Не названа цена

Тут ей пришла в голову мысль, что, должно быть, у него что-то случилось, и именно поэтому он такой мрачный и непривычно равнодушный. Ей сделалось страшно и больно за него, и она пообещала себе, что, что бы он сейчас ни сказал, она его непременно поймёт, и будет ему теперь такой же надёжной опорой и поддержкой, какой был для неё он.

У Рийара, действительно, кое-что случилось — очередной откат.

После того, как Айриния его заколдовала, он был в глубочайшем бешенстве. Он не мог поверить и принять, что какая-то пигалица может поступить так с ним — может просто призвать магию, и он просто подчинится и сделает всё, что ему прикажут.

Рийар никогда в своей жизни не чувствовал себя таким беспомощным, как в тот момент, когда, находясь во власти её магии, он совершенно ничего не мог с этим сделать.

Это едкое, мерзкое, страшное чувство беспомощности врезалось в душу Рийара стальной иглой и не желало покидать его.

Мысль о том, что любой маг может однажды повторить с ним этот трюк, сводила его с ума.

Он, привыкший быть сильным, привыкший побеждать в любом бою, спокойно осознающий своё мастерство во владении мечом и магией — он не мог принять свою беспомощность перед чужим колдовством.

Да, магию подчинения использовали крайне редко — она была запрещена законом, не говоря уж об откатах.

Но всегда был шанс наткнуться на преступника, который применит её на нём, — или даже не преступника, а вот так, на обиженную безумную девицу, которая не думает о последствиях, а только о мести.

Рийар понимал, что никак не застрахован от того, чтобы его волю не подчинили чужой магии снова, — что он совершенно беспомощен перед этим.

Понимание это наполнило всё его существо ужасом.

Он не мог, он не был способен принять такую реальность!

И, не думая о последствиях, готовый заплатить за свою независимость абсолютно любую цену, он решил защититься от магии с помощью магии.

Сделать так, чтобы никто и никогда не смог заколдовать его.

Он понимал, что откат за магию с такой формулировкой будет фатальным — но он был готов принять это, лишь бы сохранить то, что было ему ценнее всего на этом свете — собственную свободу.

И откат — пусть и в самом деле фатальный, оставшийся с ним теперь на всю жизнь, — на взгляд Рийара, стоил того, чтобы быть уверенным в своей неуязвимости перед любой магией, но — существенно путал его планы.

Потому что в качестве отката Рийар получил отвращение к лицемерию.

Он в жизни не смог бы уловить тут закономерность. Как так вышло? Почему платой за то, что он хотел защитить свою свободу и независимость от чужой магии, стало то, что его корчило от отвращения всякий раз, когда он сталкивался с лицемерием — своим или чужим? Как, вообще, это должно было работать?

Он не видел связи, но сетовать было поздно. Да и если бы он знал откат заранее — он всё равно заплатил бы эту цену.

Однако как ему теперь быть со всеми своими планами, он не знал.

Он мог продолжать обманывать Илию — откат никак не удерживал его от обмана.

Просто ему было тошно, бесконечно тошно и омерзительно от одной мысли, чтобы продолжить запудривать её хорошенькую розоволосую головку.

Он пытался, стиснув зубы, принудить себя продолжить свою игру, — но ему было нестерпимо противно от себя самого, до того противно, что хотелось наизнанку вывернуться и изнутри помыться с щёлочью.

— Грёбанные откаты… — буркнул он себе под нос так тихо, что она не услышала.

Потерев переносицу, повернулся к ней.

Она глядела доверчиво, в выражении её лица читалась сочувствующая боль, и ему снова стало мерзко.

«В конце концов, ею я могу просто пожертвовать!» — решил, наконец, он, и тут же почувствовал волну облегчения, приносящую успокоение и тихую спокойную радость.

— Ты знаешь, что наш зануда в тебя втюрился? — ошарашил он Илию неожиданным вопросом.

Первая растерянность, впрочем, тут же сменилась озарением. У неё, наконец, сразу всё сошлось! Ну конечно! Рийар ведёт себя так странно, потому что вообразил, что они с братом стали соперниками в любви! Далёкие звёзды!

«Как же ему, должно быть, больно!» — подумала Илия, уже нарисовав перед своим внутренним взором картинку, в которой терзающийся Рийар решил отказаться от любимой девушки ради брата.

Она поспешила поскорее его успокоить и утешить.

С мягкой улыбкой она ответила:

— Нет, нет, ну что ты! Он совсем в меня не влюблён, мы просто сработались хорошо, но, уверяю тебя, в его отношении ко мне нет совсем ничего личного! — полыхнула она на него влюблённым нежным взглядом.

Уголок губ Рийара задрожал нервной усмешкой.

Илия так откровенно хотела, чтобы ей продолжали дурить голову, и так решительно напрашивалась на это, что удержаться было чрезвычайно сложно.

Он опустил голову.

«А что? Сыграю трагического героя!» — решил было он, и даже нацепил на себя смущённую улыбку, но…

Отдающая гнилой лицемерностью улыбка тут же сползла с него.

Неистово захотелось помыть губы, немедленно, и даже потереть их мочалкой.

«Грёбанный откат!» — с тоской и безнадёжностью подумал Рийар, уставясь взглядом куда-то в потолок.

Что за радость дурить девчонке голову, если самому от этого настолько тошно?

— Конечно же, он влюблён, — насмешливо продолжил гнуть свою линию Рийар, отказавшись от этой игры. — Уж поверь, я его слишком хорошо знаю!

Илия закусила губу. Ей казалось, что он бредит. Как в отстранённой профессиональной манере Леона можно было заподозрить романтический интерес? Совершеннейшая нелепость!

— Если и так, — прохладно отметила она, не зная, как опровергнуть высказывание, очевидно не соответствующее реальности, — то я-то в него не влюблена! — с вызовом в голосе отметила она, надеясь уже закончить это дурацкое объяснение.

Взглянув на неё весьма снисходительно, Рийар сложил руки на груди и ироничным тоном отметил:

— Потому что втюрилась в меня, да?

От обиды и оскорблённости Илия раскраснелась. Её высокие чувства к Рийару, однозначно, не заслуживали того, чтобы их так презрительно обозначали как «втюрилась»!

— Втюрилась, втюрилась! — словно издеваясь над ней, расхохотался Рийар и соизволи объясниться: — В этом и был план, дурочка. Посмотреть, как моего идеального братца корёжит от того, как его зазноба предпочла бестолкового и безалаберного меня!