Не оставляй меня

Но он радовался этому страданию. Оно помогало хоть ненадолго отвлечься от пустоты, которая поселилась в душе. Падая на кровать, Нэй проваливался в сон и воспоминания не тревожили измученный разум.

И наконец, настал день, когда в кабинет Канцлера вошел секретарь:

— Звонит ваш сын.

— Нэй?

Канцлер не сдержал удивления. Впервые за много лет сын позвонил сам.

— Что-то случилось? — тревога перерастала в страх, пока в трубке не послышался спокойный голос.

— Все в порядке. Хочу доложить, что я справлюсь. Я уверен.

— Я понял, — Канцлер кивнул, словно собеседник мог его увидеть.

На этом разговор отца с сыном прервался, но второй человек в королевстве не торопился отдать телефон секретарю. Он смотрел на экран, на фотографию заставки. На ней улыбались фотографу трое: он сам, жена и сын — сорванец двенадцати лет, молодой, уверенный и... счастливый.

— Наверно, пришло время тебя отпустить...

Над площадью реяли флаги. На навершии королевского стяга развивались черные и белые ленты — символ траура. Такие же повязки красовались на рукавах высших сановников, расположившихся на трибунах.

Отряды всех родов войск, призванные принести присягу, замерли под палящим солнцем. Нэй застыл во главе курсантов. Парадная форма, сшитая специально для этого случая, еще не обмялась и казалась непривычной.

Нога побаливала. Не сильно, просто напоминая о травме. Но это пока: через несколько часов боль усилится, а когда придется чеканить шаг — станет нестерпимой. Лейтенант морально готовился к этим минутам. Что будет потом, его не волновало. Главное — выдержать эти четверть часа, когда он поведет отряд мимо главной трибуны, на которой Её Величество будет принимать парад.

Но прежде она объедет площадь, отдавая приветствие своей армии.

Первая команда, подхваченная усиливающей голос аппаратурой пронеслась надо площадью. Военные, и без того демонстрирующие великолепную выправку подтянулись еще больше.

У ворот королевской резиденции началось движение. Площадь оцепенела в ожидании.

В тишине раздался звук. Едва заметный, робкий, он постепенно набирал силу, и вскоре торжество фанфар накрыло собравшихся крыльями первых тактов марша. Им вторил рокот барабанов и, казалось, площадь сотрясают удары гигантского прибоя.

Золоченые ворота распахнулись, выпуская всадников. Серая лошадь под дамским седлом вышибала шею, вскидывая тонкие ноги в манежном галопе. Её Величество грациозно восседала в дамском седле, держа повод в левой руке. В правой свободно свисал короткий хлыст.

Золотая канитель вышивки ярко сверкала на солнце, а белая ткано казалась ослепительной. Согласно традиции, монарх являлся шефом Кавалерийского Лейб Гвардейского полка, и мундирное платье сидело как влитое.

Королева, только-только возложившая на себя корону, сейчас напоминала невесту. Хрупкую, волшебную... Сходство усиливала вуаль, легким облаком закрывающая лицо. По правилам, с мундирным платьем она дозволялась только в солнечный или очень ветреный день. Дамы с удовольствием пользовались этой эфемерной защитой не столько от непогоды, сколько для защиты от нескромных взглядов.

Вот и для юной королевы невесомая ткань превратилась в броню.

Всадница лихо мчалась вдоль пощади. Хорошо выезженная лошадь слушалась малейшего движения руки и замирала, стоило натянуться поводу. Её Величество вскидывала правую руку в приветствии, пока командир отряда зачитывал вызубренные наизусть слова присяги и терпеливо ждала, пока прозвучит последнее словно. Только покачивание хлыста, надетого на запястье, напоминало, что она — живой человек, а не статуя, так неподвижны были и конь, и всадница.

Нэй не сводил с неё глаз, зачарованный грацией и величием. Когда королева остановилась напротив, сердце пропустило удар, а потом заколотилось часто-часто, и голос отказал от волнения. Миг, другой... Весь мир сузился до стройной фигурки, но лейтенант взял себя в руки, и первые же слова присяги, слетевшие с губ, подействовали успокаивающе.

Через минуту он пришел в себя и даже стал замечать окружающих. Слышал, как стараются не дышать курсанты за спиной, как фыркает серый жеребец королевы, как развиваются плюмажи двух всадников Лейб-Гвардейского Конного полка; всадники замерли на расстоянии корпуса лошади от монаршьей особы.

Вспышки фотокамер сверкали, несмотря на солнце. Но среди солнечных зайчиков был один, вызвавший тревогу. В стороне от остальных, со стороны резиденции, чуть правее... Журналистов там быть не могло, да и расстояние...

Телохранители не успеют. Мысль мелькнула и пропала, спугнутая действием. Оборвав присягу на полуслове Нэй рванулся вперед. Взвился на дыбы серый конь, кавалеристы что-то кричали, выхватывая сабли... А королева падала на мостовую Дворцовой площади, сдернутая с седла лейтенантом. Сам он упал сверху. Пуля, не найдя цели, выбила облачко каменной пыли и застряла в вымытой в честь праздника светло-серой брусчатке.

Телохранителям не хватило нескольких секунд, чтобы предотвратить нападение. Но дальше они действовали слаженно и четко: загородили королеву и от убийцы, и от посторонних глаз. Нэя подняли на ноги и оттеснили в сторону. Он стоял, не чувствуя тычки и не спускал глаз с Её Величества. Укрытая от нескромных взглядом спинами охраны, она поправляла одежду, чтобы показаться подданным в подобающем виде. Но в прежде всего её руки метнулись к сбившейся вуали, закрывая лицо. Лицо Кары Хань.

— Вернитесь на свое место.

Шепот показался оглушительным. Нэй машинально выполнил приказ и замер во главе отряда. Мысли метались как летучие мыши в подземелье, потревоженные светом фонаря.

Кара мертва. Рапорт составлен, церемония прощания проведена. Тогда... почему она здесь, на месте королевы? Хотелось потереть виски, прогоняя скованность, но он не посмел даже пошевелиться: здесь, на главной площади столицы в день коронации все подчинено строгому ритуалу. И покушение — не причина его менять.

Он оглядел трибуны. На главной стоял отец. Спокойно стоял, словно ничего не произошло. Значит... он знал? Ну конечно знал! Подменить королеву солдатом можно только с ведома Канцлера. А значит... покушения ждали? И подготовились? И новая королева сейчас наблюдает за происходящим из безопасного места. Или... о том, что Её Величества может уже не быть в живых, думать не хотелось. Но привычка анализировать никуда не делась.

С момента гибели Наследного Принца его сестра везде появлялась, скрыв лицо за плотной вуалью. Считалось, что она прячет следы горя. Хорошая легенда: потерять разом и родителей, и брата наверное, очень тяжело. Но вполне возможно, что на смерти Наследного Принца череда покушений не закончилась. Просто... последнее могли скрыть. Принцесса редко появлялась на публике, предпочитая учиться за границей, сохраняя инкогнито, так что убийство могло пройти незамеченным. А вот для страны потеря последнего представителя правящей семьи оборачивалось катастрофой. Двоюродная бабушка Наследницы не могла оставить наследников, да и править — тоже. Вполне в духе Канцлера было заменить мертвую принцессу двойником. Хотя бы затем, чтобы избежать беды, дать себе время на маневр, разработать план действий.