суп, только сухарик остался нетронутым, но мне уже было не до него.
Со стороны кустов раздался пронзительный лай, за ним ругань, и тут я увидела, как от Мортена со всей мочи разбегаются олени. Какие они прыткие, их совсем немного, голов восемь. Наверное, дикое стадо. Эх, жаль, что у нас нет оленя-манщика с ремнём на рогах, с его-то помощью мы бы поймали хотя бы одного самца на мясо. И Мортен бы тогда не ругался на меня из-за супа. Если бы, если бы…
Он возвращался к костру недовольный, взвинченный. По дороге Мортен даже попрекнул Зоркого:
– Что ж ты пасть раскрываешь, когда не надо, а? Всех спугнул, охотничек.
Пёсик брёл следом, поджав ушки. Бедняжка, наверное, ужасно переживает. Хозяйка его бьёт, хозяин ругает. И за что? За избыток эмоций?
Не успел Мортен дойти до нашей стоянки, как меня отвлёк шум за спиной. Я обернулась и обомлела: ко мне осторожно подкрадывался олень. Что это, зачем это? Он что-то задумал? Он ведь может кинуться и забодать меня?
Я поднялась с места и начала медленно пятиться. Мортен приготовил копьё и тоже замедлил осторожные шаги. А олень просто подошёл к моей миске, ткнулся в неё мордой и выудил оттуда размоченный, но уже затвердевший на морозе сухарик. И как это расценивать? Дикие копытные уже становятся попрошайками? Нет, я понимаю, холода, ягель глубоко под снегом, но не до такой же степени!
А в следующий миг я пригляделась к бахромистым ушам животного и увидела характерные надрезы. Ну, теперь всё ясно, это сбежавший домашний олень с засечками. Вернее, это оленуха, которую увёл из домашнего стада коварный дикий самец, которого и хотел бы убить Питариль.
Тот дикарь, что убежал от Мортена, видимо, собрал вокруг себя гарем из семи украденных важенок. А теперь вот убежал, а его подруга затосковала по людям и пришла полакомиться сухариком в мясном соусе. И откуда у неё тяга к незнакомой пище? Может, сухарь напомнил ей по вкусу и консистенции тундровый гриб?
Пока я наблюдала за оленухой, Мортен быстро сориентировался, достал из нарты верёвку, подкрался к животному, схватил за шею и мигом обвязал вокруг неё повод. Всё, попалась, теперь от нас не убежит. А кто-то тут говорил, что я зря транжирю оленину. Вот, целая туша сама к нам прибежала.
– Не иначе, высшие силы нам благоволят, – заметил Мортен и привязал другой конец верёвки к боку нарты, слишком гружённой, чтобы её утянула одна оленуха. – Чем ты её приманила?
У меня чуть сердце не остановилось от его вопроса. После вчерашней ссоры Мортен впервые заговорил со мной нормальным тоном. Пришлось взять себя в руки, подавить глупую улыбку, что расползалась по губам, и сказать:
– Сухарём.
– Да? Здесь и сухарём? Хотя, на Медвежьем острове я видел, как олени выпрашивают хлеб. Чем-то он им нравится.