Не верь глазам своим

Зайдя в зал, она невольно замерла. Сиденья были устроены амфитеатром, вдоль стен с каждой стороны висели огромные фото героя до самого потолка. Не было нужды подписывать их, Лайла моментально узнала в них названия глав своей книги. Было очевидно, что фотосессии были устроены специально для нее.

На первой была изображена лестница. Широкая, огромная, напоминающая входную группу в их лицей. За Джеем, вокруг него, была толпа людей, но он сидел на ступенях один, словно покинутый и несмелый. Его рука была протянута куда-то за кадр, и с самого края фото было видно, как тонкая девичья ладонь сжимает его пальцы, словно показывая путь из одиночества. Но это предложение, судя по выражению лица героя на снимке, остаётся безучастным.

На втором фото был типичный прованский пейзаж, и девушка уловила знакомые очертания холмов недалеко от мотеля, где они провели ночь. А потом присмотрелась и узнала очертания Шато де Камю. Он и правда сделал фото там! Там где… — Она не дала себе упасть в воспоминания и перевела взгляд на следующие снимки, не рассматривая внимательнее, о чем говорило лицо Джея.

Она с некоторым сомнением осматривала полотно, ожидая увидеть что-то до боли откровенное. Шато де Анж, как минимум. Но фото её удивило. Это была пустая кровать. В их апартаментах. Небрежные простыни и мужчина, примостившийся на самом краю, будто ему там не место. Его голова была спрятана в сомкнутые в замок на затылке руки. Виднелась линия сильных, поверженных плеч, бугристые мускулы выдавали высочайшую степень напряжения и отчаяние. Её снова передернуло, и она незаметно для себя переплела пальцы с пальцами Николя, крепко сжимая ладонь.

На последнем фото был Джей. Он стоял широко раскинув руки, словно прощался с публикой, пытаясь их всех обнять. Но зал был пуст. В темноте виднелась лишь одинокая фигура, нежная, хрупкая. Лица модели видно не было, и Лайла невольно представила на её месте себя. Лицо певца выдавало надежду и смирение, и теперь его поза виделась в ином свете. Словно музыкант отдавал себя на суд единственного зрителя.

Не выдержав напряжения, скопившегося где-то в районе души, она потянула Николя за собой, чтобы занять их места, но поняла, что не знает, куда идти. И мужчина провел их к центру зала. Амфитеатр со зрительским местами остался у них за спиной, а они оказались у ряда удобных стульев, что стояли полукругом вокруг длинного стола, на котором…

Девушка так быстро рванула к нему, что чуть не зацепилась острым носом лаковой туфли за ковёр. На столе стояли десятки экземпляров её книги. Они составляли эстетичную композицию, некоторые смотрели на нее обложкой, другие форзацем, и каждая манила к себе. Но прикоснуться ни к одной она не могла. Её рука замерла, когда она увидела свое имя рядом с названием книги. В сердце поселилась дрожь, которая медленно перетекла в руки. Никки осторожно потянул её на себя и усадил на стул.

— Ещё не время, милая, — словно в подтверждение его словам свет в зале чуть приглушили, и теперь только огромные фотографии издавали мягкое свечение.

Джей стоял за кулисами, глядя, как свет в зале гаснет, у него оставалось ещё пять минут: его команда уже занимала места на сцене, вступила музыка, и осветители дали несколько лучей на сцену. Танцоры исполняли танго одиноких сердец, а музыканты медленно занимали свои места за инструментом.

— Сын, послушай, — на его плечо опустилась рука Антуана, но никто не обратил внимания на его слова — все были заняты своей работой. — Я должен был сказать это раньше, но едва ли ты послушал бы меня. Поэтому говорю сейчас. Кроме нее, там ещё сотня людей. Фанатов, поклонников и критиков. И это выступление, от первой до последней минуты, ты должен отыграть для них. Для всех них. Ты увидишь её в первом ряду, у тебя будет всего полминуты, чтобы пережить это. А потом пусть она растворится в толпе зрителей, и будет просто одной из них. Иначе ты не выдержишь. Иначе ты сорвешься и не сможешь до конца довести то, что должен, сын.

Джей кивнул и закрыл глаза, потом открыл и пообещал:

— Я постараюсь…

Лайла с удивлением увидела на сидении чуть ближе к правому краю мадам Жако. Глубоко кивнула в приветствии и повернулась к Николя. Просительно раскрыла ладонь и с замиранием сердца ощутила его уверенное прикосновение. Музыка, зазвучавшая громче, была трагичной. Танцоры существовали словно по одиночке, хотя движения были парными. У зрителя возникало впечатление, словно части единого целого разбили надвое, и теперь они вынуждены танцевать отдельно. Танец был чувственным и болезненно печальным.

Никто не заметил, как на сцене появились музыканты, а к концу хореографии и сам певец. Он сел прямо на пол, свесив ноги. В руке у него микрофон. Несколько аккордов на гитаре будто продолжают уходящую музыку, и Джей начинает петь:

— С самого нашего знакомства я хочу сказать тебе все, что я думаю. Мне разбили сердце, но отныне эти дни одиночества развиваются. Я не могу отрицать свои чувства, когда мои глаза останавливаются на той, которой я должен лгать… Пожалуйста, прости меня, простишь ли ты меня? Стану ли я тем, кто будет тебя любить и обнимет тебя? Я не могу поддаться этому сейчас. Я должен держаться, но моё сердце разрывается. Будешь ли ты любить меня, когда узнаешь правду? Я вижу кусочек рая, когда загораются твои глаза, но как любить, если я лгу?

Гитара затихает, и Джей прерывается. Публика удивлена и не стесняется выражать своё удивление вслух.

— Я знаю, что эта песня всем знакома, но именно с нее началось зарождение этого альбома. И мне показалось чудовищным упущением не начать с нее. Когда наше сердце разбивают, хочется укрыть его ледяным одеялом, чтобы больше оно не болело никогда. Но под ним мы замерзаем сами, не замечая, как разбиваем сердце этим холодом другим…

Звучит чёткий ритм, и Джей начинает петь:

— Ты не оставляла меня в покое, не оставляла. Я бежал и давал сдачи, но ты не оставляла. И так и не оставила, навсегда…

Лайла не в силах сопротивляться собственной памяти. Она вспоминает, как бесилась от его грубости и холодности, как навязчиво проявляла дружелюбие, и как добилась-таки своего.

— Но ты не знала, что я всего лишь раненный кем-то щенок, что рычит на руку помощи… — Джей поёт, и Лайлу уносят крылья прошлого.

Она теряется в нем, и с каждой новой песней слышит, что чувствовал Генри, как он жил. Она слышала эти песни, знает их текст, но не так. У нее не было сил на яхте, чтобы вспоминать. И теперь она расплачивается за свое бессилие ураганом из заново переживаемых событий прошлого.

Презентация идёт лавиной чужих чувств, и столько нового открывается девушке, но она не успевает это анализировать. И тут в нее врывается новый текст. Этот она не слышала. Джей рассказывал ей об этой песне. Но ни разу не сыграл. Ни разу не упомянул и строчки, как она ни просила:

— Я умер вчера. А сегодня воскрес.

Возродился из морока прошлых печалей. Для всех них это просто дешевый текст, для меня вековые больные печати от ошибок, что рвут вразлом, от беды, что я сам накликал. Ведь я трус, но тебе все равно, ты со мной, будь я даже безликим.

Лайла не может слушать, но уйти никак. Это бьёт по душе, это сердце оставляет осколками ссыпаться вниз, но ей не уйти от этого. Ее Генри попал в капкан из собственных страхов и жалости к себе. Неужели она не дала ему понять, насколько он ей нужен? Был. Или все еще… Она растерянно посмотрела на Николя и перевела взгляд на их сцепленные ладони. Может ли она так поступить? С ним, с собой…

Чертова память снова подхватывает ее на свои крылья. Ее заносит в кафе к Мардж, где они с Генри нашлись, она слушает знакомую композицию, слова которой каждый раз вышибали почву у нее из-под ног.