Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
И добавила:
– Было.
– Бекшеев не по вкусу?
Про Медведя он спрашивать не стал. Знает наверняка.
– Да нет… вроде нормальный.
– Осторожнее.
– В смысле?
Опасным Бекшеев мне не показался.
– Он одержим. В принципе, они все такие с большего… но этот зациклился на одной идее. Хотя…
– Какой?
– Сама и спроси.
А теперь я поняла, что эта зараза улыбается. И почему-то от этого стало… легко? Нет, еще нет. Но не больно. И губы сами в улыбке растянулись.
– Спрошу.
– Не сомневаюсь.
–
Наверное, хорошо, что Одинцов позвонил. С кем еще поговорить? Медведя волновать нельзя. Да и если поймет, что тут что-то серьезное, то вцепится. А у него Ниночка. И вообще… остальные? Мы не друзья друг другу. Просто свои. Те, кто способен понять и принять, но еще не значит, что будут слушать.
Софья спит.
А вот Одинцов слушал. Эта зараза всегда умела слушать. Я же говорила. И было почти как раньше… почти как на охоте.
Есть ли большая радость для Ищейки?
– Плохо, - произнес Одинцов.
– А то…
– Нет. Возможно, Бекшеев и не одержим. А это… это опасно.
Я закатила глаза к потолку. Можно подумать, охота когда-то была безопасной.
– Тьма, одно дело, когда идешь по чужому следу. И совсем другое, когда ищешь кого-то из своих. Тем более… тем более, что всегда легко ошибиться. А стоить ошибка будет дорого.
– Ты мне морали читаешь на ночь глядя?
Вздох.
И робкое.
– Может, мне приехать?
– Только попробуй.
Нам… не стоит видеться. И мозгоправы с этим согласны. И менталисты. И матушка его, дражайшая вдовствующая княгиня. Да и сама я понимаю, что именно так и правильно.
– Или прислать кого?
А вот над этим предложением я задумалась. У него ведь есть знакомые. И спецы, которые… которые что? Дальнего не знают. Людей тоже. И наши их примут в штыки.
– Пожалуй, нет. Смысла немного.
Подумалось, что он станет уговаривать, но Одинцов неплохо меня знал.
– Завтра. Я тебе завтра позвоню.
– Погоди, - я вдруг поняла, что хочу спросить. – Помнишь… тогда… когда я пыталась создать зверя… другого.
– Хочешь повторить? – и снова эта зараза знала все наперед. – Это будет разумно.
– Тогда у меня не вышло. А потом, уже после войны, ты как-то упомянул, что знаешь, почему. И что если захочу, то могу снова попробовать. И шансы хорошие.
А я велела ему заткнуться и забыть, что он и сделал.
– Несколько причин, - Одинцов ответил не сразу. – Я… потом уже читал отчеты. Так вот, животное должно быть молодым. Чем моложе, тем легче переносят трансформацию. Людей это тоже касается, поэтому и ты, и Софья выжили.
Секундная стрелка весело бежит по циферблату.
Часы каминные. И наверняка дорогие. В этом доме вовсе нет дешевых вещей, и когда-то данное обстоятельство меня несказанно бесило. Хотя… справедливости ради, меня тогда все несказанно бесило.
– Во-вторых, ты сама была сильно ослаблена. А трансформация требует энергии.
И снова правда.
Мы еле-еле выбрались на тот островок посреди болот. Охота – она ведь не только для тебя охота. И в любой момент ты из охотника можешь стать дичью.
–
Ну и в-третьих, нужно четко понимать, что кардинальные изменения невозможны. Трансформация усиливает какие-то исходные свойства и только. А ты пыталась из старой деревенской шавки сделать второго Мрака.– То есть, я все сделала не так.
Засранец. Мог бы и соврать. Только… не станет. Потому что лжи ему я точно не прощу.
– Это ведь я просил, - Одинцов был честным не только со мной. – Ты не хотела.
Ну да.
Не хотела. Но тогда это казалось тем самым шансом, который позволит выжить. Это теперь я опытная и умная. Это теперь я могу мысленно обернуться и понять, что мы бы и без той несчастной псины справились бы. И ведь справились, раз живы.
Раз выбрались.
И вот он там. А я тут.
– Ты… вообще как? – поинтересовался Одинцов осторожно.
– Да в целом неплохо. А у тебя дочка родилась?
Спросила. И осеклась, потому что память, она как осколки в рукаве, только забудешь и всенепременно напорешься.
– Да… Зима.
– Ты что, её…
– Красивое имя. И Зимой же родилась, - он оправдывался. Он, мать его, действительно оправдывался. – Крестной не будешь?
– Нет, конечно.
Кто меня в храм-то пустит. Нет, пустить, конечно, пустят. Сейчас к вопросам веры много проще относятся, но все одно, чтобы крестной? Чересчур.
Тут даже его влияния не хватит.
– А жена твоя…
– Понимает. Она мудрая женщина.
Любая женщина, которой деваться некуда, обретает невероятную мудрость.
– Ты сволочь, Одинцов.
– Какой уж есть. Точно не надо приехать?
– Точно.
– Я… кое-что читал. Старые программы… они ведь начались от вас.
Я устроилась поудобнее, хотя кресло, если с ногами забраться, было несколько тесноватым.
– Еще с древности боги даровали людям способность повелевать тварями малыми. И менять их в свою нужду. Не всем, конечно. Тут скорее зависит, думаю, от врожденных способностей. И умений кое-каких. Слышала ведь легенды о берах?
Кто их не слышал.
Я закрыла глаза. И вдруг снова вспомнилось. Запах опары, которая поднимается по-над краем кадушки. Матушкины руки в муке. Вот она хлопает, и мука белой пылью сыплется на опару. А матушка обминает, делит, чтобы отправить кусок в другую кадушку, где уже замешано тесто для завтрашнего хлеба.
И старая Лисица, чьи волосы белы, а глаза слепы, прядет нить. Нить скручивается тонкая да легкая, такая у нас, зрячих, не выходит.
– …и призвал тогда медведей, произнес слово тайное…
– Это сказки, - горло перехватило. Сказки. Конечно. Воины, которые на медведях ездили. И сражались с ними бок о бок. – Это… просто сказки.
– Допустим, - Одинцов знал, когда стоит отступить. – Но тот твой сосед, о котором ты говорила.
А еще просила не лезть в это, потому что… наследство? Силу он мне передал. И Мрака тоже. А уж кем он мне являлся, какая разница?
Отец у меня один. И мать тоже. И останутся ими, что бы там он ни раскопал.
– Я сумел отыскать кое-что. Немногое, архивы погорели.