Наследница огненных льдов

Зоркий ещё долго носился за песцом, пока тот не юркнул между стоячих льдин и не затерялся в лабиринте из торосах.

– А какая славная была бы добыча, – насмешливо сказал Мортен, когда расстроенный пёсик вернулся к нему. – Сколько бы мы из неё нажарили котлет, сварили супа, а ещё ухи, и всё это на троих.

Зоркий обиженно посмотрел на Мортена своими тёмными глазами, тявкнул, будто огрызнулся, и побежал вперёд рыскать и вынюхивать новую жертву. Удивительно, но отыскал он её за пять минут. Тот же самый песец или другой улепётывал от нашего бегуна и неожиданно ему на помощь пришёл непонятно откуда взявшийся здесь второй песец. Пока один отвлекал внимание Зоркого на себя, второй улизнул, и пёсик снова остался ни с чем. На сей раз Мортен не стал иронизировать и почему-то резко скомандовал мне:

– Шела, подойди к нарте и не отходи далеко.

– А что случилось?

– Пока не знаю.

Странно всё это. Подумаешь, парочка песцов. Что тут может быть такого страшного?

Но когда я увидела в один момент четырёх зверьков, что дразнили своими пушистыми хвостами Зоркого, ощущение неправильности происходящего всё же посетило меня.

– Откуда они только тут берутся? – спросила я, не рассчитывая услышать ответ, но прогадала.

– Здесь во льдах и подо льдом обитает немало самого разного зверья. И все они друг друга едят, – на ходу объяснял Мортен. – Песцы, они обычные падальщики, подъедают крохи после чужого пиршества.

Тут он замолчал, словно давая мне время осмыслить услышанное, а я задумалась, не понимая, на что мне намекает Мортен:

– За кем песцы подъедают крохи?

– А кто тут самый крупный и удачливый охотник по-твоему? Кто может месяцами скитаться во льдах и питаться вылезшими наружу нерпами?

– Морской медведь, – догадалась я.

– Вот именно. А песцы сбиваются в стайки и бегают за ним, потому что медведь предпочитает выедать у нерп и моржей жир, а всё остальное достаётся падальщикам. Представляешь, оказывается определённая стайка песцов бегает строго за своим медведем. Они многие дни могут идти по его следу, в надежде урвать кусочек у своего добытчика. Но у этого союза есть обратная сторона. Морской медведь тоже кое-что знает о песцах. Если эти мелкие разбойники сбиваются в стаю, значит, где-то рядом есть еда. А медведь тоже не прочь пойти по следу песцов и закусить тухлятиной.

Зоркий со звонким лаем носился из сторону в сторону, а у меня даже в варежках начали холодеть пальцы. От накатившего страха. Выходит, песцы – верные предвестники появления морского медведя? А ведь нам нечем от него отбиваться. Копьё не поможет, одним ударом лапы медведь просто переломит древко, а нож-наконечник отлетит в сторону. Выходит, мы полностью беззащитны. Вот и случилось то, чего так опасался Мортен, почему не хотел идти со мной на север без ружья. Он это предвидел, а вот я ничего не хотела слушать, глупая…

– Мальчик, хватит, возвращайся! Иди к нам! – крикнула я Зоркому и на всякий случай решила прибегнуть к самой безотказной фразе, – Зоркий, кушать!

Я как могла, приманивала раздухарившегося пса, а он упорно не замечал моих криков. А тут и Мортен не выдержал и сказал:

– Пускай лает. Нам это только на руку. Пусть все вокруг слышат, что мы идём.

– Но ведь медведь… – пыталась я сформулировать свои опасения. – Он где-то рядом, да?

– Понятия не имею, но лучше будем исходить из того, что нам надо быть начеку. Если не охотящийся медведь привлекает песцов, то вскоре песцы привлекут к нам медведя. Они чуют оленину. Придётся нам охранять наши запасы и стоянку всю ночь попеременно. Ты сможешь просидеть два часа возле палатки и отпугивать песцов?

– Чем? Копьём?

– Тебе хватит и весла.

– Думаю, два часа я продержусь.

– Вот и прекрасно. Закутаешься в шкуру, понаблюдаешь за обстановкой пару часов, а потом я сменю тебя, ты поспишь два часа, и мы снова поменяемся. Выдержишь?

– Не знаю, – растерялась я, – но надо попытаться.

– Если почувствуешь, что не можешь бороться со сном, и глаза сами собой закрываются, не молчи, лучше буди меня.

– Нет, я не подведу тебя, мы будем нести дежурство поровну.

– Шела, я серьёзно, не надо геройствовать. Ты в карауле не стояла, а у меня кое-какой опыт всё же имеется. Если заснёшь снаружи, эти мелкие твари начнут грызть тебя заживо. Или придёт кое-кто покрупней, а мы не успеем его достойно встретить.

 – Я не… я не буду геройствовать. И спать я тоже не буду.

– Посмотрим. Ночь будет очень длинной. Но нас только двое, иного способа её пережить я не вижу.

Так и началась череда изнурительных дней и ночей, что слились для меня в нескончаемую вереницу ожидания, наполненную темнотой, дрёмой, страхом и пронзительным холодом. Привал, примус в палатке, слегка обваренная оленина, часы дяди Руди в одной руке, весло из нарты-байдарки от прытких песцов в другой, парочка фальшфейеров в распахнутом рюкзаке и двухчасовые дежурства, перемежающиеся сном, а потом поход на пределе сил сквозь трескучий мороз и ветер.

По ночам, пока Мортен спал урывками, я доставала волшебные камни пехличей и мысленно пыталась воззвать к их бывшим обладателям. Я так ждала, что в небе появятся три голубых огонька, из-за тороса выедет волчья упряжка, а за ней будет снова волочься пойманный в сеть медведь. Но никто не откликался. И врата миров тоже не открывались. Значит, не время и не место, значит, надо попытаться в следующий раз. И пока, придётся взять в руки весло и мотнуть лопастью перед наглыми мордами, что уже тычутся в рюкзак.

Первые сутки, вторые, третьи… Растущее с каждым новым песцов напряжение, хриплый лай Зоркого, что утихал только, когда он сам позволял себе немного поспать, а ещё страх, что вот-вот я увижу самого опасного хищника Полуночных островов – всё это изматывало, но заставляло держать уши востро. И наконец неизбежное случилось.

Мы шли по гладкому ледяному полю, и если бы не свет северного сияния, я бы даже не заметила едва шевелящуюся груду меха и мышц, что выглянула из-за одинокого далёкого тороса. А когда эта груда вытянула голову вверх и начала водить из стороны в сторону своим чёрным носом, у меня хватило духу, чтобы выдавить из себя только:

– Морской медведь.

Зоркий вторил мне, но на свой лад. Он не решался отбежать далеко вперёд, просто предупреждал хищника лаем, что не стоит с нами связываться. И огромный медведь будто бы послушался его. Он опустил голову, немного понаблюдал за нами, а потом повернулся и ушёл за торос. Я почти перевела дыхание, но быстро поняла, что рано обрадовалась. Медведь никуда уходить и не думал, он просто двигался параллельным с нами курсом, будто размышлял, что делать с пришельцами, без спросу ворвавшимися в его ледяное королевство.

Идти дальше было страшно, ещё страшнее было останавливаться, но разбить лагерь все же пришлось. Мортен поставил палатку вплотную к нарте и зачем-то занёс в неё канистры с керосином.

– Что это значит? – поинтересовалась я, не забывая поглядывать в сторону медведя, что начал ходить кругами вдали от нас.

– Не хочу, чтобы учуял. Иначе его ни огонь, ни шум не остановят.

– Не понимаю, при чём тут керосин?

– И никто не понимает. На Собольем острове рыси роют землю, чтобы найти корни валерьяны, а потом они лижут их, впадают в эйфорию и катаются по земле. А медведей, что лесных, что морских, всегда привлекали бочки с керосином. Видимо по той же причине – хочется получить толику блаженства. Сколько таких историй, как медведи укатывали со складов бочки, лизали их, протыкали когтями, а потом устраивали паломничества к месту, где разлито топливо. Видимо, и керосин, и валерьяна, это аналог алкоголя в животном мире или ещё чего похуже.