Наследница огненных льдов

– Ты думаешь, медведь сейчас обходит наш лагерь только из-за канистры с керосином?

– Ну, во льдах людьми он вряд ли питался, чтобы сейчас жаждать нашего мяса. Возможно, ему доводилось пробовать случайно забредших сюда диких оленей, но жирные нерпы и моржи его сердцу куда милее. Так что не наш запах его привлекает, а керосиновый.

– И что нам теперь делать?

– Тебе – залезать в палатку и спать.

– А дежурство?

– Забудь и отдыхай. Тебя один на один с медведем я не оставлю.

– Но ведь у нас всё равно нет ружья, а ты…

– Я, если надо и пять суток кряду могу не спать. А фальшфейер поможет отогнать медведя. Треск и огонь их пугает.

– А если не отпугнёт? А если он голодный? А если…

– Перестань задавать глупые вопросы и иди спать, – устало и немного раздражённо сказал мне Мортен, а я больше не осмелилась ему возражать.

Пока снаружи он раз за разом обходил лагерь, я не могла сомкнуть глаз в палатке, даже лежать спокойно в спальном мешке не получалось. Я снова вытащила камни пехличей и помедитировала над ними, пока снаружи не раздался подозрительный треск и свет яркой вспышки не пробился через тент.

Я поспешила выбраться наружу и увидела, как в одной руке навытяжку Мортен держит фальшфейер, а в другой сжимает копьё и медленными, но твёрдыми шагами движется вперёд. Зоркий привычно лаял, но упорно жался к его ногам, не решался отойти в сторону или кинуться вперёд. А впереди было на кого нападать, если хватит смелости и глупости.

Большой и толстый медведь стоял в паре десятков метров от нас. Он неуклюже развернулся и неспешно направился к торосам. А когда Мортен поднял над головой фальшфейер и замахнулся копьём, медведь и вовсе ускорил шаг и вскоре побежал прочь от лагеря, не оглядываясь.

Всё, Зоркий издал победный лай, и даже немножко пробежался, делая вид, что прогоняет гиганта.

Фальшфейер упал на лёд, а Мортен подошёл к нарте, ни на миг не позволив себе обернуться и подставить спину уже убежавшему медведю.

– Ты его прогнал? – пытаясь унять панику в голосе, спросила я. – Он точно больше не вернётся?

– Это была самка на сносях, ей сейчас не нужны проблемы, – отозвался Мортен, приблизившись к палатке. – Она ищет место, где можно устроить берлогу и отлежаться до родов. Она бы и олениной не побрезговала закусить, но материнский инстинкт и страх непонятного пересилил голод. А может, и нет. Проверим.

Мортен отказался идти спать, а мне запретил оставаться одной снаружи, пока где-то неподалёку бродит нагуливающая жир медведица. Все уговоры смениться на посту и лечь отдохнуть оказались бесполезны. Я вернулась в палатку, но сон упорно не шёл от волнения и ожидания неприятностей. Глаза предательски слипались, сознание проваливалось в пустоту, и только новая порция лая вырывала меня из тягучего забытья.

Медведица ещё пару раз показывалась близ лагеря, и ещё пару раз Мортену приходилось зажигать фальшфейеры. А я сквозь дрёму пыталась сосчитать, сколько теперь у нас осталось шумных предупредительных огней.

Когда Мортен разбудил меня, я думала, что он наконец надумал отдохнуть, но нет, часы показывали, что прошла целая ночь, а значит, настало время сворачивать лагерь и идти дальше.

– Но ведь ты совсем не спал, у тебя не хватит сил.

– Зато у медведицы хватит сил наматывать круги возле нас. Надо уходить отсюда и как можно дальше.

Я чувствовала себя нахлебницей и бесполезным балластом в одном лице. Мортен не хотел идти без ружья по льдам, но из-за меня он всё же оказался здесь и теперь старается изо всех сил сделать всё, чтобы мы выжили. А у меня не получается придумать, как помочь Мортену и облегчить его ношу.

После изнурительного перехода сквозь позёмок и ледяной ветер в лицо я настояла на остановке, когда Мортен уже еле передвигал ноги. Если бы потеря сил вразумила его и заставила отдохнуть… Нет, он не спал уже вторые сутки, но упорно продолжал охранять наш лагерь, не давая мне выбраться из палатки раньше времени.

И снова ночью у нас был гость. На сей раз не знакомая нам медведица, а самец покрупнее. И снова Мортен жёг фальшфейер, снова замахивался копьём, а медведь послушно ретировался, чтобы снова вернуться и не в одиночку. Теперь уже два самца прохаживались неподалёку от лагеря, не решаясь на более активные действия.

– Медведи же не стайные животные, – ничего не понимая, сказала я, когда Мортен отогнал их и позволил мне покинуть палатку. – Почему эти двое бродят рядом?

– Двое ещё не стая, – отозвался он, но больше ничего не сказал.

Мортен завернулся в шкуру, присел возле нарты и уставился в одну точку, а я засомневалась, что таким образом он высматривает хищников вдали. Это больше походило на сон с открытыми глазами.

– Ты должен отдохнуть, – тряся его за плечи, сказала я. – Иди в палатку, а я присмотрю за медведями. Если они снова будут приближаться, я тебя разбужу.

– Когда они побегут в твою сторону, ты уже ничего не успеешь сделать, ни разбудить меня, ни огонь зажечь. Лучше возьми свой рюкзак и положи туда еды, столько сможешь унести. И маленькую канистру с керосином тоже забери себе.

– Я не понимаю, зачем мне это делать?

– И повяжи уже поверх кухлянки ножны, – не обращая внимания на мои возражения, продолжал Мортен. – Если всё пойдёт не по плану, ты успеешь распороть палатку и убежать, пока я буду сдерживать их атаку. Ты должна попытаться уйти как можно дальше, пока я…

– Мортен, я не брошу тебя, – испугалась я. – Ты что? Я никуда не уйду без тебя, даже думать об этом не смей.

– Ты же так хотела спасти своего опекуна, – глядя на меня в упор, выдал он. – Будь верна своей мечте до конца.

В этот миг я почувствовала себя бессердечной дрянью, той самой, что разглядел во мне Мортен неделю назад. Из-за своей мечты я завела его во льды на верную смерть, а теперь он отдаёт последние силы, чтобы дрянь жила и продолжала мечтать.

– Ты, наверное, сошёл с ума, – еле выдавила я. – Это всё от недосыпа. Иди в палатку, а я понаблюдаю за медведями. Ты что забыл, я очень далеко вижу.

– Но не на триста шестьдесят градусов вокруг себя.

– Но, Мортен, ты же…

– Живо в палатку! – рявкнул он, – И не смей оттуда даже нос высовывать, пока я не позволю! Но сначала собери рюкзак и положи его возле спального мешка. Живо!

Мне пришлось выполнить всё, что он приказал. Уже в палатке я дала волю слезам, но запретила себе всхлипывать и выть в голос – чтобы Мортен не услышал. Я плакала не от обиды, вовсе нет. Мне было страшно, очень страшно. И стыдно. За свою беспомощность.