Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
ему без лишних слов покажу, забьюсь тут, сокрушая кукурузные стебли, взбивая пыль
сапогами. Я отвернулся, сплюнул тягучую слюну. «Короче, ты рванул,– определил
Тюк, не дожидаясь, пока я раскочегарю свои страсти-мордасти.– Ну, даёшь, Ванай.
Трибунал, а в военное время вышка».– Он не пугал меня, он делился знанием кодекса
и хотел поднять цену моему поступку. Это меня ободрило, я поверил, не буду рупь-
двадцать по Ключевой. «Удача – удел сильных, неудача – слабых». Я не боялся пули,
она
вылупляться из яйца, потом начну оперяться и так далее. Отпетый Тюк зауважал меня,
но я не должен врать, будто рванул умышленно и теперь герой. «Понимаешь, Тюк, меня
так свернуло… – начал я доверительно, готовя подробности, но он перебил: «Пойдём
в хату, я жрать хочу, в натуре, как волк». Вовку совсем не интересовали мои немочи,
косой гримасой он отверг мою попытку исповедаться. «Пошли похаваем, а потом
насчёт ксивы подумаем».
Думали мы недолго. Вовкин родственник, Женька Писаренко, еще не получал
паспорт, возьмем его свидетельство о рождении, и все дела. Я колебался, мне всегда
давали больше лет, чем есть, а тут еще стану на год моложе. «У тебя после госпиталя
аля-улю, – сказал Тюк, – главное, чистая ксива, бумаге вера, а не твоему виду». Нужна
еще справка из домоуправления и две фотокарточки. Взяли листок бумаги, обрезали по
формату справки, написали, такой-то действительно проживает в городе Фрунзе на
улице Западной, дом 17. Подпись квартальной, штамп – проще пареной репы. Делали
мы Вовке ксиву еще, когда он поступал в морскую спецшколу в Джамбуле, вместе
рисовали штампы и печати по линейке густыми чернилами, а потом легко делали
подписи. «Свобода вдохновляет, необходимость оправдывает». Только теперь, когда
забрезжил верняк под новым именем, я начал прятаться, мне стало даже интересно,
говорят же: без угрозы поимки нет радости побега. Каждый день теперь наполнен
смыслом – буду жить, только надо вот это сделать и вон то. Фотокарточку не
нарисуешь, пошли к фотографу. Снял гимнастерку, надел Вовкину рубашку, кепку
напялил, и не видно, что стриженый. Погоны сжег во дворе. Положил их на лопату,
высек искру кресалом, раздул тлеющую бумагу и смотрел, как они горят. Дотла. А
пепел развеял – торжественно похоронил мечту. К Лиле я пока не пошел, помнил,
отправил ей письмо и простился. Я ее не забуду, от нее не откажусь, но таким не хотел
показываться. Я еще вернусь! Не больным и не опозоренным…
Получил фотокарточку – глаза больные, губы кислые, уши торчат, совсем другой
человек. Хотя всё правильно – ты и есть другой. Через три дня я получил паспорт.
Кончился Иван Щеголихин по всем правилам. Сначала заболел, лечился в госпитале и
умер в Чирчике
на мосту. Пропал бесследно. Без гроба, без праха, без могилы.Вознёсся. Хочу говорить трагично и романтично. Хочу и буду. Трагедия – выбор, когда
исключена победа, а есть только разные виды и степени поражения.
Дни стояли сухие, теплые, я спокойно жил в кукурузе, как Маугли в джунглях.
Днем жара, а ночью свежо, хорошо, смотрю на звезды между длинными листьями и
мечтаю – всё прекрасно, всё позади, всё впереди. Хуже, чем было, не может быть.
Между этой жизнью и той лежал мост, как в Коране, над адской пропастью «тонкий,
как волос, и острый, как меч». Я живу после собственной смерти. Умер один, зажил
другой, населения не убавилось. Меня даже в армию призовут, когда придет черёд,
пройду опять любую комиссию, никто не докопается, что у меня где-то там была
болезнь, – она была у Ивана, а не у Женьки. Я буду учиться, поступлю в медицинский,
отдам все силы борьбе с эпилепсией. Я найду средство, и в тот день, когда о моем
открытии сообщат в газетах, я признаюсь, кто я такой. Родина простит. Так что,
курсант на мосту не виноват, он даже причастен будет к моему открытию.
Ночью пошел дождь, я вынужден был забраться в низенькую саманушку, и там
ночевал вместе с собакой. Скоро осень, а там и зима, уже середина сентября, в
институтах начались занятия. Медицинский есть в Ташкенте, но там Чирчик рядом,
лучше поехать в Алма-Ату. А еще лучше в Москву, затеряюсь в столице – на время, а
потом все равно найдусь. Для всех! Восстану как птица Феникс из пепла. Но как я
доберусь туда, если нет ни копейки? Нет пальто, нет шапки. Знал бы я, что так
обернется, не оставил бы скатку в БАО, ходил бы в шинели. Нечем расплатиться с
Вовкой, проедаю его хлебную карточку, не говоря уже о кукурузе. Он по-дружески,
конечно, потерпит, пока я сделаю открытие, но как раздобыть одежду? Дома у меня
осталась почти новая телогрейка, шапка-кубанка, костюм коверкотовый, две рубашки.
Но если я появлюсь там, что будет? Отец прошел всю войну, вернулся покалеченный, и
вот подарочек от сына. А матери каково? Нет у нее теперь сына Вани, некуда ему
писать письма.
Обсудили с Тюком ситуацию. «У меня давно зуб горит на одно дело. Склад
железнодорожного училища. Всякой формы навалом, шинели черные, пуговицы
срежешь, с якорем пришьёшь, и в морфлоте порядок. Залепим скок, и сколько унесем,
всё наше. В Попеновке у меня барыга знакомый, бабки сразу. Делаем?» Лучше бы он
залепил скок в мою хату, я ему подскажу, где что лежит. «Ты же сам сказал, Тюк, у
меня уже есть расстрел, к чему еще добавлять?» – «Тем более! – заликовал Вовка. –
- Telegram
- Viber
- Skype
- ВКонтакте