Не верь глазам своим

Где-то на другом конце стола Антуан облегченно выдохнул, в очередной раз убеждаясь, что его сын окажется в надёжных руках, если девушка даст ему шанс. Но череда вопросов не закончилась:

— Вы верно отметили, что у нас ещё не было шанса ознакомиться с книгой. Можем ли мы рассчитывать, что вы дадите ещё одно совместное интервью, когда мы все же прочтём ваши творения.

— Посмотрим… Наверное, нужно дождаться реакции самого требовательного читателя — поклонников творчества Джея.

— Если личность Джея до сих пор остаётся загадкой, расскажите нам о вашей личной жизни, мадемуазель Лайла. Вы и мсье де Буйон…

— Добрые друзья. Если вам действительно нужна сенсация, то здесь вам её не найти. Как меценат и общественный деятель я могу себе позволить, увидев талант, дать ему шанс на развитие. Если так уж необходимо окрестить как-то наши с ней отношения, то вы смело можете называть мадемуазель Лайлу моей протеже. Она покорила меня своей добротой и искренностью, и мужчина, который сможет добиться её взаимности, будет настоящим счастливчиком.

— Так, свободно ли ваше сердце, Лайла?

Джей словно заледенел, услышав этот вопрос, но ощутимый тычок менеджера заставил его вернуться к образу.

— Нет. И это все, что вам нужно знать… — она смотрела прямо перед собой, никак не выдавая своего отношения ни к Генри, ни к Николя. Ревнивое чудовище снова царапнуло в душе, но парень уверенно задвинул его подальше. В конце концов, Лайла лишь сказала, что даст ему шанс извиниться, сама не осознавая, что если бы не ее ответ, презентация была бы сорвана. Увидев, как де Буйон так близко склонился к ней, Генри потерялся в океане боли и сомнений. Он даже не думал, когда на одной из репетиций вместо привычных слов из него полилось то, что было на сердце, что эти слова когда-нибудь увидят свет. Это было слишком личным, слишком больным, слишком откровенным. Но в тот момент на сцене он понял, что ничего другого сейчас ему просто не спеть. Что он вообще не может петь сейчас. Но у него был только этот вечер. И терять ему было действительно нечего…

Интервью подошло к концу неожиданно. Лайла и Джей всем желающим подписали книги, и девушка наверное впервые задумалась над тем, как трудно физически выдерживать такие концерты. Но зал постепенно пустел, и все ближе наступал момент, когда им с Генри нужно будет объясниться. Николя тронул ее за руку, и, когда девушка обратила свое внимание на него, он тихо сказал:

— Думаю, мавр свое дело сделал, мавр может уходить… Я вам здесь больше не нужен сегодня.

Она растерянно оглянулась. Джей еще оставался за столом, продолжая подписывать книги и диски, но Антуан цепко следил за ними. Она поднялась и пошла к выходу:

— Я провожу тебя, друг мой… И в тебе слишком много от француза, чтобы внезапно оказаться мавром…

Они остановились в дверях, и Антуан быстро свернул подписание автографов, потому что Джей сейчас больными глазами наблюдал, как наяву исполняется его кошмар. Его любимая уходила с другим. Вот они остановились в дверях, и Лайла нежно протягивает руку к его лицу, гладит его, и сердце Генри останавливается, не зная смысла биться дальше.

— Спасибо, Николя, — говорит Лайла, но парень этого не слышит, — ты знал все с самого начала, и поступил, как настоящий друг. Ты был прав, я бы себе этого не простила, я бы разрушила все — и нашу с тобой дружбу, и себя саму утопила бы в чувстве вины… Только помни свое обещание!

— Всегда, — снова повторяет мужчина, и девушка тянется к его щеке, оставляя прощальный поцелуй. Генри словно в своем сне чувствует острую боль в груди, но вот де Буйон отступает на шаг, целует ей руку и уходит, а его любовь несколько секунд смотрит ему вслед и возвращается к столу. Парень не верит своим глазам, он трет их, не заботясь о гриме, но Лайла все еще рядом, она улыбается, и это все равно еще не значит, что все будет хорошо, но его сердце снова бьется.

— Кажется, ты хотел мне что-то сказать, Джей…

Он хватает ее за руку и практически бегом ведет за кулисы, подальше от любопытных глаз. Спустя миллион коридоров они оказываются в его гримерке, которая больше похожа на небольшую квартиру. Едва за ними закрывается дверь, парень падает на колени, не в силах больше стоять. Он держит ее за бедра и отчаянно шепчет, молит ее:

— Прости меня, Лайла, прости меня, прости, прости, прости… Я так люблю тебя, я так нуждаюсь в твоей любви, я готов на все, только прости, только дай нам шанс, дай мне последний шанс, и ты увидишь, что я сделаю для тебя все. Ты не пожалеешь, я обещаю, прости меня, прости…

Он прикасается к ней едва ощутимо теперь, словно не верит, что она рядом, словно убеждается, что это реальность, но этого мало.

— Я уже простила, Генри. Я люблю тебя. Это не изменилось, и это решило все. То, что ты сделал, — ее пальцы вплетаются в жесткие от укладки волосы, — это непростительно, но я простила. Потому что люблю тебя…

Генри поднимает глаза, ошеломленный, не верящий, пораженный:

— Но… Как?

— Ты прекрасно выступил. И я услышала и увидела все, что ты хотел сказать… Я ведь так многого не знала… Твоя презентация своей любви ко мне состоялась успешно… Ну, поднимись же с колен…

— Я готов провести у твоих ног всю свою жизнь… — он все еще шепчет, не доверяя своему голосу, потерянно опустив голову.

— Ну, а я не готова всю нашу жизнь ждать твоего поцелуя… — она пытается отойти, но за спиной стена, и ей удается сдвинуться едва ли на десять сантиметров в сильной хватке парня. — Генри?

Она смотрит на опущенную голову, а потом, не дождавшись ответа, поднимает его лицо к себе за подбородок. Генри не сопротивляется, и девушка видит, что по его щекам беспрестанно текут слезы. Но глаза его закрыты.

— Ты лгал мне. Старался не лгать, но все же лгал. А еще ты подло втянул меня в написание книги о самом себе. И хотя я должна быть благодарна судьбе за такой старт карьеры, это было мерзко, показывать мне Джея, заставлять меня влюбится в него, чтобы потешить твое желание быть любимым, быть ближе ко мне… Нам о многом предстоит еще поговорить, Генри, и это невероятно, но у тебя все еще есть моя любовь. Сейчас я здесь, и я говорю, что ты все еще нужен мне, я хочу быть с тобой. И тебе решать, остаться у моих ног, или все же подняться, и обнять меня, наконец…

Глаза Генри распахиваются, но за мокрой пеленой почти ничего не видно. Лайла смотрит в непривычно темные глаза своего любимого, и не может поверить, что допустила в своем воображении возможность быть с кем-то другим. Ее сердце безраздельно принадлежит ему. Несмотря на все его ошибки. Когда парень наконец обнимает ее, а потом нежно и скромно целует в висок, жизнь внезапно приобретает правильный, размеренный ритм, словно ансамбль, который сбился со счета, снова обрел свой камертон.

— И что теперь? — не зная, как отпустить руки, спросил Генри.