Наследница огненных льдов

Да, очень знакомая ситуация и знакомое поведение. Прямо как в наших с Мортеном отношениях. То, что он берёт осаждённые крепости измором, я успела прочувствовать на собственной шкуре ещё на пароходе и в Квадене.

– В общем, – продолжал он, – всё зашло слишком далеко, и я понял, что скоро кончается срок моей службы в гарнизоне, потом меня переведут обратно в столицу, а я не могу расстаться с Хельгой – не имею морального права бросать её после всего, что между нами было. Да и просто не хотел я расставаться с этой девушкой. И мы поженились в её родном городке, в приграничье. Её отец благословил наш союз, а вот когда я привёз Хельгу во Флесмер, тогда и начались первые трудности. Мой отец был категорически против нашего брака. Он уже присмотрел для меня дочь министра, потому что министр в качестве тестя намного полезней провинциального историка. В общем, мы серьёзно разругались, я снял для нас с Хельгой квартиру неподалёку от военного министерства, мы переехали и всецело занялись друг другом, нашей маленькой семьёй, нашими отношениями. Пожалуй, это было самое прекрасное время, что мы провели вместе. А потом в охотничьем клубе открылся сезон северной охоты, и я отправился на Полуночные острова во второй или даже третий раз в жизни. Тогда-то я впервые добрался до Песцового острова, побывал в родном селении Тэйми и привёз оттуда Аймо. Пока он был щенком, содержать его в квартире ещё получалось. Но ты и сама видела, что из себя представляют песцовые лайки – они крупнее обычных. И вот встал вопрос о переезде. Я думал снять небольшой загородный домик с садом, чтобы Аймо было где порезвиться, но тут Хельга сказала, что она ужасно скучала, пока меня не было дома, что все два месяца она чуть ли ни на стену лезла от одиночества, а если впредь ей придётся подолгу жить одной в глуши, она и вовсе сойдёт с ума. Я спросил, что в таком случае она хочет, а Хельга намекнула, что неплохо бы мне помириться с отцом и вернуться жить в поместье. Если честно, я не ожидал от неё такого предложения, мне казалось, единственная встреча с моим отцом отбила у Хельги всякое желание видеть его ещё раз. А оказалось, что всё не просто так. Пока меня не было в столице, за спиной отца мама решила наладить контакт с моей женой, и вдвоём они провернули тайную операцию с целью умилостивить отца и устроить воссоединение семьи. Это надо знать мою маму, по-моему, она единственный человек на свете, кто может уговорить кого угодно на всё что угодно. В итоге блудный сын получил всемилостивейшее прощение отца, вернулся в семейное гнездо с молодой женой, а вскоре получил назначение в сайшарынский гарнизон. Я думал, мы уедем туда с Хельгой, но её застаревшая болезнь внезапно обострилась, и мама настояла, чтобы она осталась в поместье, потому что в такой глуши как Сайшарынское предгорье трудно найти хорошего врача, да ещё там нет целебного морского воздуха, который нужен Хельге каждый день. В итоге на целый год я уехал из Флесмера. Не один, а с Аймо. Потом был отпуск, очередная поездка на Полуночные острова, мы с Аймо к ней старательно готовились. Потом я приезжал домой, снова получал новое назначение, снова уезжал, снова охотился. И так все восемь лет.

– Не понимаю, – когда он затих, сказала я. – Все восемь лет ты ездил по империи один?

– Не один. С Аймо.

– А твоя жена? Она всё это время жила в поместье твоих родителей?

– Да. Ещё в родном городе её частенько мучали боли в сердце, усталость и сонливость. Доктора сказали, что морской воздух жизненно необходим ей, как и ежедневные прогулки по гавани. А меня как назло отправляли в гарнизоны вглубь континента.

– И вы редко виделись.

– Намного реже, чем следовало бы.

– И вы охладели друг к другу.

– Она охладела, не я. Были долгие командировки, но были и регулярные письма, телеграммы и звонки домой. Я не чувствовал себя одиноким или вольным человеком, я всегда знал, что дома меня ждут. Да, были другие женщины, но всё это на время и не всерьёз. Всякий раз, когда я возвращался домой, я шёл к Хельге, говорил, как скучал, как люблю её, а в ответ с каждым годом её ответные слова становились всё скупее и холоднее. Да, я всё понимал, она устала подолгу быть одна, болезнь отнимала у неё всё больше сил. В конце концов, у неё мог появиться кто-то ещё, но у меня язык не поворачивался упрекнуть её в этом, сам я кристальной честностью тоже похвастаться не мог. Половина нашего брака прошла мимо нас, а другая половина с каждым разом становилась всё пресней и серее. Днём ей не хотелось ни гулять со мной в саду, ни ездить в город к гавани, даже разговаривать и сидеть за одним столом особо не хотелось. А по ночам ей не хотелось даже попытаться сделать вид, что она рада концу нашей долгой разлуки. В последний раз я не выдержал и месяца домашней жизни, поэтому отправился в штаб, и попросил отослать меня в очередную командировку.

– Ты сбежал?

– Я уехал туда, где всё привычно и понятно, где я могу быть собой и не испытывать постоянное чувство вины за то, что у меня есть служба и больная жена, которой нельзя подолгу отлучаться от богатого йодом морского воздуха. В общем, я уехал, думал, что надолго, а через пару месяцев ко мне пришли люди из контрразведки и начали задавать странные вопросы о моём отце, потом о моих ежегодных поездках на Полуночные острова. С их слов я понял, что у отца крупные проблемы, из его домашнего кабинета то ли пропали важные документы, то ли где-то объявились копии секретных донесений, которые кроме него и императора никто не должен был видеть. Я сказал им, что ничего не могу об этом знать, меня давно не было дома, а в ответ услышал вопрос – а когда в последний раз я говорил по телефону со своей женой и когда в последний раз делился с ней разведданными.

– Разве ты разведчик?

– Вот именно, что нет. А вот Хельга… – тут я отчётливо услышала, как Мортен скрежещет зубами, а после цедит, – а вот она, оказывается, очень хорошо знакома со шпионами. Хаконайскими.

– Она? – не могла поверить я. – Она шпионка?

– Я как дурак убеждал контрразведчиков, что Хельга всего лишь дочь провинциального историка, что она больна и слаба, что она ничего не понимает в политике, а в ответ они заставили меня написать прошение об отставке, потом под конвоем привезли во Флесмер, отвели в ведомственный изолятор и показали протоколы её допросов и чистосердечное признание. Я думал, со мной случилось помрачение рассудка, что все эти буквы на бумаге мне просто мерещатся. И почерк Хельги тоже. А в том признании моя жена чётко и без сантиментов писала, как познакомилась с сыном советника императора, как переехала в столицу, как проникла в поместье советника, чтобы тихо и без лишнего шума выведывать все планы высших чинов империи. А потом она не менее подробно описывала, как все восемь лет передавала раздобытую информацию приставленному к ней связному. Я не поверил ни единой строчке этой писанины. Я был уверен, что у отца действительно проблемы, кто-то ретивый хочет выслужиться перед императором, потому и метит на его место, и этот кто-то заварил всю эту кашу, хорошенько припугнул Хельгу и заставил её под диктовку написать эту ахинею про шпионов. Я потребовал, чтобы мне дали встретиться с женой. И мне пошли навстречу, привели к её камере, а там… Там была она и будто не она. Лицо и фигура Хельги, а голос не моей кроткой птички, а надменной стервы, с которой я даже не знаком. Первое, что она мне сказала, были слова о том, как она рада, что всё закончилось, что её раскрыли, и она теперь не обязана быть моей женой. Не обязана быть женой, представляешь? Оказывается, наше с ней знакомство не было случайностью. Она прекрасно знала, кто мой отец, хотя я никогда этого не афишировал. Но она знала о его положении при дворе, и это было главной причиной, почему она закрутила со мной роман. Она со мной, а не наоборот. В тот момент я почувствовал себя последним идиотом. Восемь лет я жил и верил в брак, который оказался всего лишь медовой ловушкой. А ведь я любил Хельгу, я искренне обожал её, потом страсть сменилась уважением, но я и подумать не мог, что всё это время жил с женщиной, которая делила со мной постель по принуждению. У Хельги был любовник. Всё это время. Вернее, его она назвала единственной любовью всей своей жизни. Так вот, этот подлец когда-то и втянул её в грязные игры разведок. Окрутил неискушённую девчонку, заставил спать с теми, на кого укажет, а как только на горизонте появился я, он поставил перед Хельгой задачу женить меня на себе, чтобы оказаться поближе к поместью моего отца. Представляешь, что значит почувствовать себя придатком к отцовскому дому? А там Хельга смогла развернуться на всю катушку. Она даже умудрилась симулировать болезнь, которой у неё никогда не было, лишь бы не покидать приморский Флесмер, вернее, загородное поместье. Вот так огромный кусок моей жизни оказался изощрённой ложью.

Мортен замолчал. А я боялась пошевелиться. Казалось, от нахлынувших воспоминаний он бы с радостью свернул шею этой Хельге, но вместо неё в опасной близости лежу я и…

– Она передавала все скопированные данные из кабинета моего отца своему любовнику, – внезапно продолжил Мортен. – Он-то и был хаконайским связным. Но я уверен, что во всей этой истории не обошлось без моего бывшего тестя – отца Хельги. Не может так быть, что дочурка оказалась шпионкой без ведома папеньки, а он так просто устраивал свои приёмы для всего офицерского состава приграничного гарнизона. Контрразведке нужно было заняться ещё и им, но они взялись за меня.

– За тебя? Но почему? Ведь это ты пострадавшая сторона, ты ничего не знал, тебя обманули.

– А вот Хельга сказала следователю, что лично завербовала меня и надоумила собирать информацию о приграничных территориях, чтобы передавать данные хаконайцам.

– Но зачем? Зачем она солгала и оговорила тебя?

– Она меня ненавидит. Просто ненависть и ничего больше.

– За что ей тебя ненавидеть?

– За то, что восемь лет был её мужем и тем самым разлучил с любимым мужчиной. Мне тогда показалось, что Хельга не в себе, когда говорила всё это. А её уже было не остановить. Там, сидя в клетке, она вывалила на меня все, что копила на душе долгие годы. Оказывается, я не просто рогоносец, а ещё и насильник. Вот оно как, приезжал из командировки к любимой жене, в первую же ночь тянул её в спальню, чтобы приласкать, а годы спустя оказался грязным животным, которому ничего в жизни не надо, кроме податливого тела в койке. А вот её ненаглядный любовник, он не такой, он любит её самой чистой и бескорыстной любовью и ради него она готова на всё, что он ни попросит. Если честно, теперь я точно уверен, что Хельга сошла с ума, не справившись со своей двойной жизнью и постоянной ложью. Она призналась мне, что мой Аймо умер не просто так. Это она отравила его, и сделала это из мести, просто, чтобы мне было больно. Она же знала, как я любил этого пса, сколько всего с ним вместе пережил. Да Аймо провёл со мной больше времени, чем Хельга. И какая, казалось бы, ей разница, к кому я привязался больше, к ней или собаке, если Хельге я безразличен? Но нет, она посчитала, что раз не может быть счастлива из-за меня – её ответственного задания – то, стало быть, она лишит единственной неизменной радости в жизни и меня. Если бы только всё ограничилось отравлением Аймо… Нет, ей этого было мало.

– И она обвинила тебя в шпионаже?

– Главным образом, она рассорила меня с семьёй. Отец, как только я вернулся в поместье, отчитал меня за то, что я привёл в его дом гадюку, которая теперь лишила его положения при дворе и влияния на императора. Сёстры тоже на меня косо смотрели. Их мужья выполняли некоторые поручения отца, и теперь тоже попали под надзор контрразведки и лишились своих легальных должностей. Теперь родители живут в изгнании за городом, сёстры с племянниками еле сводят концы с концами. И я один оказался виноват во всех их бедах, потому что восемь лет назад не послушал отца и вместо министерской дочки женился на шпионке.

– Но ты же не знал…

– Это ты не знаешь моего отца. Ему объяснять что-либо про чувства и зов сердца бесполезно. В последние годы он разрабатывал проект, как имперским судам в обход хаконайцев первыми получить право заходить в порт Запретного острова, а не только на ограниченную полоску побережья восточной сатрапии.

– Что ещё за Запретный остров? – не поняла я.

– Эх ты, – пожурил меня Мортен, – это столица твоей далёкой родины, клочок суши в укромном заливе южного континента, куда лет двести назад после победоносных завоеваний удалился верховный царь объединённого Сарпаля. Ещё никто из иностранцев не посещал Запретный остров, личная гвардия царя за этим жёстко следит. Никаких дипломатических визитов или встреч с иностранными монархами. А наши императоры уже лет сто только и делали, что мечтали о прямых переговорах с верховным царём и о новых торговых преференциях. Хаконайцы, собственно, мечтают о том же, вернее им хочется опередить нас с прямыми переговорами, а лучше отобрать у Тромделагской империи право вести торговлю с восточным берегом Сарпаля. Вот такая вот большая политика. И как нарочно этой весной Хельга находит в кабинете отца план дворцового переворота на Запретном острове с именами заговорщиков и пометками о выплаченных вознаграждениях. Теперь понимаешь, в каком положении оказалась моя семья, когда хаконайцы получили достоверное свидетельство, что тромделагская империя планирует убить верховного царя и поставить на его место нового проимперского наследника? Когда они передадут эти планы сарпальцам, это будет конец, конец деловой репутации империи в Сарпале, конец карьере отца, конец мне. Когда отец сказал, чтобы я проваливал из Флесмера и не показывался ему на глаза, пока не закончится расследование, я думал, что отсижусь на Полуночных островах, да ещё и с пользой для дела. Но в Сульмаре ко мне пришёл человек из погранслужбы и заявил, что из столицы телеграфом ему передали донесение. Хельга дала новые показания и заявила, что все восемь лет я вёл сбор информации о положении погранзастав на Полуночных островах и через неё передавал эти данные хаконайцам. А ещё она заявила, что это я рассказал ей о Великой полынье, о том, что свободный ото льда участок моря тянется на запад от островов, после чего она передала эту информацию хаконайцам, а их флот нашёл восточную оконечность полыньи и теперь без особых препятствий рыбачит в наших водах. И ведь эта подлая психопатка права, я ей рассказывал и про полынью, и про острова, и обо всём, что здесь видел, потому что думал, ей действительно интересно слушать о наших с Аймо приключениях на северных островах. А получается, она просто собирала разведданные, а я, стало быть, ей их предоставил. И попробуй теперь доказать, что сделал я это неосознанно. В общем, ты спрашивала, почему я не собирался возвращаться во Флесмер? А что меня там ждёт? Тюремная камера по соседству с клеткой, где сидит Хельга? Недолго нам быть соседями. Уверен, через год или два её обменяют на кого-нибудь из наших шпионов, кого поймали в Хаконайском королевстве, и она уедет к своему любовнику, начнёт новую жизнь, о которой мечтала. А меня никто ни на кого не обменяет, я никому не нужен, потому что честно служил родной империи. Вот поэтому пусть всё катится в пекло. Здесь я хотя бы спокойно помру. Прямо, как и хотела контрразведка. И отец.

– Не говори так, ни один родитель не может желать смерти своему ребёнку.

– Откуда тебе знать?

Он прав, я не знаю, чего могут желать родители, а чего нет. И всё же есть грань между служебным и личным, которую невозможно переступить.

– Просто поверь, – сказал Мортен, – интересы государства для государственных мужей куда важней родных детей. Если выбирать между сыном и процветанием многих поколений тромделагцев, что появятся на свет после нас, чаша весов перевесит не в пользу одного единственного человека просто из соображений арифметики. Отец всегда был верен интересам империи. Ему проще согласиться с тем, что я тоже хаконайский шпион, лишь бы на этом расследование закончилось и его самого не привлекли к ответу, а признали жертвой. Ради империи отец должен остаться на свободе и закончить то, чему отдал многие годы жизни, раз того требуют интересы государства.

Мне не хотелось ничего отвечать на это признание. Что тут можно сказать? Что мне жаль, что Мортену не повезло с семьёй? Мне и вправду жаль, а Мортену и вправду не повезло. Но какое теперь это имеет значение? Холод пробирает до костей, тент тяжелеет с каждой минутой. Я так устала, что хочу закрыть глаза и больше не просыпаться. Пусть неизбежное случится как можно скорее, а я буду счастлива провести последние минуты жизни с тем, кого полюбила всем сердцем. Надеюсь, сейчас он чувствует то же самое и больше не вспоминает о предательнице Хельге. Ему нельзя о ней думать, в этот час его сердце должно остаться свободным от тоски и ненависти.