Не измени себе

От имени бригады Дроздов убеждал представителей министерства:

— С нашими бронзовыми мы знаем что делать. Отшабрим и снова поставим, если задробят. А где достанем немецкие стальные в случае войны? Это же не сотни, мил­лионы и миллиарды!

Немцам так и не удалось обвести вокруг пальца ни один завод страны, хотя ездили они долго и рекламировали свой товар упорно.

С той поры много воды утекло. Была война, и не вина была советских людей, что их словарный запас немецкого языка пополнялся отнюдь не за счет тех слов, которые означали работу и мирную жизнь…

И вот настал наконец тот день, когда изученный мате­риал по некоторым проблемам Германии, как и сам язык этой страны, очень ему пригодились.

…В одержимости сделать дипломную работу по-настоящему интересной, он наполнял ее фактами, которым сам был свидетелем и о которых знал по книгам или почерп­нул из периодики.

Однажды мелькнула мысль: а не использовать ли свою собственную жизнь для примера в дипломной работе? Сколько лет трудился физически — а умственным трудом, пожалуй, занимался не меньше, чем физическим. Пусть научные обобщения в дипломной работе станут обобщени­ями собственной жизни. Они выстраданы им, Дроздовым, эти научные обобщения.

6

Профессор Протасов сам не ожидал, что его нечаянное вмешательство в выбор темы для дипломной работы сту­дента Дроздова примет столь курьезный и вместе с тем серьезный оборот. Все произошло случайно и, конечно, без какого-либо умысла с его стороны.

После разговора в кабинете Резникова Василий Василь­евич заинтересовался Дроздовым. Он перечитал статью Бориса, проанализировал его методику доказательств, спо­собность его делать обобщения и выводы, убедился, что он достаточно логично и упорно пытается внушить ему, ав­тору книги, ученому,— огромную государственную важ­ность скорейшего решения этой проблемы и вместе с тем хочет постигнуть ход мысли того, кто не разделяет ни его воззрений, ни его боли. Вон сколько страсти Дроздов вло­жил в работу, доказывая, какие колоссальные убытки не­сет государство из-за пренебрежения к проблеме мораль­ного износа.

А ведь он, Протасов, не был противником этого по-госу­дарственному мыслящего станочника, понимал профессор и затянувшуюся неразбериху с моральным износом машин и оборудования. Все понимал, все сознавал, но сказать и написать Протасов не находил в себе гражданского му­жества, потому что надо было идти против большинства экономистов, находящихся в плену ошибочных воззре­ний.

И вдруг появился человек, который заявил о своем не­согласии с таким решением важнейшей проблемы, а другой из редакции журнала рискнул этому протесту придать ост­рую форму. Сведя все это воедино, Протасов понял, что ему встретился не просто способный, но талантливый, оригинально мыслящий человек. Ничего еще не защитив, не пройдя каких-то обязательных формальностей, он уже, в сущности, стал ученым. А формальности Дроздову были крайне необходимы, иначе он поставит себя в нелепое и, что вполне возможно, в унизительное положение по отно­шению к так называемому ученому миру.

Протасов уже давно высказал все это профессору Рез­никову и открыто заявил, что он хотел бы видеть Бориса Дроздова своим аспирантом.

— Вы обгоняете время, уважаемый Василий Васильевич. Сначала пусть защитит диплом. И другое важно… Есть ли у Дроздова желание влиться в наши «ученые» ря­ды? Согласитесь, это деталь немаловажная.

— Еще бы. Но… видите ли. У меня сложилось впе­чатление, что сам Дроздов даже не подозревает, на что он способен. Это глыба, натура цельная, но со множеством острых углов. Его надо обтесывать. И, простите, делать это надо, не спрашивая его согласия.

— Вот так поворот! — Резников задумался.— Впрочем, еще будет время поразмыслить.

А через два дня Протасов увидел Дроздова в библио­теке. Обрадовался. Но, как всегда, напустил на себя важ­ность.

— Вы бы зашли ко мне, Дроздов.

Слова Василия Васильевича прозвучали не просьбой, а будто бы приказом. Профессор и сам удивился собствен­ному тону. Но не извиняться же перед студентом?

Борис, что называется, уже воздух в легкие набрал, чтобы изложить свою просьбу профессору, и вдруг в сло­вах ответа уловил скрытое высокомерие — эти его слова… Профессорский тон явно был не по его, рабочего челове­ка, нутру.

И все же превозмог себя, пришел к Протасову. Василий Васильевич пригласил Дроздова присесть, справился о здоровье, о том, как у него дела с учебной программой.

— Все сдал, Василий Васильевич. Дипломную работу надо писать.

Профессор оживился, задорно вскинул на студента взгляд. У него мелькнула шальная мысль: а что, если по­казать этому человеку темы, предназначенные для аспиран­тов? Ведь случалось же, что истинно талантливые люди тянулись не за званиями и степенями, а за интересной, большой темой.

Мысль эта Протасову понравилась, он усмехнулся. На столе лежала машинописная копия первой страницы те­матического плана диссертаций, но для кого предназнача­лись намеченные темы, мог догадаться лишь преподаватель.

— А вас не заинтересует, молодой человек, вот эта тематика? Или вы все еще упиваетесь прошлыми победами?

Профессор небрежным движением придвинул листок к Дроздову.

Бумага могла бы соскользнуть на пол, не поймай ее на лету Дроздов. И эта фраза, как показалось Борису, полная яда, и это небрежное движение, и усмешка профес­сора, как и тон, каким он обратился к Дроздову,— все го­ворило, как ему казалось, о пренебрежении к нему Прота­сова. Поймав листок, он уже читал его, едва сдерживая злость и желание сказать Протасову что-то колючее…

Слова в этом перечне тем будто расплывались перед глазами, но стоило в них вдуматься — и раскаленная его злость будто ухнула в воду и изошла паром.

«I. «Процесс ликвидации существенных различий между городом и деревней».

А дальше уже от руки следовали пункты «а, б, в, г, д», не заполненные текстом.

«Что означают эти буквы? — с недоумением подумал Дроздов.— Неужели главы дипломной работы? Но глав — их очень много… Разделы, наверное».

Стал читать дальше.

«II. «Процесс ликвидации существенных различий между умственным и физическим трудом. (Прошлое, настоя­щее, перспективы.)»

Как и у прежней темы, ниже следовали пункты: «а, б, в, г, д». И опять не на машинке написаны, а чернилами от руки.

Дальше на листке была чернилами выведена римская |цифра «III» и поставлены точки.

«Третью тему, наверное, не успели придумать,— уже спокойно размышлял Борис.— Черт возьми, обе темы хо­роши, ничего не скажешь. Головастый дядя…»

И в это же время Борис мучился сомнениями, какую из двух названных тем он выберет. К первой можно присту­пать хоть завтра — вон как все расписал профессор. Может, специально это сделал, чтобы облегчить работу. Но зато от второй голова кругом идет. Вот где можно размахнуться! К тому же он не будет связан разжеванной темой, готовыми пунктами; только успевай глотать их и переваривать. А эта независимость представлялась далеко немаловажным делом, учитывая сложившиеся отношения с профессором.