Нечто в воде

Когда вернется Марк, надо все ему рассказать.

29. Новые странности

Пятница, 23 сентября

Я выкладываю Марку почти все. Он внимательно слушает и время от времени кивает: продолжай. От Патрика перехожу к звонкам. Марк проверяет мой мобильный на предмет случайных вызовов. Я вспоминаю об открытой двери, о пропавшей фотографии. Не делюсь только своими подозрениями насчет Эдди – если он узнает, что Эдди, сидя за решеткой, знал, где нас искать на другой стороне земного шара, то наверняка запретит мне брать у него интервью.

О беременности тоже помалкиваю. Как только я сообщу эту новость, он начнет настаивать на прекращении всей моей бурной деятельности – от съемок фильма до продажи бриллиантов.

Когда я умолкаю, он откидывается на спинку дивана, скрестив руки на груди. И после многозначительной паузы начинает:

– Ладно, теперь смотри. Прежде всего – фотография у меня в кабинете. Я сканировал ее для мамы.

– О господи, Марк! Так ее не украли?!

Он весело улыбается, и мои щеки заливает краска. Господи, позорище. Я роняю голову на руки. Что я за параноидальная идиотка! Внезапно начинаю сомневаться в том, что в этой ситуации вообще реально, а что дорисовано моим буйным воображением.

Марк коротко похохатывает:

– Представь себе, нет! Во-вторых, не стоит делать из мухи слона. Я не стал бы так волноваться из-за открытой задней двери. Знаешь, в стрессе наш мозг иногда выкидывает странные штуки. А вот парень, которого ты сегодня встретила, действительно может создать нам проблемы. Думаю, ты беспокоишься не зря. Сдается мне, Патрик связан со старшим инспектором Фостером и расследованием дела Холли. Самое разумное объяснение. Он следил за тобой, увидел тебя в Пентонвиле за день до интервью и решил задать несколько вопросов. Все логично. Он не мог знать заранее, что тебя вызвали на сегодня в тюрьму, ты сама узнала об этом только вчера вечером.

Хотя он рассуждает логично, я все равно не могу отделаться от ощущения, что в действительности происходит нечто иное.

– Для чего ему представляться полицейским, Марк? А что с сообщениями на автоответчике? Разве их могла оставить полиция?

– Слушай, я знаю, ты думаешь о владельцах самолета, но подумай сама, Эрин: разве мы остались бы до сих пор в живых, если бы они знали, где ты находишься? А заначка на чердаке?

Мне нечего сказать. Я качаю головой.

– Думаю, нет, – медленно отвечаю я, признавая его правоту.

– Не знаю, почему он не представился, – продолжает Марк. – Может, надеялся, ты поверишь его словам о работе в тюрьме, он ведь под прикрытием, верно? А сообщения… скорее всего, просто розыгрыш. Или «карманные» звонки. Ты не знаешь точно, что это наш газетный киоск, правда? В Лондоне их пруд пруди. Не думаю, что кто-то угрожает нам посредством дверной пищалки. Может, это твои интервьюируемые хулиганят? Я бы не стал исключать такую возможность.

Я вспоминаю Эдди с его шампанским. Да, такая вероятность определенно существует. Что, если Эдди хотел поговорить со мной? Но как он мог звонить мне с незнакомого номера, если он в тюрьме? Заключенным запрещено пользоваться своими телефонами. А потом до меня доходит: Эдди – большой человек в преступном мире. Конечно же, он найдет возможность позвонить. Я где-то читала, как бандиты передают в тюрьму одноразовые телефоны. Процесс для передающего чрезвычайно неприятен, но он получает щедрое вознаграждение или, по крайней мере, остается в живых. Так что сообщения вполне мог посылать и Эдди.

– Эрин, сосредоточься на реальности. На человеке, с которым ты сегодня говорила, Патрике. Давай предположим, что СО-пятнадцать тебя проверяет. Забудь о пропавшем фото и о задней двери. Фото нашлось, а что до двери… что ж, иногда мы просто забываем ее запирать.

– Марк, я не забываю. Я никогда не забываю запереть дверь, – перебиваю я, чувствуя, как моя убежденность тает.

– А вот и забываешь, Эрин. – Он хмурится и изучает меня удивленным взглядом. – Прости, милая, но раньше ты определенно забывала. Ты прекрасно знаешь, что кухонная дверь, если ее не запереть, распахивается от ветра.

Забывала? Он прав, такое уже случалось. Я видела собственными глазами. Я могу просто не помнить. Потом вспоминаю о фотографии. Неизвестно, сколько дней ее нет в спальне, а я до сих пор не замечала пропажи. И автоответчик не проверяла. Черт! Кажется, я не настолько наблюдательна, как мне казалось, в последнее время еще и до невозможности рассеянна. Господи, надеюсь, во время моих прогулок по Лондону я не натворила ошибок.

– Не волнуйся, с каждым может случиться. Сосредоточься на человеке, которого сегодня видела. На фактах. Патрик, скорее всего, из СО-пятнадцать. Не знаю, возможно, они заподозрили, что ты передаешь информацию в тюрьму, типа как связной. Твой отец ведь живет в Саудовской Аравии, верно?

Я отвечаю ему тяжелым взглядом. Мы никогда не говорим о моей семье. Странно, что он поднял эту тему.

– Эрин, полиция должна рассматривать такую вероятность, даже если тебя не подозревают. Они обязаны проверить. Было бы смешно, если бы они этого не сделали. И в свете этого, дорогая, тебе придется оставить историю Холли. Просто забудь о ней. Холли сейчас в центре внимания. А стоит старшему инспектору Фостеру копнуть, как у него появятся к нам очень неприятные вопросы. Мягко говоря.

Марк выжидающе смотрит на меня. Конечно же, он прав. Полиция захочет узнать, зачем мы летали в Швейцарию. И кто расщедрился на мои ежемесячные гонорары.

– Ладно, – неохотно киваю я.

– Да. Забудь о Холли, вычеркни ее из фильма, прекрати копаться в этом деле.

В голосе Марка звучит бесповоротная решимость, и я понимаю, что иного выхода нет.

Последнее, что я слышала от Энди, – это что они получили запись с камер видеонаблюдения: Холли с Ашем вышли из аэропорта в Стамбуле и сели в автобус до Газиантепа, турецкого городка на границе с Сирией. Дело приняло серьезный оборот.

– Считай, прекратила.

Я падаю на диван. В голове сумбур. Как только ситуация наладится, вернусь к истории Холли. И все равно что-то не стыкуется. Вот не верю я, что Патрик связан со старшим инспектором Фостером. Или вообще с полицией. Не могу отделаться от мысли, что сегодняшние события имеют отношение к сумке. Несмотря на аргументы Марка, я уверена: в дом кто-то приходил, хоть ничего и не пропало. Да, я выгляжу параноиком, и все-таки меня не покидает ощущение, что владельцы самолета в курсе: мы живы. Теперь они знают, что бриллианты все еще у нас. Да, нас пока не убили, но, возможно, они просто не спешат, как не спешили с Шарпами. Потому что хотели обыграть их гибель как несчастный случай. А может, так и есть. Марк в этом уверен.

Вечером, перед сном, пока я чищу зубы, муж сидит на краю ванны с носком в руках и смотрит на меня. Он явно хочет что-то сказать и не знает, с чего начать. Наконец глубоко вздыхает.

– Милая, меня беспокоит твое поведение. Пожалуйста, пойми меня правильно, ты знаешь, как сильно я тебя люблю, просто мне кажется, для тебя все это немного чересчур. Сегодняшняя история с фото и автоответчиком… Эрин, ты ведь понимаешь, что за нами никто не явится, правда, милая? Никто за нами не следит, кроме полиции. Ты словно не понимаешь, что играешь с огнем. Этот Патрик… С сегодняшнего дня ты должна отказаться от всего, что может привлечь к нам внимание, любимая. Обещай, Эрин. Прекрати провоцировать полицию. Мы и так очень близко подошли к опасной черте.

Он смотрит на меня с нежностью. Я чувствую себя глупой и виноватой, что скрытничала. Он за меня переживает.

– Ты спрашивала, – продолжает Марк, – что я предлагаю сделать с бриллиантами. Я много думал и знаю, что ты будешь против, но склоняюсь к тому, что мы должны их выбросить. Просто избавиться от них. Искать покупателя рискованно, особенно сейчас. У нас есть деньги, Эрин. Нам хватит. Пора остановиться.

Что-то вскипает во мне при его словах. Я не понимаю, почему он начинает меня раздражать. Меня впервые в жизни раздражают слова Марка. Выбросить бриллианты? Еще чего! Мы до сих пор отлично справлялись. А как же его бизнес, наши планы? Раньше он так волновался из-за финансов, почему они больше его не тревожат? Швейцарских денег не хватит навечно. Чтобы поднять на ноги его компанию и ни в чем себе не отказывать, нам нужны и деньги от продажи бриллиантов. Мы ведь можем их просто спрятать? Зачем обязательно выбрасывать? Впрочем, если рассуждать здраво, вряд ли мы когда-нибудь найдем легкий способ их обналичить. А как только появится ребенок, мы вообще не сможем рисковать. Сейчас или никогда.