Не буди лихо

Виктор тяжело вздохнул. Дела плохи. Очень плохи.

Он смотрел на людей вокруг себя — каждый из них, как и он сам, был подвержен воздействию того, что никто не видел. Каждый их вдох мог быть последним шагом к болезни, каждый глоток воздуха — смертельной дозой. Но это не огонь, от которого можно убежать. Это не вода, которую можно переплыть. Радиоактивные частицы уже проникли повсюду — в воздух, в почву, в каждый угол этого города.

Виктор понял, что единственное, что он может сделать сейчас — продолжать работать. Остановить реактор он не мог, но можно было попытаться минимизировать последствия, сделать всё возможное, чтобы их воздействие не распространилось дальше.

Виктор медленно и осторожно вывел последние слова на листке бумаги, его рука дрожала, но не от усталости или страха — хотя и того, и другого было достаточно, чтобы свести его с ума. Это была тяжесть решения. В его сознании звучала тревожная мысль — Анне нужно уехать. Как можно дальше от этого проклятого места.

Он знал, что она всё ещё в Припяти, в больнице, помогая пострадавшим. Она не могла знать всего ужаса, который здесь разворачивался. Никто не знал всей правды. Но теперь Виктор был уверен — здесь оставаться опасно. Очень опасно.

Он оглянулся на коллегу, который вскоре собирался поехать в 126-ю больницу. Виктор протянул ему сложенную записку, его лицо было серьезным, а в глазах стояло напряжение, как будто в этом маленьком клочке бумаги было заключено всё его сердце.

— Передай это Анне, — сказал он тихо, почти шепотом, словно его слова могли разлететься вместе с радиацией в воздухе. — Очень важно, чтобы она это получила. Немедленно.

Человек кивнул, забирая записку, и ушел. Виктор проводил его взглядом, ощущая, как ещё один камень ложится на душу. Он хотел верить, что это послание дойдет до Анны, что она откроет его и прочитает его слова, полные любви и беспокойства. В записке он умолял её покинуть Припять, не раздумывая, уехать в безопасное место. «Куда угодно, только как можно дальше от этой зоны», — писал он.

«Моя любимая Анна, я не знаю, когда мы сможем снова увидеться. Но, пожалуйста, уезжай. Не жди. Я обещаю, как только смогу, я присоединюсь к тебе. Будь осторожна и помни, что я люблю тебя больше всего на свете. Мы ещё увидимся, и это обещание, которое я намерен сдержать».

Виктор сложил письмо с последним сожалением и надеждой. Всё, что оставалось — ждать. Ждать и надеяться, что Анна уедет. Тревога за неё не покидала его ни на минуту. Только зная, что она в безопасности, он мог бы продолжать здесь бороться с разрушением, которое их всех настигло.

Глава 24

Утро двадцать седьмого апреля в Припяти было по-своему странным. На улицах города царила привычная тишина, но в воздухе чувствовалось напряжение. Люди уже знали — их эвакуируют. Все верили, что это ненадолго, всего на пару дней, может, на неделю, и никто не думал, что в родные дома они больше никогда не вернутся. Объявления, развешанные по подъездам, обещали скорое возвращение, а организованная эвакуация выглядела просто как временная мера.

Анна торопливо собирала вещи. Обычная спортивная сумка оказалась слишком маленькой для всех её мыслей и страхов, но она бросала туда самое необходимое: документы, несколько комплектов одежды, лекарства. Её руки дрожали, она бросала вещи, не успев обдумать, пригодятся ли они ей. Всё это казалось нереальным, как будто кто-то ошибся, как будто это просто кошмарный сон, от которого вот-вот можно будет проснуться.

И всё же, несмотря на суету и тревогу, Анна держалась. Но на сердце было тяжело — Виктора она так и не видела, и это беспокойство грызло её изнутри. Она наконец получила его записку, в которой он умолял её уехать как можно скорее. Он обещал, что присоединится к ней, как только сможет, но Анна чувствовала, что эти слова, как и сам город, пропитаны неясной угрозой, невидимой, но такой реальной.

Она сжала записку в руках, перечитывая её уже в который раз. На лице Виктора воображаемо возникал образ — усталый, но решительный. Он, конечно, остался на станции. Её Виктор — сильный и бесстрашный. Но как же ей не волноваться за него? Она знала, что он работает в самом эпицентре этой катастрофы. Хотя все говорили, что это временно, что они быстро вернутся домой, Анна чувствовала что-то неуловимое, что не давало ей покоя.

Взволнованная, она стояла у окна, глядя на длинные колонны автобусов, выстроившихся для эвакуации. Люди, казалось, не спешили: они улыбались друг другу, обменивались словами ободрения. Некоторые даже шутили, что это будет хорошей возможностью отдохнуть от повседневной рутины. Дети играли на улице, не осознавая всей серьезности происходящего.

Анна чувствовала странную смесь облегчения и страха. Она понимала, что ей нужно уезжать, как Виктор и просил, но в душе боялась оставить его здесь одного. Она оглянулась на сумку и, вздохнув, сжала записку ещё крепче.

«Пожалуйста, Виктор, будь в безопасности», — прошептала она, надеясь, что её мысли долетят до него сквозь это разрушенное, заражённое пространство.

Двадцать седьмое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года началось солнечным и тихим утром, словно природа сама старалась скрыть масштабы надвигающейся катастрофы. Люди в Припяти просыпались, не подозревая, что этот день станет последним в их привычной жизни. Улицы, залитые светом, медленно заполнялись людьми, которые не спешили. Никто не догадывался, что в атмосфере уже разлетались невидимые, но смертельно опасные радиоактивные частицы.

В час дня по местному радио прозвучало официальное объявление об эвакуации:

«Внимание, внимание! Уважаемые товарищи! Сегодня городской совет Припяти принимает решение об эвакуации населения города на 3 дня в связи с аварией на Чернобыльской АЭС. Сегодня, двадцать седьмого апреля в четырнадцать ноль-ноль к каждому дому будет подан автобус. Закройте окна, перекройте водопроводные краны. С собой возьмите только необходимые вещи на первый случай, документы и продукты питания».

Люди восприняли эти слова спокойно, уверенные, что это всего лишь временная мера. В городе не было паники. Кто-то смеялся, обсуждая, что это возможность отдохнуть на природе, другие задумывались, как быстро смогут вернуться. Никто не знал, что эта поездка станет последней — назад пути уже не будет.

К обеду в город потянулась длинная колонна автобусов со всей Киевской области — около двух тысяч машин. Они выстроились в ряд, будто ожидали отправки в обычный день. В руках людей были маленькие сумки с документами и вещами первой необходимости. Кто-то даже взял гитару, готовясь провести "веселые выходные" на временных квартирах. Многие оставляли свои дома открытыми, не подозревая, что больше сюда не вернутся.

Анна, как и остальные жители, готовилась к отъезду. Она быстро собрала свою сумку, бросив туда всё самое необходимое, и закрыла дверь своей квартиры. В её голове всё ещё звучали слова Виктора, обещавшего вскоре присоединиться к ней. Но тяжесть на сердце не давала покоя — что, если он не сможет выбраться? Что, если его уже нет? Она украдкой оглядывала город, видя знакомые лица, но её взгляд каждый раз скользил мимо — Виктора среди них не было.

В 14:00 ровно, как и обещали, к каждому дому подали автобус. Сотрудники милиции начали обходить дома, проверяя, чтобы никто не остался. Семьи собирались в тесные группы, прощаясь с соседями, будто это была простая поездка на дачу. Никто не думал, что прощание окажется последним. Люди медленно садились в автобусы, занимая места у окон, чтобы в последний раз взглянуть на свой город. Взрослые обнимали детей, пытаясь не показывать тревогу, которая начинала закрадываться в их сердца.

Анна села в автобус среди таких же тревожных лиц. Она крепко сжимала в руках маленькую сумку и держала записку от Виктора, надеясь, что он успеет выбраться и найдет её, как обещал. Но мысль о том, что этот отъезд — больше чем временная мера, не оставляла её.