Нечто в воде

Все эти размышления я выражаю лаконичным «конечно».

Не успела выйти на работу, а меня уже допрашивает полиция. Желудок скручивается в узел.

Мишель вновь подносит к уху телефон и обращается к Энди. А до меня наконец доходит, что Холли, скорее всего, нарушила правила досрочного освобождения. Несмотря на догадку, у меня все равно потеют ладони.

Мишель продолжает разговор.

– Да, Энди, все хорошо, они подождут. Нет, думаю, нет. Конечно. Конечно, сделаю. Да. Ну, пока. До скорого. Хорошо. Пока.

Она вешает трубку и улыбается безжизненному телефону. Вернее, Энди, сидящему где-то в кабинете.

Мы с Филом ждем. Наконец она поднимает глаза.

– Простите, ради бога. Хотите кофе?

Она включает чайник, и тот рассерженно рычит, поскольку недавно кипел.

– Ох, вы же ничего не знаете. Догадались уже небось, что Холли нет дома?

Мишель деловито оглядывает нас с Филом. Мы догадались.

– Ага. Сбежала. Как в воду канула. Вчера утром я принесла ей тосты в постель, а в комнате пусто. С тех пор мы ее ищем и понятия не имеем, где она сейчас. Энди возглавляет поиски. Он…

Мишель осекается и смотрит в грязное двойное окно над раковиной. Чайник щелкает и перестает булькать. Мишель возвращается к столу и приглашает нас присесть.

Она церемонно расставляет кофейные чашки на складном деревянном столике, и мы садимся.

Фил снимает, как Мишель отпивает кофе. Судя по надписи на исходящей паром чашке, кофе сделает любой день ярче. Очень на это надеюсь, потому что денек у всех у нас выдался мрачноватый.

Я смотрю на серо-коричневую жижу в своей чашке; не растворившиеся крупинки кофе отчаянно цепляются за белую керамику.

Черт. Ситуация – хуже не придумаешь. Все это очень некстати. Я вспоминаю о пакетике, спрятанном на чердаке. И чувство вины, как первая костяшка домино, начинает нагромождать ошибку на ошибку. Нужно сосредоточиться. Справиться с возникшим чувством, пока не приехал полицейский Энди.

И где, черт возьми, Холли?

Хозяйка дома аккуратно, обеими руками, отставляет кружку и начинает рассказывать.

– В общем, вот что нам известно.

Она поднимает взгляд с уверенностью законопослушной гражданки, которой нечего скрывать. Она уже раз десять это повторяла, ночь не спала. По ней видно. Я за свою карьеру брала интервью у многих людей и вижу: женщина рассказывает это не в первый раз.

– В общем, я забрала Холли, встретила ее, знаете, возле черного хода тюрьмы в восемь утра, двенадцатого сентября. Семь дней прошло. Она всю неделю дома сидела. Смотрела телевизор, спала. В тюрьме разве выспишься как следует? Дочь такая замученная приехала. А позавчера, в субботу, мы договорились заскочить к Шинед – моя подруга с работы, раньше была парикмахершей, – чтобы та привела в порядок волосы Холли. Она все печалилась, что стало с ее мелированием в тюрьме, и Шинед сказала, что покрасит мою девочку бесплатно. Вот мы и поехали. Я купила ей новую одежду – «Адидас», молодежь сейчас любит. – Она улыбается, как мать, которая хорошо знает своего ребенка. – И Холли надела все новое. Потом мы отправились в «Нандо», поесть курицу. Ей ужасно хотелось в «Нандо». Она твердила об этом не умолкая. Ну, понимаете, в тюрьме с едой тяжко. Она приехала домой худая, словно щепка. Вы же ее видели. В общем, она обожала чертов «Нандо». В этот раз заказала себе половину цыпленка и разных гарниров понемногу. Была довольна как слон. Потом мы приехали домой. Она сказала, что хочет сделать несколько звонков с ноутбука, ушла в свою комнату и долго не выходила, а потом мы посмотрели несколько старых серий шоу Кардашьян в записи. Она устала и часов в девять пошла спать. Все как обычно. Холли казалась счастливой, как в старые времена. А вчера утром, когда я зашла в комнату, ее там не оказалось. Она взяла с собой совсем мало вещей. Ни записки не оставила, ничего. Я уже говорила Энди, что дочь взяла: фотографию, где мы с ней вместе. Ту же, что в тюрьму. Она всегда держала эту карточку возле кровати, очень ее любила. Говорила, что всегда смотрит на нее, когда скучает по мне. Холли очень редко проявляла чувства, так что я запомнила.

Мишель умолкает. Больше ей сказать нечего.

– Вы знаете, куда она могла пойти? – спрашиваю я.

Она заглядывает в чашку и хмыкает.

– Нет, откуда. Только догадываюсь. Полиция ведет расследование, и, честно говоря, я уж и не знаю, говорят ли мне всю правду. Энди работает в управлении специальных операций, из таких ничего клещами не вытянуть. Слышали о пятнадцатом отделе? Борьба с терроризмом, все такое.

Это настолько неожиданно, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Фил удивленно оглядывается на меня. СО-15. Черт возьми! Я всматриваюсь в лицо Мишель и вижу на нем лишь отстраненность и усталость. Она не шутит. Качаю головой. Нет. Естественно, я ничего не знаю о контртерроризме.

– Я просто… Не могу поверить, что моя Холли может быть в таком замешана, – продолжает женщина. – Она никогда ни во что подобное не ввязывалась, даже не упоминала бога или какую-то там религию. Энди, конечно, славный парень, но тут он ошибается. Я ему верю, только… Не знаю, пусть он просто вернет ее домой, это самое главное. Остальное не важно.

Мишель достает из кармана мятую пачку, вытаскивает сигарету. Когда щелкает зажигалка и комната наполняется дымом, я вдруг вспоминаю о тесте на беременность, о синем крестике. Мишель смотрит на нас через стол, подается вперед.

– Видите ли, Холли никогда звезд с неба не хватала. Язык у нее подвешен, но она легко поддается влиянию. У дочери всегда так: соперничество, азарт. «Я круче, я могу сделать это лучше, чем ты». Понимаете? А «этим» может стать все что угодно. Хоть глупость какая, хоть поджог автобуса. Ей нравится играть на публику. Она любит порисоваться, и только. Она всегда такой была, хотя в последнее время немного перешла границы. Чем старше, тем дальше готова зайти. Я сама виновата. Ее отец подавал не лучший пример, а потом она связалась с Ашем… простите, с Ашаром и его компанией. Странно: Ашар в школе был таким хорошим мальчиком. Добропорядочная турецкая семья. Я даже встречалась пару раз с его мамой. Не понимаю… Возможно, я уделяла Холли слишком мало времени. Но кому-то нужно было работать, а ее папаша определенно не собирался.

Она замолкает: разговор ушел не туда. Она заблудилась в собственных мыслях и тянет нас за собой. Нужно вывести ее обратно на свет.

– Холли ушла одна? – спрашиваю я. – Или с кем-то? – Это следующий вопрос, по логике вещей. И кажется, я знаю ответ.

– С Ашем… Ашаром, – быстро поправляется она.

Я киваю. Теперь все начинает складываться. Аш – тот самый приятель Холли, отличившийся в истории с автобусом. И в голосе Мишель сейчас звучит не вина, а самооправдание. Она ни в чем не виновата. Что она могла? Это все Холли и Аш виноваты. Дети просто хулиганят… Никакой угрозы нет… Ну, заигрались детишки.

До меня наконец дошло, что происходит. Кусочки мозаики складываются в картину, как детальки в «Тетрисе». Я уверена, что Энди из СО-15 просветит нас, как только приедет. Снимать он нам, скорее всего, не позволит. Пока он не приехал, нужно заснять как можно больше, это очевидно. Пока нас не попросили прекратить съемку.

Я встаю и начинаю деловито распоряжаться, меняя атмосферу в захламленной квартире.

– Мишель, нам нужно осмотреть комнату Холли. Поснимать там.

Это не вопрос, я не спрашиваю разрешения. Включился мой режиссерский мозг, и для фильма нам нужно как можно больше всего, что только сумеем уловить и схватить. Я не хочу пользоваться слабостью Мишель, но она уже показала, что повинуется авторитетам. Если женщина решит, что это к лучшему, мы получим желаемое. А нужно нам заснять комнату Холли. Я смотрю ей прямо в глаза. Она отводит взгляд и послушно поднимается.

– Да-да, конечно. Полиция там уже все обыскала, и они сфотографировали все, что хотели. Думаю, вы можете туда заходить и делать необходимое.

Она ищет взглядом моего одобрения, поддержки. Показывает, что хочет нам помочь. Что она не такая, как Холли.

Мишель выводит нас из кухни в коридор. Фил бросает на меня обвиняющий взгляд. Ему не понравилось то, что я сделала. Это на меня не похоже: слишком жестоко.

К черту! Сегодня меня волнует другое. Я – будто не я. Что бы это ни значило. Не понимаю, кто я. Возможно, я умерла в Тихом океане вместе с Салли Шарп.