Нечто в воде
Шрифт:
Я действую по плану – продолжать жить как обычно. И вот я здесь. Живу обычной жизнью.
Оглядываюсь на поросший травой пустырь, окружающий здание. Рискну предположить, что его называют «общественным садом». Сегодня утром я проснулась с мыслью о Шарпах. Честно старалась думать о чем-то другом, но они не выходят у меня из головы, мысль об ужасной смерти несчастных постоянно маячит на краю моего сознания. Вспышка паники, пузыри в воде. Два бледных, раздувшихся от воды трупа на столах из нержавеющей стали. И все из-за нас.
Чувство, что за мной наблюдают, не проходит у меня с того момента, как мы покинули остров, а после вчерашних новостей оно усилилось. Я всматриваюсь
Я вновь жму на кнопку звонка. Фил укоризненно вздыхает. Он не виноват, камера чертовски тяжелая.
Девять утра. Они наверняка проснулись. Я встала на рассвете, и, честно говоря, это не лучшая идея для плавного возвращения к работе. Меня ждет адский денек. Хотя я не слишком близко знакома с Холли, мне понятно, что сегодня будет нелегко. Но, как говорил Мураками, любитель как следует выложиться [35] : «Боль неизбежна, а страдание – личный выбор каждого» [36] .
35
Японский писатель Харуки Мураками известен своим пристрастием к забегу на марафонские и сверхмарафонские дистанции, а также к триатлону.
36
Цитата из сборника автобиографических произведений «О чем я говорю, когда говорю о беге» (пер. А. Кунина).
Я нажимаю кнопку в третий раз.
– Что надо?! Какого хрена? Кому не спится! – недовольно хрипит домофон. Это женщина, и явно старше сорока, голос резкий и прокуренный. Видимо, мы разбудили миссис Байфорд.
Нажимаю кнопку связи и говорю:
– Здравствуйте, вы Мишель Байфорд? Я Эрин, Эрин Робертс. Я приехала к Холли. Мы договаривались с ней на сегодня, в девять. Для съемок.
Я внутренне передергиваюсь от звуков собственного голоса, в котором слышны самодовольство, высокомерие и слезливый либерализм.
Господи, я сегодня совершенно не в форме. Все мои мысли занимают Дэниэл и Салли Шарп. Надо собраться.
Тишина. Фил опять вздыхает.
– А, да.
Судя по изменившемуся тону, мать Холли смирилась с неизбежным.
– Тогда вам, наверное, лучше подняться, – раздраженно бормочет она.
Дверь жужжит, щелкает, и мы входим.
Я рассказала Филу, чего примерно ожидать, хотя меня беспокоит не что-то конкретное, а скорее общее впечатление от Холли: взгляд, улыбка. Фил видел первое интервью и, думаю, тоже уловил настроение. Так или иначе, он предупрежден:
ни во что не ввязываться.Кто бы сомневался: квартира семьи Байфорд на шестом этаже, а лифт не работает. У Фила уж точно не останется сил во что-то ввязываться после подъема на шестой этаж с тяжелой камерой в руках.
Хмурая Мишель стоит в общем коридоре, в пушистых розовых тапочках, светло-голубом махровом халате и пижаме с надписью «Сначала кофе». Она явно только что встала. Холли не видно. Спит еще?
У матери Холли изможденный вид. Я помню, что она работает полный рабочий день в супермаркете. Пятнадцать лет, с тех пор как ушел отец Холли. Не мое дело, конечно, только почему она не на работе?
– Здравствуйте, Мишель. Приятно познакомиться. Простите, что так рано, – говорю я, и она, как ни странно, пожимает мне руку.
Отсутствующая улыбка. Похоже, она чем-то озабочена.
– Вам, наверное, стоит сразу включить эту штуку, – указывает женщина на камеру.
Мы с Филом переглядываемся, и он вскидывает камеру на плечо. Зажигается красный огонек.
– Просто не хочу повторять дважды, – хмуро поясняет Мишель. – Входите. Я поставлю чайник.
Она шаркает тапками по линолеуму. Мы следуем за ней. У меня появляется опасение, что Холли нет дома.
Мишель хлопочет в узкой кухоньке.
– Во-первых, мне велено позвонить в полицию, как только кто-то придет и станет задавать вопросы. Вы не против, если я сейчас быстренько им позвоню?
Похоже, ей стыдно, что приходится жить по правилам, которые устанавливала не она.
Я качаю головой: надо – значит надо, – хотя не могу понять зачем. Сегодня встреча с полицией не входила в мои планы.
– Простите, Мишель, я не имею ни малейшего понятия о том, что происходит. Что-то случилось? – Оглядываюсь на Фила, вдруг он понял. – Я что-то пропустила?
На долю секунды пугаюсь, что она будет звонить в полицию из-за меня. Из-за самолета. Из-за Шарпов. Разумеется, это смешно. Мишель ничего не знает. Мы даже не знакомы. И вчерашний мимолетный порыв позвонить в полицию, который возник у меня после известия о Шарпах, давно испарился. Вовлекать сейчас в дело власти определенно не вариант. Мишель поднимает палец и подносит к уху телефон.
– Здравствуйте, это Мишель Байфорд. Могу я поговорить с Энди?
Тишина. Мы ждем, напряжение собирается в воздухе, как застоявшийся запах сигаретного дыма на кухне.
– Спасибо. Алло, привет, Энди, спасибо, нормально. Нет, нет, пока нет, ничего, просто тут пришел кое-кто, спрашивают Холли. Нет, ничего такого. Да-да, знаю. – Она нервно похохатывает. – Нет, они из благотворительного тюремного фонда. Брали интервью у Холли, для фильма. Да. Эрин, да…
Услышав свое имя, я бросаю взгляд на Фила. Полицейский, с которым она говорит, меня знает. Что за фигня? Мишель вновь предостерегающе поднимает палец: «Подождите».
– Да, с ней мужчина… – Она не знает имени Фила. Эту формальность мы пропустили.
– Фил, – лаконично подсказывает тот. – Оператор.
– Фил, оператор. Да, да, я скажу им, секундочку, да… десять-пятнадцать минут, хорошо, секунду.
Она отставляет телефон и обращается к нам.
– Энди спрашивает, не подождете ли вы его десять-пятнадцать минут. Он хочет задать вам несколько вопросов, если можно.
Я смотрю на Фила, тот пожимает плечами.
– Конечно, – отвечаю я.
А что мне остается? Сказать «нет»? «Видите ли, Мишель, мне неохота встречаться с полицией, потому что на днях я украла два миллиона долларов и, возможно, стала причиной смерти двух ни в чем не повинных людей». Единственный вариант для меня – остаться и вести себя как ни в чем не бывало.