Не буди лихо

Главную угрозу представляли машинный зал с его масляными системами турбогенераторов, насосов и огромные баки с горючей жидкостью, которые могли взорваться в любой момент. Маслобаки и кабельные каналы, охваченные огнем, могли распространить пламя на другие объекты АЭС, и если бы огонь добрался до третьего энергоблока, последствия были бы катастрофическими.

Однако Правик знал, что самым опасным направлением была горящая кровля. Если бы пламя перекинулось на третий энергоблок, его реактор мог бы постигнуть та же участь, что и четвертый, и это привело бы к новому взрыву, который разрушил бы оставшиеся части станции и вызвал бы еще больший выброс радиации.

Караул Правика начал тушение пожара на крыше машинного зала. Вскоре на место прибыл караул СВПЧ-6 под командованием лейтенанта Виктора Кибенка. Кибенок возглавил звено газодымозащитной службы, направив своих людей на разведку в опасные помещения, прилегающие к активной зоне разрушенного реактора. Они действовали без промедления, невзирая на уровень радиации, который уже начинал проникать через их защитные костюмы.

Кибенок, осознавая угрозу, расставил ствольщиков на позициях и организовал подачу воды на кровлю машинного зала с помощью автолестницы и стационарных сухотрубов. Они делали всё, что могли, чтобы сдержать огонь и предотвратить его распространение на соседние объекты. Мужчины сражались с невидимым врагом — радиацией — которая уже начала разрушать их тела, но не смогла сломить их дух.

Подвига этих людей хватило, чтобы сдержать огонь и предотвратить новые взрывы, однако их здоровье и жизни были положены на алтарь спасения миллионов людей от еще большей катастрофы.

Глава 19

Двадцать пятого апреля, ровно в восемь вечера, Валентин Белоконь, как обычно, заступил на дежурство. В этот вечер в его распоряжении была лишь одна бригада «Скорой помощи» — он сам, врач, и фельдшер. Весь город спал, словно укутанный тишиной, которую изредка нарушали редкие звуки моторов или отдаленные шаги. В арсенале дежурных было всего шесть машин «скорой», как будто этого могло хватить на весь Припять.

Ночь длилась спокойно, будто ничего не предвещало беды. После одного из ночных вызовов машина неслась по пустынным улицам. Валентин смотрел в окно, любуясь тишиной. Припять всегда была такой ночью — тихой, мирной. Никого не видно, только редкие огни в окнах многоэтажек. Казалось, в этом городе время останавливалось, и темнота обнимала его в покое.

И вдруг небо озарилось двумя вспышками, словно молнии, прорвавшими облака. Сначала Валентин не понял, откуда они взялись, но затем, напрягая зрение, заметил, что они шли со стороны атомной станции. Грохота не было слышно — их собственный мотор заглушал все звуки. Он нахмурился, почувствовав какое-то неясное беспокойство.

По возвращении в медсанчасть на них уже ждали новости. Диспетчер с тревогой в голосе сообщил: был вызов. Фельдшер Саша перезвонил — с атомной станции поступило сообщение о пожаре, были пострадавшие, срочно нужен врач. Время на часах показывало без двадцати два.

Белоконь мгновенно ощутил холодок в груди. Пожар на ЧАЭС? Обожженные? Он мельком посмотрел на фельдшера Гумарова, на его лице тоже была видна озабоченность. Не теряя ни минуты, Валентин приказал подготовить две пустые машины «скорой». Взяв с собой коллег, они немедленно выехали на место.

Тишина ночного города больше не казалась спокойной — она давила на нервы, как предвестие беды. Мотор машины гудел ровно, но Валентину казалось, что они едут слишком медленно, слишком долго. Никто еще не знал, что эта ночь изменит всё — и город, и страну, и весь мир.

Когда Валентин Белоконь с коллегами прибыл на место, его первым делом встретил хаос, в который погрузился четвертый энергоблок. Воздух был тяжелым, стоял густой запах горелого металла, пыль и копоть, несмотря на темное небо, казались осязаемыми. Пожарные уже стояли у разрушенного блока, их лица бледны, на некоторых виднелись следы усталости, но они продолжали нести свою службу.

Валентин заметил Виктора Кибенка, который оживленно двигался среди пожарных, его фигура выделялась на фоне остальных. Он направился к нему, желая понять, в чем дело.

— Есть обожженные? — прямо спросил Валентин, всматриваясь в его лицо, на котором была смесь возбуждения и нервозности.

— Обожженных нет, — ответил Кибенок, голос его был напряженным, словно он не мог до конца осознать происходящее. — Но ситуация не совсем ясна. Что-то моих хлопцев немножко подташнивает...

Валентин нахмурился. Подташнивает? Это было странно. Температура на месте не такая высокая, и, похоже, огонь уже почти погас. Взглянув в сторону разрушенного энергоблока, он заметил, что огонь полз как-то вдоль трубы, а сам пожар уже не был таким явным, как вначале. Крыша обрушилась, перекрытие разрушилось, и вся эта картина походила на тихую руину, но с жутким ощущением скрытой опасности.

Они продолжали беседовать, стоя прямо у энергоблока, где пожарные пытались локализовать оставшиеся очаги возгорания. Вдалеке Валентин мельком заметил Правика, который двигался стремительно и решительно, но тот не подошел к ним — был занят своими задачами. А вот Кибенок оставался рядом, взвинченный, будто чувствовал что-то большее, чем просто тревогу от пожара.

— Слишком тихо тут, — сказал Валентин, оглядываясь вокруг. Пожар казался побежденным, но что-то не давало покоя. Он ещё раз взглянул на Кибенка, который молчаливо кивал, но в его глазах была скрытая паника.

— Может, это не только огонь? — сказал Валентин почти шепотом, но сам ещё не до конца понимал, что имел в виду.

Кибенок нервно вытер пот со лба и бросил взгляд на своих людей, которые продолжали бороться с остатками пожара, ни о чем не подозревая.

***

В больнице Припяти начиналась суматоха. Анна шла по коридору, когда впервые услышала, как кто-то кричит в приемном отделении. Поначалу она не придавала этому значения, думая, что, как обычно, поступил очередной пациент с ожогом или травмой. Но вскоре стало понятно, что это не обычная ночь.

Она подошла ближе и увидела, как в приемную привели первых пострадавших с атомной станции. Мужчины, покрытые копотью и пеплом, выглядели изнуренными, некоторые из них с трудом стояли на ногах. Один, полусогнутый, ронял слова, словно выдавливая их из себя: «Огонь… взрыв…» Он едва держался на ногах, кожа на его лице была красной, глаза воспалены. Рядом другой инженер корчился, держась за живот, будто его выворачивало изнутри.

Анна замерла. Что-то внутри подсказывало ей, что это не обычные ожоги. Сильное ощущение тревоги, начавшееся утром, теперь переросло в настоящий страх.

— Доктор, мы не знаем, что с ними, — кто-то из младшего медперсонала выскочил навстречу Анне. — Они говорят, что взрыв на станции, что их тошнит и боль сильная, как будто изнутри!

Анна осмотрела мужчину, сидящего на кушетке. Его губы побелели, руки дрожали, а одежда все еще источала слабый запах гари. Она заметила мелкие пузырьки на его коже, похожие на ожоги, но странные — они не походили на ожоги от обычного огня.

— Как они здесь оказались? — спросила она, пытаясь понять происходящее. Её руки немного дрожали, хотя она старалась держать себя в руках.