Не убивай меня больше

— Его падчерица и в самом деле дома не ночевала, — подтвердил Колобов. — Мать звонила дежурному, я к ней заходил… А потом еще звонил. Утром она снова в управление прибежала. Мы экипажам патрульных машин еще вечером сообщили приметы Насти, но у нас ведь тут вроде как захват маньяка произошел… Не до девочки было. Теперь Татьяна Михайловна совсем с ума сойдет: и дочки нет, и муж повесился…

— Как повесился? — не понял Сидоров. — Ведь я сознался.

— Никто ни в чем не сознавался. И никто не слышал никакого признания. К тому же любая доследственная проверка выяснит, что это именно суицид. Свидетель — адвокат Вальдсон — скажет, что довез клиента до самого дома… А тот вдруг понял, что от ответственности ему все равно не уйти, и решил свести счеты с жизнью. Побежал к овражку и там на собственном ремне удавился. Свидетели видели, как он бежал к оврагу, как он бил себя в грудь и кричал: «Зачем мне жить!» А потом и эксперты наши подтвердят, что он сам, а не кто-то его…

— Выгораживаете меня, грешного?

— А за что вас сажать, Иван Иванович? За благое дело? Это уж потом богу решать, кто вы и куда вас определять. А суд земной, сами знаете, не всегда справедлив. Вспомните Лешу Снегирева. А потом, какие к вам претензии у следствия? Ведь есть, как я сказал, свидетели…

— Какие свидетели? — удивился Сидоров.

— Бывший участковый Баранов, например, который решил погулять перед сном. Потом один полицейский, который после развода без квартиры остался… Он приходил недавно ко мне, просил помочь в получении хотя бы служебного жилья… Найдутся и другие, вы же сами знаете, как у нас это делается, тем более когда узнают, кто удавился на осине. Многие скажут, что лично видели, как он из своего ремня петлю сделал и на дерево полез.

— А я-то как? Мне-то что теперь делать?

— А вы готовьтесь, Иван Иванович. Я буду рекомендовать вас к преподаванию в школе милиции, которая откроется в нашем городе в будущем году.

— Да я же ничего не знаю! Какой из меня учитель!

— Это вы-то не знаете? Вы — практик, каких сейчас днем с огнем не найдешь. Будете вести спецкурс по проведению профилактической работы среди населения. Я считаю, что этот предмет намного важнее, чем всякие «обществознания» и «правоприменения», которыми нас пичкали. Так что рано вас списывать в архив…

— Как же так, — растерялся бывший участковый, — вспомнили вдруг обо мне. Раз так, то я всегда готов… Профилактическая работа — мой конек… Я каждого на своем участке не только в лицо знал, но и чем он дышит и какие у него проблемы…

— Так вы согласны стать преподавателем в школе милиции?

— Конечно, только кто возьмет старика?

— Если начальник областного управления попросит, то отказа не будет.

Сидоров пожал протянутую ему руку.

— Мне что, домой можно идти? — поинтересовался он. — Отпускаете?

— Конечно. Сейчас вас до дома доставят.

Майор махнул рукой сержанту Сидоркину.

— Доставь уважаемого Ивана Ивановича до самого дома, но только аккуратно. И главное: не надо рассказывать ему про своего родственника разбойника Кудеяра.

— Что вы все ко мне со своим Кудеяром! Я же — Сидоркин. А Кудеяр — это внебрачный сын Ивана Грозного…

Бывший участковый еще раз пожал руку Колобову, после чего посмотрел на сержанта, распахнувшего перед ним дверь машины.

— Ты — Сидоркин, а я — Сидоров. И нечего гордиться своим родством с Кудеяром. Предатель твой Кудеяр Тишенков: он открыл Дивлет Гирею тайные пути подхода к Москве и секретный брод на Оке. И стотысячное войско крымских татар, которое послал турецкий султан Сулейман Великолепный, подошло к Москве… Семь тысяч русских бились с этим войском трое суток и победили. Великая битва была! Всех врагов положили. Никто из супостатов домой не вернулся: все в нашей земле остались! [16]

16

Битва при Молодях в 1572 г.

Иван Иванович прикрыл дверь, и дежурная машина осторожно повезла старика домой.

— О как! — восхитился Колобов.

Он поспешил к крыльцу управления, удивляясь своим землякам, которые знают историю своей страны и собственного рода.

Василий уже взошел на ступеньки, бросил взгляд в сторону старой липы и застыл. Потом повернулся и направился туда, где поджидал его лучший друг, держа за руку тоненькую девушку — почти девочку.

Подошел, кивнул Алексею и посмотрел на его спутницу.

— Настя, тебя же мама ищет со вчерашнего дня. Извелась вся.

— Мы ей уже позвонили, — успокоил его Снегирев и показал на свою спутницу, — она чего убежала. Просто увидела в окно, как Соболева садится в машину к ее отчиму, про которого она знала все: и как он убивал, и на нее это он же напал. И ведь знал, что она его помнит. Запугал, гад, девочку, сказал, что если она кому-нибудь хоть намекнет, то ей все равно никто не поверит, а он и ее, и маму ее — Татьяну Михайловну — убьет и на мелкие кусочки обеих разрежет.

— Но теперь-то бояться нечего, — напомнил Василий.

— Так она и так не боится. Настя записала свои показания и с собой принесла, чтобы тебе передать.

— Эти показания — просто слова, а улик-то все равно нет.

— Улики есть, — сказала девушка, — он ведь с каждого убийства брал себе что-то на память. Он хранил у себя цепочки, одиннадцать кулончиков со знаками зодиака — те, что он с убитых девушек снимал.

— Так получается, что это он всех, кроме Миланы, — не поверил Колобов, — мы-то считали… то есть следствие считало, что некоторые девушки сами…

— Я слышала, как он по телефону с ней разговаривал, — вспомнила Настя. — Я, правда, не уверена, что именно с ней, но ведь больше не с кем. Он ее называл Моя госпожа. А еще я видела в школе Милану, у которой на руке были мамины часики.

В кармане очнулся мобильный. Василию звонил отец. Майор полиции не стал отходить в сторону и ответил на звонок.

— Все, только что закончилось совещание, — бодро начал Петр Васильевич. — Оперативная группа создана: сегодня же мы все выезжаем. Я буду обязательно, как и начальник областного следственного комитета генерал-майор юстиции Колотовкин… Сегодня же в Глинск подскочат московские спецы… Мы там у тебя во всем разберемся…

— Не надо никому и никуда ехать, — попросил Василий — мы тут уже сами разобрались. Преступник выявлен, но под тяжестью улик и неизбежности наказания он решил свести счеты с жизнью.

— В каком смысле? — не понял генерал Колобов. — Ты по-русски можешь изъясняться — так, чтобы всем, в том числе и мне, было понятно. Что значит свел счеты?

— Серийный убийца повесился сразу после того, как его выпустили.

— Как повесился? Почему?

— Совесть его заела. Но скорее всего, страх перед наказанием… Есть свидетели, которые уверяют, что видели, как он спешил к известному тебе овражку, где и совершил суицид… К тому же есть неопровержимые улики его злодеяний.

— А зачем тогда его выпустили? — возмутился генерал-майор и вдруг вспомнил, кто дал приказ освободить задержанного. — Ладно, — сказал он, — подготовь доклад, но такой, чтобы ни одна эта самая… как говорится… не могла придраться. Но ты тоже не тяни. Быстро подготовь и сразу же отправь, чтобы руководство знало, как мы тут оперативно все вопросы решаем.

— Тебе Иван Иванович Сидоров большой привет передает, — сказал Василий.

— Да-а, — вздохнул Петр Васильевич, — давно хочу подъехать к нему, обнять… Да чего там обнять? Посидеть за столом, как полагается… Такими кадрами разбрасываться нельзя. Он меня многому научил…