Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
– Что там? – задал он вопрос.
– Дом. Вроде как принадлежит некоему Савелию Севастьянову, мещанину семидесяти семи лет отроду, но в местной жандармерии такого не значится. Да и дворники клянутся, что никакого Севастьянова в глаза не видели. А дом вроде как пустой. Снаружи так кажется, хотя защита на нем просто. Крепкая.
– Следы?
– Вот следов внутри хватает. Дом-то давненько используют. Если поначалу, может, и опасались чего, то потом расслабились, - в голосе прорезаются такие нехорошие нотки.
– Сколько?
– Пока извлекли семерых, но чуется, что
– И?
– Двух опознали.
– Проститутки?
– Они самые. Из тех, что подороже. В розыск-то их подали, вот по зубам и удалось сличить.
Замутило.
И чувство вины стало почти невыносимым. Хотя какая тут вина? В чем? Бекшеев ведь не убивал. И парень этот… не факт, что он.
– Гельшь?
– Пока старшему предъявить нечего, но задержали. По вашей линии пошел. Там-то изрядно накопали, одна перепродажа госзаказов может на измену потянуть. И потянет, если окажется, что он знал про эти игрища и покрывал их.
– Может… ненарочно?
– Нет, одну еще можно по случайности. Двух, если мальчишка имел… нестандартные наклонности, - все же некоторые темы Одинцов обходил стороной. – Но семеро? Да и на телах есть следы. Убили их не сразу.
Бекшеев не сдержался.
Нехорошо ругаться. Но иногда хочется.
– Найдем, - спокойно отозвался Одинцов. – Идти ему некуда. Там все же Восток, дорог немного, а без дороги не рискнет. Мальчишка же.
Мальчишка, причастный, если они не ошиблись, к смерти семерых.
– Я тревогу поднял. Да и… счета папенькины заблокированы. Теперь, если с чековой куда сунется, там его и возьмут. А он же ж привык с чековой, налички при себе немного. Поэтому просто терпение. И расскажи, что там у вас. Мальчишку и вправду убили?
– Вправду, - Бекшеев понял, что отпускает.
Прав Одинцов.
Княжич, судя по всему, еще та сволочь, но и сволочам надо где-то спать и что-то жрать. Тем паче таким, привыкшим к комфорту.
Выйдет.
Даже если его на Большую Землю переправят, то городишко на той стороне один – Лозинск. И не сказать, чтобы большой. До другого – сотня верст, если по железной дороге. И та одна. Морем? Морем тут ходят охотники на морского зверя да рыболовы. Никаких тебе пароходов с теплоходами.
С отчаяния, конечно, можно и рискнуть. Но вопрос, насколько княжич отчаялся? Да и к тому же, деньги… он что-то да заплатил, чтобы выбраться из камеры. И что осталось?
– Ты рассказывай, - велел Одинцов. – Там уже на двоих чего и решим.
Рассказ много времени не занял.
– Все-таки свои… Барский – возможно. Даже вероятно. Он и вправду деньги любит. И да, думаю, прав Ник-Ник, саперы ведь в разных местах оказывались. И многое тогда мимо казны прошло. Правда, врать не стану, что видел и точно знаю. И за руку я его не ловил.
Заместитель начальника Следственного комитета Его императорского Величества замолчал. А потом высказал-таки сомнения.
– Но… как-то это… слишком нарочито, что ли?
Шелест в трубке усилился.
– Он, может, и вор, но не идиот… совершенно точно не идиот. Зачем ему так подставляться? В свою смену. Масло это… он ведь внизу частенько бывал. Ты вон сам сказал, что он сидел рядом с камерой.
А стало быть, и трогать её трогал. И запах сохранился бы по-любому. Но его наличие объяснить было бы легко. Как и любому другому.– Ключи?
– Еще проще. Тоже и в руки брал. И хранил. Если там вовсе основные использовали. Комплектов ведь всегда несколько. Одни внизу. Проверял?
– Нет, - вынужден был признать Бекшеев.
– Ничего. Со временем присобачишься.
– С бумагами иначе.
Информация на них статична. Она не спешит. Не меняется. Не норовит солгать. Не так, во всяком случае, как люди.
– Верю. Ненавижу бумаги… так вот, с отпечатками можешь поиграть, но готов поклясться, что будут или Барина, или еще чьи-то… а вот масло это. Зачем оно надо?
Ответа Бекшеев не знал.
А потому решился спросить, раз уж с разговором заладилось.
– Остальные как? Кому здесь можно верить-то?
– Никому. Из этих, - спокойно и без раздумий ответил Одинцов. – Себе можешь. Зиме. Софья… она почти беспомощна, так что по городу разгуливать, освобождая убийцу или в чем ты там её подозреваешь, не станет.
И снова почудилась в словах насмешка.
– Тоже думаешь, что я спятил? – поинтересовался Бекшеев. Там, на большой Земле, в Петербурге благословенном, подобных вопросов не задают. Во всяком случае, не так прямо.
– Была такая мысль. Ну да… с кем не бывает. А теперь, если все так, как есть… я отправил адъютанта. Передашь ему бумаги, как появится. Или что там у тебя.
И с чувством выполненного долга отойдешь в сторону, позволив другим делать свою работу. Они ведь опытней. И удачливей.
И на войне были не так, как ты, в тиши кабинетов.
Глупые мысли. Это подросткам простительно обижаться, а Бекшеев давно уже взрослый.
– Расскажи, - звучит не просьбой, почти приказом. И Одинцов подчиняется.
– На самом деле я их не так, чтобы знаю. Мы тогда в один госпиталь провалились… Зима рассказывала?
– Кое-что, - Бекшеев ответил уклончиво. – Вы попали в ловушку. И накрыло.
– Да… накрыло хорошо. Шли… всего пять верст, а будто сотню отмахали. Медведь кровью истекает, в беспамятстве. Софья не лучше, но хотя бы легче. Это много значит там, что легче… мы с Зимой за двоих. И надо бы бросить. Но не простит. Это страшно. Тогда. Да и теперь тоже. Вот… а по следу – охотники. Ищейку-то она сразу выловила. А вот маг опытным оказался. Не пророк хотя бы… пророк ушел. Я так думаю. Или нет? Я одно время хотел выяснить, но как-то оно все не до того было… а потом понял, что времени прошло столько, что смысла в этом нет.
А в чем он есть, смысл?
В окне сером? В зыби, что по ту его сторону? Оседает и на стекле, и на сизых ветвях плюща? В острове этом? В жизни?
– Так вот… маг тогда Ищейку нам подсунул, а как взяли её, то и ударил. Хорошо так… мой щит сходу в дребезги. Ну и сил-то никаких… вот. А Зима выстояла. Чудом, не иначе. И притворилась мертвой. Поняла, что ублюдок не устоит… ему бы второй волной бахнуть. Да видать силенок не осталось. Маги, они ведь тоже…
Не вечные.
В стекле отражается Бекшеев, бледная тень себя. И страшноватая, по правде.