(Не) верю. В любовь

— А что играешь? — она подходит ближе, встаёт за спиной, снова своим запахом окутывает.

— Всё подряд.

— Спой что-нибудь.

— Я не мартышка, чтобы свои таланты демонстрировать, — огрызаюсь, падаю на кровать и скрещиваю руки на груди.

Она не уходит. Ходит по комнате, присаживается у книг, ведёт подушечками пальцев по корешкам, читает названия. Улыбается загадочно. После чего тянет руку к гитаре, берёт её, садится на стул и начинает играть. Её нежный голос разливается по комнате, а я забываю, как дышать.

Когда стихают последние аккорды, она ставит гитару к стене, мягко проводит пальцами по волосам и уходит, тихо притворив дверь. Я лежу в ступоре, смотрю в потолок и думаю о том, что она меня раздражает. Пытаюсь думать. И постоянно о ней думаю. Ночью, днём. Круглосуточно.

Злюсь на неё и жду, когда она снова придёт. Я уверен, что она потеряла интерес. Уверен, что больше не увижу. Но она приходит. Приходит каждый день. Она и её муж. Я сопротивляюсь до последнего, пока Ксюша вдруг не хватает меня за грудки и не начинает трясти:

— Зачем ты всё портишь? Зачем? Они самые прекрасные люди, которые приходили сюда! Они наши! Наши, понимаешь? Только попробуй всё испортить! Я сбегу. И ты больше никогда, слышишь, никогда меня не увидишь.

И я начал стараться. Получилось не сразу. Но мама и папа оказались очень терпеливыми. И любящими. Они любили не за что-то, а вопреки.

Я улыбаюсь, большим пальцем поглаживая записку от мамы. Моё детство началось в одиннадцать лет, когда я приехал в этот дом. В одиннадцать лет я узнал, что не все взрослые подлые. Узнал, что дома бывает тепло. У меня появились первые игрушки. И книги. Целая библиотека.

Моя благодарность к маме и папе не знает границ. Они дали мне жизнь. Беззаботную жизнь, в которой я не думаю о завтрашнем дне со страхом.

И всё было хорошо. До тех пор пока не появилась эта моль.

Я сжимаю в руке бумажку, скриплю зубами. Снова о ней думаю. Снова её лицо перед глазами стоит. И не стереть, не выкинуть никак из памяти.

— Ну как ты, пьян? — на кухню заходит Дима.

Его присутствие в доме не раздражает. Вообще не вызывает никаких чувств. Мне наплевать на то, что он ходит по дому, ест на нашей кухне. В глубине души я радуюсь за Ксюшу. Её счастье всегда было для меня в приоритете.

Я вижу, что она счастлива. Счастлива так, как никогда прежде. Она любит.

И Дима её любит. Хотя его довольную рожу хочется начистить. Особенно, когда он при мне Ксюшу лапает.

— Сойдёт, — бросаю отрывисто.

— Зачем бухать, если совершенно не умеешь этого делать?

— Только не нужно мне нотации читать, — криво ухмыляюсь. — За собой лучше следи.

— Я-то слежу, Адам. Как и за своей сестрой.

Его взгляд впивается в моё лицо.

— Да, блин, ты задрал! Она мне нахер не сдалась.

— Утром ты нём совершенно другое, — ставит ладони на стол и подаётся вперёд. — Мстить не за что, Адам. Не трогай Алису. Она слишком чистая и светлая для всех этих игр. Она только жить начала! Ей всё в новинку. Ты просто поиграешься, а она посчитает, что всё серьёзно.

— Хватит мне нотации читать. У меня совершенно другой вкус. А что я по пьяни нёс, забудь. Я впервые выпил, видимо, не туда понесло.

— Ну-ну, — складывает руки на груди и хмыкает. — Очень надеюсь, что ты меня услышал.

— Услышал, — кидаю раздражённо, беру тарелку и иду наверх, в свою комнату.

Чертовшина. Что я там наговорил? Чёртов случай! Я с силой тру лицо ладонями. Пофиг. К чёрту всё. Больше бухать не буду, просто буду держаться от девчонки подальше.

Несколько часов спустя

Стою на улице, в тени беседки, засунув руки в карманы. Сжимаю пальцами никотиновую палочку, которую так и не закурил. Смотрю на девчонку, которая крутится, демонстрируя новое платье брату. Такая счастливая, что в груди всё будто трескается и крушится. Что дыхание застревает в глотке. Я держусь от неё в стороне. Держусь. Только не могу оторвать взгляда от длинных ног и тонкой талии.

Чёртова девчонка. От неё не спрячешься. Никуда не денешься.

— Милый мой, — голос матери становится неожиданностью.

Я вздрагиваю, воровливо прячу пачку за спиной. Оборачиваюсь к маме. Она смотрит непривычно строго. Исподлобья. Я тяжело сглатываю.

— Ты куришь?

— Ещё нет, — отвечаю честно.

— Не кури, пожалуйста, — просит мягко. — Я совсем не хочу, чтобы ты здоровье себе портил. И Ксюше вредно вдыхать запах дыма. Он в волосы впитывается и в одежду. Потом долго выветривается, — говорит отстранённо. — Почему ты решил начать курить?

Потому что подумал, что дым вытравить из души и мозгов девчонку. Одна зараза вытравит другую.

— Сынок, что у тебя происходит? — в глазах мамы вижу слёзы. — Ты стала избегать нас. Пил. Курить начал.

— Мам, — шепчу растерянно, — не плачь, прошу. Я первый раз пить попробовал, — говорю торопливо. — И я ещё не курил. Клянусь.

Я беру руку мамы и прижимаю к груди. И вглядываюсь в её лицо, боясь, что она мне не поверит. Боюсь увидеть разочарование.

— Я верю тебе, — улыбается. — Но что случилось, родной?

Мама поднимает руку, гладит по щеке, голове.

— Подрался.

— Прости, — шепчу, опуская голову и лбом вжимаясь в её плечо. — Больше не повторится. Просто я… Не могу справиться с чувствами.

Молчит. Не задаёт вопросов. Только гладит по голове.

— Знаешь, твой папа, пусть и не родной тебе человек, но вы так с ним похожи. Я ведь увидела ваши с Ксюшей фотографии, сразу поняла, что вы мои. Я смотрела на твой насупленный вид. Видела не маленького волчонка, который всех кусает, а своего будущего сына, которому я подарю любовь. Потому что ты её ждал. Потому что она тебе была так необходима, — мамины пальцы замирают в моих волосах. — Я полюбила вас ещё по фотографиям. Но когда увидела тебя в той комнате. Такого серьёзного, взрослого не по годам. Боже, родной мой, если бы ты знал, как мне хотелось плакать. Я видела перед собой малыша, у которого отняли детство. Слишком взрослого, слишком умного, излишне серьёзного. Ты не верил людям. И не веришь сейчас, — шепчет тихо. — Ты не хочешь никого подпускать к себе. Ты как был волчонком, так и остался. Но я знаю лишь одно, мой милый, мой самый любимый мальчик, — мама трётся щекой о мой лоб, — ты самый честный и преданный человек, которого можно встретить. Если ты впускаешь в своё сердце, ты будешь любить всегда. И именно этим ты напомнил мне папу. Я так же долго добивалась его любви. Он боролся с чувствами ко мне, считал, что я слишком юна для него, — мама тихо смеётся. — А сейчас на свете нет женщины счастливее меня, потому что твой отец самый невероятный мужчина на свете. Просто помни, мой мальчик, что нужно верить своему сердцу. Я люблю тебя, мой волчонок. Люблю так сильно, что мне порой дышать тяжело, когда смотрю на тебя. Потому что ты мой, понимаешь? Пусть я нашла тебя не сразу. Пусть по ошибке ты оказался не в той семье. Но ты мой. Моя душа и моё сердце.

— Мама, — хриплю, чувствуя, как позорно щипает глаза. — Моя мама. Люблю, — выдавливаю, хотя о чувствах не говорю никогда.

Она замирает, потом всхлипывает и выдыхает с дрожью в голосе:

— Пусть ты не говоришь, я это знаю. И я прошу тебя только об одном — будь счастлив. Не губи своё здоровье. Это тебе не поможет справиться с чувствами. Ты у меня умный, начитанный мальчик. Ты столько чужих судеб прожил, прочитав столько книг. Ты поступишь правильно.

Я сжимаю в руках хрупкое тело мамы, дышу её родным запахом и не думаю ни о чём. Я подумаю обо всём завтра.